– Присаживайся, – сказал он, указывая на диван. – Не жди, пока я проявлю вежливость.
Уиллоу протянул мне стакан и поднял седую бровь.
– Насколько я понимаю, ты здесь потому, что какой-то старый болван сделал двадцатисекундный звонок относительно этого убийства в мотеле, так? Ответ на этот звонок мог бы и подождать. Неужели ваши зацепки настолько хилые, детектив?
– Возможно, это я должен задавать вам вопросы? – спросил я, прекрасно сознавая, что этот старый болван застал меня врасплох.
Он оценивающе взглянул на меня и кивнул:
– Ну что ж, справедливо. Но сперва позволь старому служаке предъявить свои верительные грамоты…
Он сел на стул передо мной. Джейкобу Уиллоу было шестьдесят семь. Сорок пять лет он прослужил в полиции штата: семь лет в форме, остальные – в качестве следователя, в основном на севере Алабамы. Никто и никогда не предлагал ему административных должностей, зная, что он от них откажется. Вечеринка по поводу его выхода на пенсию состоялась более десяти лет назад, и он ушел с нее через тридцать минут. На изложение всего этого Уиллоу потратил минуты три, и сигналом об окончании его рассказа стало то, что он поднялся и принялся ходить по комнате.
– Искусство, мистер Уиллоу, помните? Именно это слово привело меня сюда. А вы его до сих пор ни разу не произнесли.
– Я хотел сообщить свою историю, представиться, так сказать. Это важно.
– Это все касалось общего плана. Теперь меня интересуют детали.
В новостях об убитой проститутке упоминались свечи. Мне было необходимо узнать, нашли ли вы там, кроме них, какое-либо произведение искусства.
– Я не должен вам ничего рассказывать. Но я все-таки скажу, что в комнате мы никаких произведений искусства не нашли.
– Вы в этом уверены?
– На месте работал лучший специалист бюро судебных экспертиз Алабамы. Так что относительно искусства – здесь ноль. – Я не упомянул о том, что попало в руки Лидии Барстоу, все еще считая это простым совпадением. – Как насчет того, чтобы объяснить мне, почему наличие! каких-либо предметов искусства так важно для вас?
Он медленно подошел к окну. Мимо его причала, широко взмахивая крыльями, пролетела вереница пеликанов.
– Я ожидал чего-то такого и следил за необычными делами долгие годы.
– Ожидали появления мертвой проститутки, как-то связанной с произведениями искусства?
– Ожидал, что Марсден Гекскамп снова напомнит о себе.
Имя это как-то отозвалось в моей памяти, но очень смутно, словно выцветшая надпись на старом календаре.
– Гекскамп? Серийный убийца? Еще в шестидесятых?
Уиллоу подошел к полке и, сняв оттуда папку, вытащил из нее файл, заполненный газетными вырезками.
– Я услышал о свечах в комнате; это было в новостях. Первой жертвой Гекскампа была уличная проститутка. Он оставил в комнате свечи. Это сходство поразило меня.
– Когда произошло то убийство, мистер Уиллоу.
– 17 июля 1970 года.
Я удивленно поднял брови.
– А этот Гекскамп – он еще жив?
– Он был застрелен 15 мая 1972 года.
Я постарался, чтобы мои эмоции не отразились на лице.
– Это более поколения тому назад, мистер Уиллоу. Вероятно, это уже не имеет…
Он протянул мне файл.
– Вкус яда из прошлого, детектив; это вырезки из газет времени расследования дела Гекскампа.
Из вежливости я просмотрел несколько заметок, некоторые из них были с фотографиями. Хотя в заголовках пестрели слова вроде маньяк, извращенец, сам Гекскамп выглядел не более угрожающе, чем, например, какая-нибудь модель, демонстрирующая одежду фирмы «Гэп». Последний и самый крупный заголовок гласил: «Загадочная Плачущая Женщина убивает Гекскампа и совершает самоубийство в зале суда».
– Насколько я могу судить, – заметил я, – в этих статьях много измышлений и мало фактов. Гонка за сенсациями. А у Гекскампа и нескольких его последователей, похоже, действительно были серьезные проблемы с головой.
– Эти статьи только намекают на его невменяемость, – сказал Уиллоу. – Он убивал медленно и с ликованием, утверждая, что это было исследование последних мгновений жизни, то есть ее финального момента. И тем не менее он чувствовал себя в обществе очень легко, пользовался всеми социальными благами, был очень обаятельным, прекрасным собеседником, художником, обучавшимся в знаменитой на весь мир школе искусств в Париже, в институте чего-то там такого. Насколько я знаю, был единственным американцем, который получал там полную стипендию. Удивительный ум, питавший огромное – от горизонта до горизонта – это. К сожалению, его харизма и умение произвести благоприятное впечатление позволяли ему увлекать, уводить за собой и мужчин, и женщин. Они устремлялись за ним, как бабочки на огонь. Но внутри него царили темные силы, настоящее исчадие ада.
