мой взгляд, то, что Арт стал заниматься абортами, явление вполне закономерное. И по-моему, мне все же следовало бы усомниться в его мотивации подобного решения. Но я считаю это излишним, так как, по моему убеждению, не столь важны причины, подвигнувшие человека на тот или иной поступок, сколь значимой оказывается ценность конечного результата его действий. Историческая правда такова, что иногда человек может совершать плохие поступки, руководствуясь хорошими идеалами. И тогда он остается в проигрыше. Или же он может совершать правильные поступки, исходя из неправильных соображений. И в этом случае он герой.
Изо всех этих людей, приглашенных на вечеринку, только один человек, возможно, сумеет помочь мне. Этим человеком был Фритц Вернер, но его что-то нигде не было видно; я продолжал высматривать его среди гостей.
Но тут я лицом к лицу столкнулся с Блейком. Блейк работал старшим патологоанатомом в клинике «Дженерал», но известен он был главным образом как обладатель совершенно замечательной головы — огромной, круглой и гладкой. Черты его лица были по-детски мелкими, а небольшой подбородок и широко расставленные глаза делали Блейка похожим на воображаемого человека будущего. Он большой интеллектуал, а иногда становится прямо-таки заумным; а еще он обожает разного рода игры. Вот уже несколько лет мы с ним время от времени играем в одну такую сугубо интеллектуальную игру.
Он приветствовал меня взмахом руки, в которой он держал бокал с мартини и тут же спросил:
— Готов?
— А как же.
— Тогда MOANS в ROCKY.
На первый взгляд вроде бы ничего сложного. Я достал блокнот и карандаш и попытался найти решение. В самом верху странички я написал MOANS, а внизу — ROCKY. После этого я постарался соединить их, и вот что у меня получилось:
MOANS
LOANS
LOINS
LOONS
BOONS
BOOKS
ROOKS
ROCKS
ROCKY
На это у меня ушло всего несколько мгновений.
— Ну и сколько? — спросил Блейк.
— Девять.
Он усмехнулся.
— Мне сказали, что это можно сделать в пять приемов. У меня семь.
Он взял у меня из рук блокнот и написал:
MOANS
LOANS
LOONS
LOOKS
ROOKS
ROCKS
ROCKY
Я сунул руку в карман, и затем протянул ему монетку в двадцать пять центов. Он выигрывает уже третий раз подряд, и за все эти годы продолжает настойчиво обыгрывать меня. Но ведь Блейк обычно обыгрывает всех.
— Кстати, — сказал он, — я тут услышал новый спор. О модели ДНК, тебе это о чем-нибудь говорит? [33]
— Да, — сказал я.
Он покачал головой.
— Жаль. А то он мне нравится. Я хочу сказать, что здорово рассказывать об этом другим.
Я улыбнулся, едва удерживаясь от того, чтобы ничем не выказать своего злорадства.
— А вот самый последний. Ты уже слышал об аргументации отказа от лекарственной терапии? Это запросто можно включить в дискуссию по фтору. В самом деле. [34]
Об этом споре я тоже уже слышал, о чем и поспешил сообщить Блейку. Это его, по-видимому, огорчило. Тогда, оставив меня в одиночестве, он побрел дальше, в надежде попытать счастья с кем-нибудь другим.
Блейк коллекционирует аргументы и доводы на темы медицинской философии. По-настоящему счастлив он бывает лишь тогда, когда ему удается логически объяснить хирургу, что у того нет права оперировать людей, или доказать терапевту, что он с этической точки зрения просто-таки обязан сводить в могилу любого из своих пациентов. Блейк любит слова и выдает все новые идеи с тем азартом, с каким маленькие дети обычно играют на улице в мячик. Ему это не стоит никакого труда. Арт и Блейк хорошо ладят между собой. В прошлом году они проспорили четыре часа напролет о том, несет ли акушер моральную ответственность за всех детей, которых он принимал, с момента их рождения и до смерти.
Честно говоря, пользы от всех этих аргументов и доводов Блейка не больше, чем, скажем, от наблюдения за тренировкой атлета в спортивном зале, но иногда среди них попадаются довольно оригинальные идеи. Блейк хорошо умеет рассуждать, и это его качество очень выручает его, так как работать ему приходится с людьми самой спорной в мире профессии.
Расхаживая среди гостей, я слышал обрывки разговоров и шутки; вот уже в который раз мне подумалось о том, что это была типично медицинская вечеринка.
— А вы слышали о французском биохимике, у которого родились близнецы? Он окрестил только одного, а второго оставил в качестве контрольного образца.
— Бактеремии избежать не удастся в любом случае, рано или поздно…
— А он ходил — ходил своими ногами, заметьте, при рН крови в семь-и-шесть и гиперкалиемии…
— Да что с него взять? Это же Хопкинс…
— И тогда он сказал: «Курить я бросил, но вот пить!.. Не дождетесь!».
— Разумеется, вы можете скорректировать содержание газов в крови, но это не поможет сосудистой системе…
— Она всегда была очень милой девочкой. И очень хорошо одевалась. Они, должно быть, спустили целое состояние только на одни наряды…
— … конечно наложил в штаны от страха. А кто бы не испугался…
— … олигурия, это я тебе говорю. За пять дней ни капли мочи, и, представь себе, он выжил…
— … у семидесятичетырехлетнего старика, мы просто провели местное иссечение и выписали его домой. Рост медленный, так что в любом случае…
— … печень, считай, уже едва не у самых коленок. Но никакой печеночной недостаточности…
— Она сказала, что выпишется, если ей не сделают операцию, ну и тогда мы, естественно…
— … но студенты постоянно жалуются; это неспецифическая реакция…
— Вероятно, девица откусила у него это…
— Ну надо же! Гарри? И с той медсестрой из «Семерки»? С той самой блондинкой?
— … не верю этому. Он публикует больше статей, чем нормальный человек сможет прочитать за всю жизнь…
— … метастазы в сердце…
— Ну, короче, дело было так: тюрьма в пустыне, и, значит, там уже сидит старый заключенный с пожизненным сроком и молодой арестант, которого только что привезли. Тот, который молодой, постоянно говорит о побеге, и через несколько месяцев ему удается успешно бежать. Неделю его нет, а затем охранники его опять приводят и бросают в ту же камеру. А он еле живой, безумно хочет пить и жрать. Он только и делает, что рассказывает старику, как это было ужасно. Бескрайние пески, ни одного оазиса, короче, мертвая пустыня. Старый заключенный слушал его, слушал, а потом и говорит: «Ага. По себе знаю. Лет двадцать назад я тоже пытался убежать отсюда». Тогда молодой арестант к нему с претензиями: «Вот как? А что ж ты не сказал мне об этом раньше, когда я столько
