Возвратившись с вещами на стоянку, я обнаружил, что кто-то преградил мне путь: огромный черный «кадиллак», вероятно, сорокалетнего возраста, антикварный вариант, припарковался позади моего «мустанга»: меня заперли. У «кадиллака» были белоснежные шины. На переднем бампере машины переливался понтон. Карта Мэна лежала на заднем сиденье, а номера на машине были массачусетские. Но это почти ничего не говорило мне о владельце «кадиллака».
Я забросил вещи в салон «мустанга» и направился обратно к дому. Марк и понятия не имел о том, кто владелец этой машины. Он предложил самим отогнать ее, но я вначале решил все-таки поискать владельца. Спросил о нем в пиццерии, которая располагалась на другом конце улицы, но и там никто ничего не знал о «кадиллаке». Я прошелся по всем окрестным барам, там тоже мне не смогли помочь.
Вернувшись к «мустангу», я застал рядом с моей машиной незнакомого человека.
— Хорошая машина, — произнес незнакомец. Голос его показался мне необычайно высоким, почти девичьим, а интонации выражали искреннее восхищение.
Мужчина опирался рукой на стену парковочного киоска. Невысокого роста и достаточно плотный, он был одет в дождевик, застегнутый спереди на все пуговицы, из-под которого виднелись коричневые брюки и пара ботинок им в тон.
Лицо незнакомца наводило на мысль о фильмах ужасов. Практически лысая голова с круглой макушкой, затянутой жиром, расширялась книзу настолько, что незаметно переходила сразу в плечи. Шеи же, или того, что можно назвать шеей, не было вовсе. По лицу разлилась мертвенная бледность; на нем ярким пятном алели губы, растянутые в непрерывной ухмылке. Его глаза были водянисто-серыми, почти бесцветными. Ко всему прочему, от незнакомца исходила странная смесь запахов, заставившая меня задержать дыхание и сделать шаг назад: запах земли и крови, вонь гниющего мяса и аура животного страха, который так и витал в воздухе.
— Хорошая машина, — повторил он. И толстая белая рука выскользнула из кармана дождевика. Незнакомец оценивающе погладил крышу «мустанга», и мне показалось, что краска вот-вот начнет таять под его пальцами. По каким-то непонятным причинам возникало сильнейшее желание оттолкнуть его от моей машины, но меня остановил суровый голос инстинкта, который говорил мне: «Не трогай его!»
Впрочем, было в нем и еще кое-что более значимое. Незнакомец вызывал острое ощущение, как-то связанное с летальным исходом, с желанием причинять боль и мучения, возможно, по сексуальным мотивам. Эта адская смесь эмоций словно сочилась из его пор и текла по коже, едва ли не вызывая галлюцинации. Казалось, прикоснись я к нему — и мои руки погрязнут в чужой плоти: его кожа засосет мои пальцы.
А потом он убьет меня... Потому что именно этим он и занимался. Я был в этом уверен.
— Ваша машина? — спросил он. Его глаза излучали холод, и кончик розового языка мелькнул у него между губ, как у змеи, осязающей воздух.
— Да, это моя машина, — отвечал я. — А это ваш «кадиллак»?
Незнакомец проигнорировал мой вопрос. Или решил притвориться, что не услышал его. Он еще раз провел рукой по моему «мустангу».
— "Мустанг" — хорошая машина, — произнес он. — Я и «мустанг». У нас много общего. — Он придвинулся ко мне так близко, что я мог чувствовать на себе его дыхание, отдававшее гниловатой сладостью, словно переспелый подгнивший фрукт. — Мы оба отправимся к черту после девятнадцати семнадцати...
После паузы незнакомец рассмеялся и с расстановкой проговорил:
— Позаботься лучше об этой машине, чтобы с ней ничего не случилось. Человек должен заботиться о том, чем обладает. Он должен волноваться только о своих делах и не совать нос в дела других людей. — Он развернулся и направился к своей машине. — До скорой встречи, мистер Паркер, — бросил он на ходу. После чего незнакомец сел в «кадиллак» и уехал.
Роджеру не слишком-то понравилось долгое ожидание, я понял это по напряженным глубоким морщинам на его лбу: они стали глубже еще на полдюйма к тому времени, как я пришел.
— Не прошло и года, — пробормотал он, принимаясь за еду. Это, наверное, было самое длинное предложение из всех, которое услышал от него за все время нашего знакомства.
Я тоже взял свои рис и курицу, но аппетит у меня пропал. Я был расстроен и озадачен появлением лысого толстяка. И никак не мог понять, откуда он знает мое имя и почему у меня возникали такие странные ощущения на его счет.
