– Я сочувствую этому старику, восхищаюсь его преданностью. Но выглядит это как навязчивая идея – просто и ясно.
Мы приехали в автопарк и зашли внутрь, чтобы взять машину. Там было не намного прохладнее, чем снаружи. Целые вереницы патрульных и немаркированных полицейских машин ожидали ремонта разной степени сложности. Воздух пропитался запахом эмали и растворителя. А рабочие без пауз и антрактов продолжали исполнять свой болезненно громкий – дикий – концерт на различных пневматических инструментах. К нам подошел, вытирая руки о тряпку, темнокожий мужчина лет пятидесяти в синем комбинезоне. На кармане его униформы было вышито Рафаэль.
– Эй, Гарри, в чем проблема? – спросил он.
– У нас тут небесно-голубой «мазератти» с наклейками в виде языков пламени на задних колесных арках, – сказал я. – Вы его совали в микроволновку.
Гарри вздохнул у меня за спиной и наверняка глазами изобразил автомеханику, как его самого уже достали мои приколы.
– Это темно-синяя «Краун-Виктория», которая поступила вчера, Раф. Пробито колесо.
Рафаэль кивнул в мою сторону.
– Твой напарник, Гарри, своими шуточками, наверное, нажил себе массу врагов.
– Не знаю. От него еще никто не слышал ничего смешного. А что?
Рафаэль поманил нас указательным пальцем за собой и направился в узкую щель между двумя патрульными машинами, заклеенными под покраску.
– Идите сюда. И постарайтесь не тернуться об одну из этих «мазератти».
Мы последовали за ним в дальнюю часть этого похожего на огромную пещеру здания, осторожно переступая через различные нагромождения приборов, инструментов и шлангов. Снятая с нашей машины покрышка стояла прислоненной к монтажному стенду. Рафаэль катнул ее в нашу сторону и похлопал ладонью.
– Шину вам пропороли сбоку. Порез широкий, как от охотничьего ножа.
Я нагнулся, чтобы рассмотреть дырку, думая про себя о том, как Гарри водит машину.
– Может, мы налетели на бордюр или еще что-нибудь, – предположил я. – Это «что-нибудь» было острым и пропороло шину.
Рафаэль повернулся к Гарри и одобрительно закивал головой.
– А вот это все-таки было смешно, – сказал он.
Мы вернулись в участок и забрали на стойке у входа записки о поступивших для нас звонках. Две от Денбери я выбросил сразу. Я нашел записку от Смитсона из отдела пропавших без вести и одновременно такую же нашел у себя Гарри. Вытащив из кармана сотовый телефон, я набрал номер Смитсона.
– Он же здесь, наверху, – сказал Гарри.
– Хочешь еще раз взглянуть, как он ест? – поинтересовался я.
Гарри передернуло. Смитсон снял трубку.
– Это Райдер. Я слышал, ты искал…
– Послушай, Райдер, я тут проверял кое-что, всякие жуткие дела или не точно описанных лиц. Эта женщина из мотеля… Ты ведь получил уже предварительное заключение по результатам вскрытия?
– Только в общих чертах, Джим. К тому же я сам туда съездил.
– Были у нее какие-нибудь приметные отличительные признаки? Знаешь, может быть…
– У нее на затылке было винного цвета родимое пятно размером с четверть доллара.
– Я думаю, у нас проблема. Тебе, видимо, нужно срочно подняться ко мне. Молись, чтобы я ошибся, Райдер. Поверь, я говорю это не просто так – на то есть причины.
– Так она монахиня? – недоверчиво переспросил я.
Смитсон откинул назад свою крашенную в черный цвет жидкую шевелюру.
– Сестра Анна-Мария; настоящее имя было – Мари Гилбо. В округе Чилтон есть монастырь, вроде общинной фермы или чего-то в этом роде. Они изготавливают и продают козий сыр, консервированные персики и всякое такое. Она предположительно отправилась на юг Алабамы и Миссисипи проверять магазины, которые торгуют их товаром. Помнишь, я упоминал о ней, когда вы с Наутилусом заходили ко мне? Мы, естественно, тогда не обратили на нее внимания. Кто же мог подумать, что тело в этом гадюшном мотеле окажется…
Гарри взял рапорт и, прислонившись к стене, принялся читать его:
– Родимое пятно, диаметром приблизительно около трех сантиметров, слева на затылке, чуть ниже линии волос… – Он взглянул на меня. Я кивнул. – Очень убедительно.
Неожиданно все становилось на свои места. Работа на ферме была тяжелым физическим трудом на свежем воздухе, в результате которого ее ладони стали грубыми и мозолистыми, а руки и ноги – крепкими и мускулистыми.
– Надо сообщить в монастырь о том, что произошло, – сказал Гарри. – Мы могли бы туда позвонить, но тут такое дело, что действительно требуется личный визит.
