Мишель Ловрик - Венецианский эликсир

Если спросить его, в чем же ее смысл, он будет хранить гробовое молчание по этому поводу, суть которого сводится к следующему:

Прямой обязанностью общества и его лично является борьба с налогом на конский навоз.

Да, вот такой полет красноречия, не в последнюю очередь вдохновленный осадой Мимосины Дольчеццы. Такими речами Валентин развлекает кучера, пока экипаж трясется по освещенной луной мостовой назад к тому месту, откуда Валентин ведет неравный бой с несправедливым налогообложением.

— Это чудовищно! — восклицает он. — Неслыханно! — повторяет, просматривая список налогов, которыми облагается практически все, что он кладет в рот, под ноги и чем согревает тело. Налоги на все, что приятно видеть, слышать, нюхать или вкушать. Налоги на свет, налоги на тепло, налоги на средства передвижения, налоги на сырье, налоги на вещи, обогащенные человеческим трудом и умом, налоги на то, что стимулирует аппетит, и все то, что его удовлетворяет, налоги на горностаевую мантию судьи и удавку убийцы, налоги на кашку для младенца и ложку, которой его кормят, налоги на детские игрушки, налоги на верховую лошадь и дорогу, по которой она скачет, налоги на ленты для невесты, налоги на медные гвозди для гроба и мрамор для могильного камня.

После упоминания каждого нового налога кучер, соглашаясь с хозяином, снова и снова охаживает хлыстом бока лошади, пока они с грохотом несутся по улице Стрэнд. Лошадь обильно мочится на мостовую.

Между береговыми строениями мелькает освещенная луной гладь Темзы. Валентин вместе с кучером подается вперед, чтобы лучше разглядеть судно, медленно приближающееся к доку Сент-Мэри Овери. На рассвете с него сгрузят тюки с хмелем, которые Валентин вполне законно продаст пивоварне Трейл, что на Бенксайде. Когда они пересекают Лондонский мост, Валентин взмахом руки приветствует прибытие корабля. Тюки с хмелем обвязаны веревками, в которые вплетен контрабандный табак. Рядом с тюками лежат обезглавленные тушки гусей, потроха их заменены бутылками с ромом, которые аккуратно вынут до того, как гуси очутятся на скотобойне в Смитфилде. Кроме того, на борту судна находятся ящики с живыми попугаями, которые должны будут развлекать гостей в богатых домах, ведь их научили говорить суровые моряки во время долгих плаваний на поставленных вне закона невольничьих судах.

Редкие таможенные проверки мрачных складских подвалов Валентина Грейтрейкса не дают ничего, за что можно было бы взыскать с него хотя бы пенни пошлины. То, что там видят таможенники, ставит их в тупик. Их фонари выхватывают из темноты ящики, наполненные стеклянными глазами, искусственными кожаными руками, деревянными трещотками для прокаженных, подносы с грудами искусственных носов из слоновой кости для сифилитиков и миниатюрными разборными моделями беременных женщин.

Представители таможенной службы никогда надолго не задерживаются. Шкафы со специальными петлями, издающими загробный стон, медленно открываются, чтобы показать ряды розовых богемских настоек, серебряных щитков для сосков с клеймами, глиняных горшочков для поссета,[7] покрытых глазурью чаш для сбора крови, железных скарификаторов для кровопускания и оловянных клизм. По стенам развешаны ожерелья из зубов бегемота (они менее подвержены образованию пятен, чем зубы бабуинов или козлов), которые мрачно поблескивают в полумраке подвала. Когда таможенник поднимает дрожащий фонарь, его охватывает почти благоговейный ужас при виде библейской саранчи, которая, по всей видимости, вернулась к жизни. Но доброжелательный хозяин тут же развеивает все страхи, утверждая, что эти создания, прикрепленные к зеленым пластинам, есть не что иное, как последнее модное поветрие — алжирские броши-амулеты, выполненные в форме саранчи, усыпанные бирюзой из Америки.

И ни один предмет не был ввезен с нарушениями.

Глухие катакомбы Бенксайда внезапно озаряются божественным светом полной луны, словно бы приветствующей возвращение достойнейшего из своих сыновей. Поздно ночью мужчины приподнимают шляпы, а женщины приседают в реверансе, когда его экипаж проносится мимо.

