Лолита Пий - Город Сумрак

После смерти Клера избрали меня. Гипердемократия воцарилась повсеместно и окончательно. Внедрение превратилось в фикцию. Внедритель сидел на пороховой бочке и между двух огней. С одной стороны, абоненты, требующие невозможного, с другой стороны — конец света. В нулевом году я сдался… До этого восемь лет держался, на свой страх и риск претворял в жизнь кретинские указы, не слишком греша против собственной совести. Ничего сделать не мог, ничему помешать — тоже. Крах 99 года обозначил поворотную точку. Надо было воссоздавать богатство Города. Вы сами догадались как — в жизни своей не прочитав ни одной книги. Большие состояния строятся на больших преступлениях. И, рискуя головой, я решил разом убить двух зайцев. И согрешить, и разбогатеть. Вот уж мы позабавились. Нас была Дюжина, и мы поделили добычу… Абонентов накачали опиумом до мозга костей. Они трахались в сети, пили запоем, кололись с нашего благословения, покупали мебель, меняли трейсер каждые полгода и сидели вылупив глаза перед телевизором, думая, что могут его выключить. Их хилое тело принадлежало нам, мы его выкормили с ложечки, и мы его использовали. Мы его мучили, мы его калечили. Столкнувшись с процессом, который невозможно было застопорить, мы приняли решение ускорить его, сделать еще хуже, чтобы создать иллюзию, будто мы чем-то управляем, — или просто потому, что нас это возбуждало.

Мы в высшей степени заслуживаем наказания, но это не так уж важно. Вина родилась не из отдельных просчетов кучки плохих людей, она была гораздо раньше… До начала всего и прежде каждой вещи она была в нас самих…

Уже несколько лет абоненты требуют лучшего мира. Никогда — и в этом единственная надежда, — никогда толпа полностью не принимает мир, который для нее создают или который она сама помогает создать… Надежда там же, где вина, — у нас внутри, и они связаны друг с другом. Абоненты требуют лучшего мира, они требуют его слепо, и в этом их вина, но то, чего они требуют, — справедливо: так должно быть, и так не будет никогда. Гиперцентрал, как всегда, сработал топорно. В ответ на единодушное требование нового мира он разрушил старый.

Это четвертый вариант. Чтобы создать лучший мир, для начала надо разрушить существующий, чтобы процесс возрождения пошел в другом месте и в другое время… Боюсь, что возрождение, увы, закончится так же. А пока надо бежать. Покинуть стены Города. Пока не наступили сумерки.

Они поехали на разных машинах. За окном в сады вернулся туман и тишина — после разоружения наследника, который выехал с отцом и сестрой на машине. Курс — Дворец Внедрителей. Последний этап перед дезертирством.

Силы порядка уже начали эвакуацию Города: первой и последней обязанностью Внедрителя Венса станет публичное и официальное утверждение их действий.

Никто не сказал «до свидания» — они не увидятся. Сид сел в машину. Он уехал последним: он видел, как трогаются с места лимузины, мотоциклисты и катафалк, сквозь отупение, в которое его вернул опиум и болтовня старого властителя.

Выезд из Купольной долины прошел без помех, быстро, чисто, в хвосте у официального кортежа. Сид увидел, что солнце теперь свободно светит на дорогу.

Он сидел в машине совершенно неподвижно.

Он велел шоферу ехать в Экзит. Машинально, потому что не видел другого пути. Пока трафик Двадцатой улицы засасывал в себя машину, Сиду представлялась Блу, ждущая на перроне.

Встреча, рожденная предательством.

А потом, когда они выехали на Майкрософт-авеню, Сид увидел поток машин, такой беспорядочный, что он понял: здесь ни за что не проехать. На экранах появился Венс. Он выступал перед толпой. Сид не слышал, что он говорил. Он увидел только, как толпа дрогнула и гневно напряглась. Он велел шоферу остановиться. Вышел из машины и пешком перешел улицу к метро — сквозь суматоху гудков, рев моторов и проклятия. Вереницы машин тянулись как будто прямо в ад, и когда Сид добрался до метро, он увидел на экранах, что расправу над Внедрителем уже сменили кадры бунта на Тексако.

Он заколебался. Попробовал себя урезонить. Сделал шаг к метро. До Экзита была прямая линия.

Он встал. Он смотрел на затянутый дымом экран, на бульвар Тексако, где снова не видно было солнца, на бегущих и машущих, стреляющих и падающих, на ярость, искажавшую лица, обращенную в никуда, ярость самодостаточную, потому что не было ни врага, ни надежды, была только она одна, ярость.

Сид шагнул к бульвару.

Я хотела бы поблагодарить — но у меня нет слов — Доротею Жанен за ее дружбу и бесценную поддержку на протяжении всего этого предприятия.

Благодарю Жоржа-Оливье Шаторено за внимательное отношение и замечательные советы. Благодарю, естественно, ипохондрика Мануэля Каркассона и моего отца — за то, что научил меня читать.

Перевод И. Бернштейн. (Здесь и далее — прим. перев.)