Он осторожно оглянулся.
Кран застопорился, потому что по нему спускался паренек.
Кран застопорился на полпути, его челюсти зависли над пустотой. Парень вцепился в металлические прутья на середине спуска и замер. До Сида долетали крики, слов он не мог разобрать. Только мольбу в голосе паренька. Угрозу в голосах агентов. Потом несколько минут нерешительности. Потом паренек прыгнул. Невероятный, даже какой-то грациозный прыжок перенес его за пределы группы, поджидавшей его спуска с крана, и завершился неудачным падением на скопление машин. Парень встал, опираясь на одну ногу, и попытался бежать. Сид увидел, как он хромает в его сторону. Он увидел, как агенты окружают его.
Он услышал звук выстрелов. Беглец рухнул на землю. В последний раз дернулся и застыл.
Агенты подошли и встали вокруг, заслонив его от Сида.
Они продолжали стрелять по мертвому. Они стреляли, пока Сид полз вверх по склону и пока он думал, что еще немного — и он сможет оказаться не где-нибудь, а в номере 191 гостиницы «Нокиа-Хилтон», но вскоре песенка пуль навеяла ему другой мотив, который стал тяжело колотиться у него в мозгу, как кровь в висках перед казнью:
В СВЕТЛОМ МИРЕ СЧАСТЬЕ — ЭТО НЕ СОН.
Часть вторая
Смерть хакера
— Мы собрались здесь сегодня, чтобы освободить от уз брака присутствующего здесь мужчину и присутствующую здесь женщину. Три года назад — день в день — лейтенант Сидни Парадайн и мадемуазель Мира Криста Теодора Венс по велению сердца и совести заключили брачный договор ограниченного срока действия. Три года назад стороны поклялись окружать друг друга любовью и заботой, защищать — с одной стороны, а с другой — быть достойной этой защиты — до истечения срока договора. Сегодня, 19 ноября 31 года, супругам предстоит решить, продлить ли связывающие их обязательства на новый трехлетний срок или аннулировать их.
Сид с трудом сохранял лицо перед сливками общества, собравшимися на эту шикарную церемонию, благодаря которой Мира Криста Теодора Венс избавится наконец от своего алкоголика, копа из бедных кварталов. Мэр Зорги сидел в первом ряду, между пресс-атташе Внедрителя Ватанабэ и полутрупом в инвалидном кресле — самим Ричардом Капланом. На скамье для родственников сплошняком сидели Венсы — в порядке возрастания важности: сначала любовница отца семейства, скрывающая под черной вуалеткой ужасающий нервный тик, потом Кэри Венс — младшая сестричка Миры в пышном платье, страшная как смертный грех, поочередно бросающая убийственные взгляды на теперешнюю любовницу отца и на бывшую — собственную мать, — разжиревшую и самодовольную копию Миры, увешанную гроздьями бриллиантов и придерживающую за плечо сына, который клевал носом, сидя на стуле, со злобным взглядом и развязанным галстуком; и рядом с этим гаденышем, но чуть-чуть отстранясь от него, — на удивление приземистый и на удивление старый по сравнению со своими черно-белыми портретами в пять полос на первых страницах газет — сам Игорь Венс, прячущий за дымчатыми очками нечистую совесть человека из власти, а может, и волнение за свою непутевую, но любимую дочь.
Церемония проходила в галерее, примыкающей к основному корпусу солидного кирпичного особняка, где проживал Венс с двумя несовершеннолетними детками. Естественно, домик был под солнечным куполом. Это был самый большой и самый техничный солнцешар секции, и утренний свет, как две капли воды похожий на настоящий, лился сквозь витражные стекла на проповедника, придавая ему ту старомодную благость, которой, казалось, начисто лишены его слушатели, поглощенные собственными дрязгами. Мира Криста Теодора парила где-то на высоте в тысячу футов, нагрузившись наркотиками, которые добывала ей мамаша, — они же помогали первой и несменяемой супруге Игоря Венса хранить достойный отсутствующий вид. Кукла под вуалеткой, видимо, лечилась тем же. Младший Венс хлопал ресницами, как стробоскоп, и ронял слюни на хвосты своего галстука, про Венса и Каплана всем было известно, что они в равной степени дружили с белыми чертями. Сид не чувствовал торжественности момента. После эпизода с топкой он не мог уснуть до рассвета и по ходу дела довольно много выпил. Вернувшись в отель, он обнаружил разгромленный номер и счет за поломанные вещи, прикрепленный к сейфу. Как обычно, за Мирой Венс тянулись следы кокса и душный запах парфюма. Мертвенно-бледные туши покойников наполняли его одиночество в гостиничном номере. Сид позвонил в дежурную службу «Деливери». Досье прибыло в «Нокиа-Хилтон», когда он допивал вторую бутылку водки. Добрых три часа он писал, опрокидывая рюмку за рюмкой, и покой в душе постепенно воцарялся по мере того, как бумага принимала груз, который он не в силах был нести в себе. Покой возник из убеждения, что надо во что бы то ни стало узнать правду, вот оно — главное дело его жизни, а главный подозреваемый — мир, в котором он живет.