– Можем позвонить копам в Чилтон, пусть они этим займутся.
– Конечно, можем. Так действительно будет намного проще, верно?
Я вспомнил тело на кровати, глядящие на меня крошечные обгоревшие фитильки свечей, немой вопрос «Почему я?», застывший на приоткрытых в финальной агонии губах.
– Сейчас подгоню машину, – сказал я.
– Как долго Мари Гилбо была с вами, сестра? – спросил Гарри.
Настоятельница монастыря Вилла Мадонна сестра Беатрис смотрела вдаль. На глазах ее блестели слезы.
– Более тридцати лет, – сказала она, вытирая щеку ладонью. – Как быстро они пролетели.
Сестре Беатрис, вероятно, было за семьдесят. Глаза у нее были зеленые, как листья дуба у нас над головами а кожа лица обветрилась так, что лишь добавляла возраст. На голове ее красовалась густая шапка коротких серебристых волос. Если бы я не знал, что она монахиня, то по ее мешковатым, выцветшим джинсам «левайс» и белой хлопковой рабочей рубахе мог бы решить, что она какой-нибудь ковбой из Оклахомы на пенсии. Когда мы приехали сюда пятнадцать минут назад, она по нашим лицам сразу все поняла и сказала: «Давайте выйдем на улицу. Не хочу, чтобы печальные вести оседали на этих стенах».
Она провела нас через большое главное здание на просторное заднее крыльцо под навесом из теса. Перед нами был цветник – неистовая палитра из белых, желтых и пурпурных полевых цветов. За ним расстилался луг, заканчивавшийся рощицей персиковых деревьев. В отдалении две женщины занимались ремонтом ограды: одна держала столб, другая прибивала к нему проволоку. Вокруг них суетилось с десяток коз. Некоторое время я смотрел на этих животных; они выглядят счастливыми, подумал я, насколько счастливыми могут быть козы.
– Я не знаю, как у вас происходят такие вещи… – запинаясь, начал Гарри, после того как сестра Беатрис поведала нам о годах, проведенных Мари Гилбо в монастыре. – Она пришла к вам сразу после школы или колледжа?
Сестра Беатрис сидела в кресле-качалке, а мы с Гарри – на большой деревянной скамье. Каждые несколько секунд она закрывала глаза, словно стараясь отгородиться от того ужаса, который мы принесли в это мирное убежище.
– Она была подкидышем, детектив Наутилус.
– Отказным ребенком? Вроде тех, которых оставляют на ступеньках?
– Действительно, ее нашли на наших ступеньках. Но она уже не была ребенком; по крайней мере, хронологически. В тот день, когда я открыла дверь навстречу этой плачущей отчаявшейся девушке, ей было двадцать два. Но Мари чувствовала себя потерянной, словно маленькая девочка в трущобах Рио или Калькутты. Я спросила ее, почему она пришла к нам. Знаете, что она мне ответила?
Гарри наклонился вперед.
– Что?
– Она сказала, что пришла на свет. И сказала это очень серьезно.
Гарри кивнул.
– Трудно отказать такому в приюте.
– Она начинала как волонтер. Мы предоставляли жилье в обмен на работу. Она трудилась безостановочно, как мул. Я говорила ей: «Успокойся, Мари, сделай перерыв. Эта работа никуда от тебя не убежит». Но в ответ она налегала еще сильнее, будто ей постоянно надо было быть в движении. Позднее она призналась, что постоянная работа приглушала ее воспоминания.
– Воспоминания о чем?
Сестра Беатрис смущенно отвела взгляд в сторону луга.
Две женщины перешли к следующему столбу изгороди. козы следовали за ними.
– Перед тем как она отправилась учиться, мы с ней говорили обо всем. Но все эти разговоры останутся между нами. Ее жизнь до… не предусматривала огласки.
За этими ее словами мне все же послышалась необходимость поговорить.
– Я уважаю ваши правила, сестра, но, возможно смерть Мари как-то связана с ее прошлой жизнью, той что превратила ее в ту потерянную маленькую, девочку много лет назад.
В глазах сестры Беатрис вспыхнул злой огонек, голос ее стал жестким.
– Ее бросили с самого рождения, детектив Райдер. Ее отец был зажиточным развращенным мужчиной, щеголявшим своим образом жизни. Мать же, напротив, – сдержанной и безразличной. Мари была случайным, нежеланным ребенком, и родители постоянно укоряли ее этим фактом, пока, в конце концов, не выставили за дверь, когда ей исполнилось семнадцать.
Гарри тяжело вздохнул, отведя глаза в сторону. Истории, которые так начинаются, редко имеют хороший конец.
– Поначалу свобода для робкой, но умной девушки стала неожиданным приключением, – продолжала сестра Беатрис. – Но отверженные непроизвольно ищут себе суррогатную семью. Она нашла ее в группе студентов академии искусств, которые были несколько старше ее. Они стали…