– Социальная патология. Сейчас это встречается довольно часто.
– Газетные статьи, детектив, даже не приблизились χ тому, чтобы объяснить появление в нем этого мрака, который гнойной раной разъедал его мозг, а значит, ничего не сделали для того, чтобы предупредить его влияние на других. А влияние это может быть гибельным даже сегодня.
– Марсден Гекскамп мертв как колбаса, мистер Уиллоу. Мертвее не бывает.
Уиллоу глубоко вздохнул и провел ладонями по своему лицу.
– Ходят слухи, что у Гекскампа была коллекция его мыслей и деяний, отраженных в произведениях искусства. Главным образом в рисунках. Визуальная квинтэссенция его взглядов… на смерть. По слухам, его работы высоко ценятся и ходят только в узком кругу людей, которые благоговеют перед его посланиями. Но засечь это трудно – никто публично об этом не говорит.
– Вы сейчас дважды произнесли слово слухи.
Уиллоу вздохнул и откинулся на спинку стула.
– Нет надежных доказательств того, что такие работы вообще существуют.
– Но люди, очевидно, верят в это. А вы сами?
– Я слышал, как некоторые утверждали, что держали в руках предметы из коллекции. Гекскампа, и были в этом непреклонны.
– Убийцы-психопаты всегда порождают вокруг себя разнообразный фольклор, мистер Уиллоу. Вспомните Джека-Потрошителя. Или Джесси Джеймса.[11] Общество отвечает непониманием на проявления злобы. Это добавляет мистики и создает ажиотаж.
– Я это знаю. Но я также кое-что знаю об этих людях.
Они были, они и сейчас… поражены своего рода болезнью, но определенно не склонны к преувеличениям.
– И кто же эти люди?
– Коллекционеры памятных вещей серийных убийц.
Я тоже слыхал про такую публику. Моя бессистемная образовательная карьера забросила меня в конце концов на факультет психологии Алабамского университета, где часть обучения состояла в том, что я объезжал тюрьмы и сумасшедшие дома по всему Югу и брал интервью у некоторых из самых жутких – с психической и социальной точек зрения – патологических типов на всей этой планете. Почти у каждого из них был свой «фан-клуб», состоявший из больных мужчин и женщин, жаждавших общения со знаменитыми убийцами и сувениров от них.
– Я встречал парочку таких, – заметил я. – Парня, собиравшего каракули заключенных в тюрьму психов. И женщину, которая не только делала то же самое, но и предлагала себя всякому убийце, который пришлет ей что-нибудь. Оба они были маленькими, жалкими людьми. Больными, но безвредными.
Уиллоу кивнул:
– Как и большинство таких. Но есть и другой контингент – не менее больные, но гораздо более обеспеченные, способные доставлять себе удовольствие, коллекционно-эзотерические и памятные вещи.
– Что, например? Детский стульчик для кормления Дэвида Берковича?[12]
– Предметы с места преступления, орудия самого убийства. Окровавленный молоток. Удавка. Ценится одежда. А если она воняет дерьмом из расслабившейся после смерти прямой кишки жертвы – это еще ценнее.
Я внимательно посмотрел в лицо Уиллоу.
– Вы ведь не разыгрываете меня, верно?
– Надеюсь, нет.
Перед глазами у меня возникла типичная картина места преступления: все задействованные в этом предметы аккуратно разложены по пакетам, снабжены ярлыками и заперты в комнате вещественных доказательств.
– Но таких предметов не может быть много, – сказал я.
Уиллоу криво улыбнулся.
– Что делает их еще более ценными.
– И откуда же они появляются?
– Когда суд заканчивается, вещественные доказательства переходят в кладовую. Тут вмешиваются деньги, и предметы уплывают.
Взглянув на свои часы, я понял-, что пробыл здесь уже два часа, и еще час мне понадобится, чтобы вернуться в Мобил. Я встал, поблагодарил за гостеприимство, размял затекшие колени и направился к выходу. Уиллоу следовал за мной по пятам до самой машины. Он пристально смотрел на меня через открытую дверь, ожидая каких-либо слов от меня. Я решил сказать правду.
– Я, собственно, не знаю, как закончить этот разговор, мистер Уиллоу. Он был интересным.
