А ведь он был прав. Полянский говорил так уверенно, что я и не думал юлить.
– Не переживайте, – ухмыльнулся он, – в поезде, где орудует убийца, вор – не худший человек.
Полянский ещё раз осмотрел труп.
– Можете определить, какой калибр? – спросил он меня.
– Я? С чего это вы решили, что я могу?
– Ну мало ли, что вы умеете.
– Думаю, не больше, чем вы. – У меня уже свело челюсть от ненависти к этому докторишке.
– Ладно, не кипятитесь, Берроу, обстановочка не из приятных. Я напуган не меньше вас. А здесь, похоже, стреляли из кольта.
Он приоткрыл жилет пассажира, оголив голубую рубашку, окровавленную до брюк.
– Значит, у убийцы и нож, и пистолет?
– Полный арсенал…
Нас было семеро. До настоящего момента.
Потому что, когда мы все, наконец, собрались, не хватило уже одного.
– Ну и кого среди нас нет? – спросил Полянский.
– Вы хотите сказать, тот и убийца? – спросил кто-то из пассажиров.
– Я хочу сказать, что теперь нам стоит держаться вместе.
– Господина из второго купе, – сказала Хосефа.
Всё это время, пока остальные метались по коридору, пытаясь выломать двери, вспомнить молитвы и сорвать неработающий стоп-кран, Хосефа стояла возле окна, всматриваясь в густую метель. По виду ей было уже получше. Когда страх пожирает всех, а не только тебя одного, безысходность постепенно уходит. Мне казалось, она была даже рада тому, что теперь ни я, ни Полянский не считали её слова ложью. К ней и правда кто-то приходил, она и правда не резала себя сама, всё, что она говорила, было правдой, странной, но что ж с того?
– Вы его знали? Пассажира из второго купе? – спросил я Хосефу.
– Нет. Он только помог мне подняться. Здесь жутко неудобные ступени, – сказала она, чуть подёргивая правым плечом.
– Как он выглядел? – спросил Полянский.
– Невысокий, в коричневой шляпе…
– Он прикрывал ей лысину. Этот господин был от нас за стенкой, – сказал старик, подслушавший нас.
Он прижимал к себе маленькую девочку лет четырёх. Она уже почти не плакала, только всхлипывала иногда.
– Ваша внучка? – спросил я.
– Да, – кивнул седовласый мужчина.
– Но ведь вагон заблокирован, – вмешалась меланхоличная женщина, теперь уже вдова умершего от отёка господина, чей труп заботливо везли до следующей остановки.
– Да, он не мог далеко уйти, – согласились все хором.
– А может, ключи у него? – спросила она.
– Простите, – обратился я к ней, – а ваш муж, я хотел спросить, у вашего покойного мужа была до того аллергия?
– Нет, никогда, – всхлипнула миссис Салливан и промокнула глаза платком.
– Дело в том, что доктор считает, что его отравили.
– Не обязательно, – сказал Полянский, – без вскрытия ничего не доказать.
– Вы думаете, Генриха тоже убили? – ахнула несчастная женщина.
– Я думаю, что кто-то может быть следующим, – сказал Михаэль.
– Всё это бред. – В купе прошёл сутулый мужчина в маленьких, будто детских, очках, ботаник лет сорока. – По-моему, очевидно, что убийца заблокировал двери, после того как убил, значит, исчезнувший господин никак не мог им оказаться.
– Не мог, вы правы. Так оно и есть: ушёл и запер нас, – гудела толпа.
Этот умник, где же я его… Ах да, мужчина в бежевых туфлях, он заплатил за билет дважды и всё ворчал о том на перроне.
– Насколько мне известно, блокировка вагонов возможна только из кабины машиниста! – сказал старик.
– Смотря какой поезд, совсем необязательно…
Люди начали спорить, приводя аргументы, вспоминая технические характеристики поездов, будто отвлекаясь на время в поиске новых ответов от истинного положения вещей.
Я смотрел на Хосефу и не мог отделаться от навязчивой мысли – мне казалось, что убийцей могла быть она. Так оно и бывает во всех детективах, убийца тот, от кого меньше всего ждёшь. Ну как ждать плохого от такой милой девчонки, жертвы маньяка, покалеченной, еле живой. Скорее можно ожидать того от ботаника в мелких очках, или от этого старика, или… Я оглядел всю толпу, и мне вдруг показалось, что убийцей мог быть каждый из них.