Около четырех утра судорога в пальцах, похмельная мигрень и навязчивые воспоминания об увиденном положили конец его писательскому рвению. Ему позарез надо было поговорить кое с кем. Он позвонил из номера в Службу установления личности и местоположения, заказал — как бывший сотрудник Криминальной службы — экстренный запрос и получил номер трейсера Чарльза Смита.
Смит на звонок не отвечал.
Мертвецки пьяный и убежденный, что единственный, у кого есть ответы, — это Глюк, Сид звонил снова и снова. На шестой попытке кто-то наконец снял трубку. Глюк — если это был он — ничего не сказал. Сид расслышал только непрерывные очереди, торжественно разряжаемые автоматы — как во времена Нарковойны, и вроде бы шум прибоя, и он подумал, не шутки ли это его мозга, перегруженного воспоминаниями и алкоголем. Так он и заснул под звук перестрелки. Три часа спустя телефон зазвонил как ненормальный, но это была всего лишь дежурная с ресепшна. Подъем, как по тревоге. Ночью рана на виске открылась, тело болело так, как будто его прокрутили в кофемолке, плюс дикое похмелье и тоска. Отличный день для встречи с семейством Венсов в полном составе. И вот теперь он стоит перед алтарем в своем темно-синем костюме для торжественных случаев — недостойный супруг, с мутным взглядом и свинцовой башкой, пытаясь под видом высоких переживаний скрыть настойчивую потребность блевать.
— Ибо то, что некогда было таинством, земным проявлением любви к Всевышнему — в доступной для нас, смертных, форме, — чему надлежало быть нерушимым и вечным, с годами утратило былое предназначение, чтобы лучше соответствовать запросам действующих лиц. И сегодня речь идет не о долге и верности. Речь идет о праве и о желании, ибо есть только одна цель, которую признает наше общественное устройство, и эта цель — счастье. Узы, скрепленные человеком, легко может расторгнуть другой человек, и если Сидни и Мира признали, что любовь прошла, не нам, собравшимся здесь, удерживать их, ибо счастья здесь больше нет.
Мира пошатнулась, и Сид не мог бы сказать, что ее подкосило — слова проповедника или просто она так удолбалась, что не могла держать равновесие. Она попереминалась с ноги на ногу, потом оперлась о руку Сида бесплотной ладонью и выпрямилась. Прикосновение дало Сиду мимолетное ощущение ожога. Искусственное солнце поднялось чуть выше, и его отблеск на лице Миры показался Сиду каким-то зловещим знаком. Счастья здесь больше нет… Он недооценил болтовню проповедника. Слова били в него, как разрывные пули. Аккуратный удар прямо в цель, а потом сотни кусочков свинца разлетелись по самым уязвимым точкам организма. Последняя фраза повисла над Сидом и Мирой, расплылась над всеми Венсами, выпросталась из галереи, вознеслась, пробила стеклянный купол и пошла витать с туманами над Городом.
Проповедник продолжал что-то говорить. Слеза катилась по щеке Миры. Сида как будто двинули под дых. Он снова стал прокручивать их с Миррой историю — как раз тогда, когда она дышала на ладан.
Их встреча: явление Миры в кабинете Сида в последний год его работы в Криминальной службе. Первое интересное дело после пожара в «Инносенс»: разборки в элитной школе. Погибший: твердокаменный учитель математики. Орудие: дуэльный пистолет с перламутровой рукояткой, возраст — две эры с гаком, коллекционная музейная штуковина. Идиот, пустивший его в ход, — Игорь Венс-младший, иначе говоря, младший брат Миры. На ту пору двенадцатилетний. Худший ученик в классе. Типичная картина.
Сид воспринял это расследование как свое личное дело. Из-за пожара в «Инносенс» и пощечины своей профессиональной чести, из-за опрятной и жалкой квартиры учителя, после которого осталась замаранная память и некрасивая жена.
Мира: в то бурное утро 12 февраля 25 года она сначала элегантно просила, потом высокомерно и отвратительно требовала, как избалованный ребенок, не привыкший встречать отказа ни в чем, пусть даже в праве на убийство для своего гнусного братца, потом приводила ловкие юридические аргументы, поражая знанием законов и процедуры, а в качестве последнего козыря хладнокровно угрожала отцовским гневом.