Едва мы с Роджером вернулись к нашей работе, начал дуть пронизывающий ветер и пришлось понемногу сворачивать дела. Тем более, что наступала темнота. Я заплатил Роджеру, и он кивнул, поблагодарив таким образом меня, а затем направился в город. У меня на руках остались мозоли, но работу просто необходимо было завершить до прихода сильных холодов, иначе я остался бы жить в ледяной крепости. Приняв теплый душ, чтобы смыть с себя пот и грязь, и сделав себе чашечку кофе, я услышал шум мотора машины, паркующейся около моего дома.
Поначалу я не узнал ее, когда она вышла из своей «хонды», — очень уж она выросла с того времени, когда мы виделись в последний раз. Волосы теперь стали светлее, видимо, осветленные искусственно, и фигура по-женски оформилась: большая грудь и широкие бедра. Меня немного смутили эти заметные перемены. В конце концов, Эллен Коул только исполнилось двадцать, и к тому же она была дочерью Уолтера.
— Эллен?.. — я направился к ней, спустившись с крыльца, и обнял девушку, когда она прижалась ко мне.
— Я очень рада снова видеть тебя, Берд, — сказала она мягко.
Я еще крепче обнял ее вместо ответа. Эллен Коул — я наблюдал за тем, как она растет. Я помнил, как танцевал с ней на своей свадьбе и она смущенно улыбалась младшей сестре Лорен, а та непрерывно показывала язык Сьюзен. А еще помнил, как сидел на ступенях крыльца дома Уолтера с кружкой пива, а Эллен — ступенькой выше, руками обхватив свои колени. Я тогда пытался объяснить ей, почему мальчишки иногда ведут себя как полные придурки даже с самыми красивыми девчонками. Мне нравилось думать, что по некоторым темам я мог выступать в качестве эксперта.
Она была подругой Сьюзен, и Дженнифер любила ее. Моя дочь не плакала, когда мы, уходя куда-нибудь вечером вместе с женой, оставляли ее дома, если Эллен соглашалась посидеть с ней. Ребенок просто забирался к ней на руки, играл с ее пальцами, а потом засыпал, положив голову ей на колени. В Эллен жила какая-то сила, источником которой были безграничная доброта и сострадание. Сила, пробуждавшая доверие в маленьких детях.
Два дня спустя после смерти Дженнифер и Сьюзен я встретился с Эллен: она ожидала меня в морге, куда я приехал, чтобы отдать кое-какие распоряжения по поводу тел. Многие другие предлагали сопровождать меня туда, но мне не хотелось их присутствия. Думаю, тогда я уже понемногу стал погружаться в свой странный мир потерь и сожалений.
Я понятия не имел, как долго она ожидала меня в морге. Ее маленькая «хонда» была припаркована на стоянке. Эллен подошла ко мне и крепко-крепко обняла меня, а потом она стояла за спиной, пока я рассматривал на стенде фотографии машин, так и не отпустив моей руки. В ее глазах отражались глубины моей собственной боли. Я осознавал, что она чувствовала потерю, как и я: утрату маленькой Дженнифер ощущала как пустоту в своих руках и утрату любимой ее Сьюзен — как пустоту в своем сердце.
А когда мы ушли из морга, случилась очень странная вещь. Я сидел с Эллен в ее машине и впервые за все время позволил себе заплакать. Эллен же вытягивала из меня боль, словно гной из раны. Она снова обняла меня, и на мгновенье мне стало легче...
Вслед за Эллен из машины, с водительского сиденья, выбрался молодой человек. У него была смуглая кожа, и длинные черные волосы лежали на плечах. Одетый нарочито просто — джинсы, майка и расстегнутая рубашка, — он наблюдал за мной с явным подозрением.
Мы пожали друг другу руки, и он приобнял Эллен, словно защищая ее от кого-то. Я не сводил с него глаз, пока мы шли по направлению к дому.
Потом мы сидели на кухне и пили кофе из больших голубых кружек. Рики (так звали спутника Эллен) не произнес за все это время ни слова, даже не сказал «спасибо». Мне было интересно, не встречал ли он когда-либо Роджера. У них мог бы получиться самый короткий в мире диалог.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я Эллен.
Она пожала плечами.
— Мы направляемся на север. Я никогда не бывала там раньше. Сначала мы собираемся поехать на озеро Маусхэд, посмотреть на гору Катадин. Может быть, снимем небольшой трейлер.
Рики встал и спросил, где в доме туалет. Я объяснил ему, и он нас на время покинул.
— Где ты откопала себе любовника-латиноса? — спросил я.
— Он изучает психологию.
— Правда? — я старался, чтобы мой голос звучал не слишком саркастично. Может быть, Рики пытался убить двух зайцев сразу, изучая психологию и одновременно пытаясь анализировать самого себя?