– Предлагаю нам всем раскрыть карты, – сказал я, – кто есть кто и зачем едет в Нью-Дем.
– Я еду не в Нью-Дем, – протиснулся господин в мелких очках, – мне выходить через час, на следующей станции.
– Да, мы бы тоже там вышли, – сказал старик с ребёнком.
Было понятно, что у всех резко изменились планы, и единственное, чего им хотелось – это покинуть этот поезд хоть сейчас.
– Выйти можно только при одном условии, – сказал Полянский и посмотрел в окно, а потом на меня.
Я почувствовал, как вибрация под ногами нарастает, и если раньше за окном ещё были видны столбы, то сейчас не было видно почти ничего.
– При каком ещё условии? – спросил господин в очках.
Ему, наверное, было хуже всего. Ведь для того, чтобы оказаться в этом кошмаре, он заплатил дважды.
– Если поезд вообще остановится, – уже совершенно спокойно сказал доктор.
Все, кто был в этом купе, разом переглянулись.
– Я думаю, нам здесь уже нечего делать, – сказал доктор и закрыл пассажиру глаза.
Люди вышли в коридор и выстроились возле окон. Никто не хотел садиться на свои места, а уж тем более спать и закрывать двери.
– И что, никто ничего не слышал, перед тем как убили этого бедолагу? – спросил старик.
– Я слышала, в коридоре кто-то бегал, – сказала вдова.
– Это были мы, – ответил Полянский, – я и мистер Берроу. Мы как раз проверяли, открыты ли двери.
– Значит, во время убийства вы двое были в коридоре и не видели никого? – смотрел на нас старик с ребёнком.
Все молчали.
– Как же он тогда вышел, этот убийца? – всхлипывала вдова. – Он же должен был как-то уйти? Не мог же он просто исчезнуть из купе этого господина.
– Самоубийство? – предположил ботаник.
Все молчали.
– Исключено, – сказал Полянский.
Никто не спрашивал почему. И только мы знали про Хосефу: два самоубийства в одном купе – это ещё менее реально, чем убийца в поезде.
– Я думаю, будет лучше, – сказал всё тот же ботаник, – если двери в наших купе закрываться не будут.
– Почему это так лучше? – спросила вдова.
– Мы будем слышать друг друга. А может, и видеть, – сказал он. – Не знаю, как вы, а я намерен спать вот прямо здесь, в этом самом коридоре. Я, знаете ли, не люблю подозрений так же сильно, как любой опасности, и если все будут видеть, что всю эту ночь я проспал здесь, а под утро умрёт ещё кто-то, то я буду вне подозрений.
– А если умрёте вы? – спросил старик.
– Тогда я буду последним, кого можно будет подозревать, – вздохнул он. – Или вы мне уже угрожаете?
– Никому я не угрожаю, – почесал тот седой подбородок. – О подозрениях начали говорить вы, а не я.
Девчушка всё это время была у старика на руках и тоже чесала щёку, поцарапавшись о грубую щетину деда.
– А вы думаете, никто из нас, – указал на всех пальцем ботаник, – не подозревает соседа? Я буду спать в коридоре! Так себе здесь и постелю!
– Я думаю, это лишнее, – сказал Полянский. – Никто не может выйти из вагона, собственно, как и зайти.
– Но кто-то может исчезнуть, – сказала вдова.
– А мы осмотрели все купе? – спросил я.
Мистер Хилл, как звали вежливого господина в шляпе, как оказалось, и правда исчез. По его документам, найденным в его же сумке, ничего интересного узнать не удалось: Роберт Хилл, 48 лет. Мы перерыли буквально всё, каждое купе, каждый угол тамбура, но ничего не нашли.
Следов крови или борьбы на его месте или где-то ещё, помимо купе с трупом, не было. Не знай мы обо всём этом кошмаре, то подумали бы, что он просто перешёл в другой вагон.
Мог ли он быть убийцей, я не знал, но то, что документы он с собой не забрал, говорило о его скоротечном, а может, и ненамеренном исчезновении.
– Ну и что? – спросил Полянский, разглядывая документы мистера Хилла. – С чего вы решили, что оставленный паспорт говорит о невиновности человека?