Лошадь лавирует в узких улочках. Валентин окидывает самодовольным взглядом свои владения. То, что он тайком провозит сюда, а потом распространяет с доходом, сделало из Бенксайда то, чем он является сегодня. Все пабы продают незаконную выпивку, которой их снабжает он. Каждый местный чиновник если напрямую не подкуплен Валентином, то непременно благоволит ему взамен на скидки на определенные товары. Ни одна мать не рожает ребенка, не отведав сначала его «Материнских вафель». Ни один мужчина не ложится с женой, не укрепившись его превосходным препаратом, «Другом мужа». Последние два продукта, а также множество других микстур и препаратов, доставляют Валентину наибольшее удовольствие, ведь они ставят его выше прочих джентльменов, занятых в этом деле, и не только в его собственных глазах. Ибо Валентин Грейтрейкс, сотрудничая с Женеврой из Амстердама и Бохеей из Индии, специализируется на определенных жидких и порошковых фармацевтических субстанциях, родиной которых является маленькая морская республика Венеция — панацея для всех жителей Лондона.

Шарлатаны, обретающиеся на службе Валентина Грейтрейкса, процветают, пользуясь доверчивостью городского люда. Подобные милые эликсиры, такие сладкие и приятные на вкус, помогают простакам расставаться с деньгами. И если их наркотические или очистительные качества иногда разрушительно действуют на пациентов, всегда можно заявить, что пациент принял недостаточное количество препарата. Мужчина, принявший тридцать чудо-таблеток, был бы спасен, если бы проглотил тридцать первую. Если бы он был смелее, то его жизненная сила не только бы возобновилась, но и усилилась.

Какие же они колоритные, все эти настойки, все «Бальзамы Галаада», «Макассаровы масла», «Одонтоны» и «Непогрешимые декокты». Их этикетки — поэзия улиц, списки их ингредиентов — настоящие стансы. И действительно, они верно служат большинству лондонцев, которых притягивает все невероятное и диковинное. Иногда не врожденный недостаток ума заставляет людей лихорадочно разыскивать эти варева, а особая форма слепоты. Они могут прочесть какую-нибудь газету с цинизмом настоящего француза, но, просматривая рекламный листок очередного шарлатана, они искренне верят каждому слову, написанному на нем, словно у них в руках не жалкая бумажка, а катехизис.

Торговля идет хорошо благодаря одному факту, который стал очевидным для Валентина, когда он еще был юным предпринимателем, тощим, как скелет, и безумным от открывающихся возможностей. Бенксайд, как он знал с детства, прекрасно подходит для подобных дел. Бенксайд — это Мурано[8] Лондона, место, где сосредоточена целая сотня стекольных заводов, производящих прекрасные сосуды для успокаивающих и бодрящих жидкостей, которыми можно свободно торговать в городе, ведь сперва они распространяются между друзьями, и так далее, и так далее.

Они проезжают мимо лавки булочника. Валентин окриком приветствует круглолицего друга, который уже трудится внутри над рядом полых хлебов, в которые будет запечено то, что нынче интересует таможенную службу. В его кладовых остывают подносы с вышеупомянутыми «Материнскими вафлями», которые прекрасно расходятся пенни за штуку.

Один из шарлатанов, работающих на Валентина, проезжает мимо на телеге, запряженной белым ослом и расписанной фиолетовыми пятнами. Он машет хозяину выбеленной бедренной костью и обеими руками указывает на пустую телегу. Сегодня он продал многие десятки бутылочек со снадобьями, каждое из которых было обогащено бренди из бочонков, покрытых плесенью Ромни-марш.[9] Валентин хмурится, и шарлатан склоняет голову. Слишком поздно он вспомнил, как подействовал его фирменный лосьон на чувствительную спину патрона. Несмотря на использование капустного листа, едкая мазь вызвала сыпь, которая до сих пор беспокоит прачек, стирающих тонкие сорочки Валентина Грейтрейкса. Когда он замечает шарлатана, ставшего причиной его неудобств, нежная кожа на спине Валентина болезненно сокращается, и ему на ум приходят слова рекламного объявления, которое он написал собственноручно:

«Предотвращает воспаления, набухания и нагноения. Вульнерия, как известно, всегда помогает в течение нескольких дней».

Ночные бабочки все еще выступают по мостовой. Их фигуры и лица знакомы Валентину, поскольку он часто посылает едва одетых проституток на прогулку через Ла-Манш, чтобы они возвращались закутанными в кружева, ведь одежда, находящаяся на теле, не подлежит обложению пошлиной. Более того, он очень любит медленно снимать с них кружевные оковы, когда они к нему приходят, влажные от коньяка и такие сочные. Те, что посмышленее, идут в помощники к шарлатанам. Они играют умирающих, которые чудесным образом излечиваются после принятия очередного волшебного зелья.