Мы усердно принялись за еду, и на какое-то время за столом воцарилось молчание. Его нарушил Луис:
— Я думал вот о чем, Изабель… Отчего бы тебе не перейти в мой банк?
— И чем же, по-твоему, я там занималась бы? — возмущенно вскинулась девушка.
— Ну, не знаю. Уж, наверное, что-нибудь мы для тебя придумали бы. Опыта ты уже набралась достаточно, и найти ему приложение — не проблема.
— Papai…
— Тебе все это пошло бы только на пользу. Вернулась бы в Рио, пустила корни…
— Papai! — Изабель бросила быстрый взгляд на меня, потом резко повернулась к отцу, разразившись эмоциональной речью по-португальски. Луис пытался было возражать, но не смог вставить ни слова. В конце концов оба смолкли.
Я с преувеличенным вниманием занимался бифштексом.
— Прошу простить мою дочь… — начал Луис.
— А что, собственно, произошло? — возразил я. — Близкие люди потому и близкие, что с ними можно разговаривать, ничего не стесняясь. И кстати, — мне показалось, что лучше сменить тему, — а нельзя ли посмотреть на фавелы поближе?
Я сказал это просто для того, чтобы как-то разрядить возникшее напряжение. Но меня и в самом деле интересовали эти поселения, о которых я уже столько слышал.
— Ты могла бы отвести его к Корделии, — сказал Луис.
Изабель все еще хмурилась, но при этих словах отца оживилась.
— Это можно. — Она посмотрела на меня. — Хочешь?
Я откашлялся.
— Конечно. А кто такая Корделия?
— Моя сестра. Она работает в приюте для бездомных детей в одной из фавел. Сегодня она тоже там. После ленча мы могли бы туда отправиться.
— Отлично, — воодушевился я.
— Кстати, у Корделии кое-какие новости. — Луис искоса посмотрел на Изабель.
Она на секунду задумалась, потом радостно ахнула.
— Неужели беременна?
Луис с деланным безразличием пожал плечами, но не смог сдержать улыбку.
— Спроси у нее сама.
Изабель сделала большие глаза.
— Но это же чудесно! Представляю, как она счастлива, да и ты тоже. Из тебя выйдет великолепный дедушка!
По лицу Луиса было понятно, что эта роль ему явно нравится.
— Теперь мы просто обязаны повидать ее, сегодня же, — обратилась Изабель ко мне.
— Я не хотел бы вам мешать. Может быть, тебе стоит пойти туда самой?
— Ни в коем случае. Я очень хочу, чтобы вы познакомились. — Меня это слегка удивило. Почему Изабель так хочет познакомить меня со своей сестрой? — Я хотела сказать, что тебе было бы полезно увидеть один из этих приютов.
— Что ж, прекрасно. Я готов.
Я буквально истекал потом, взбираясь по пыльной тропинке в лучах палящего послеполуденного солнца. Я едва дышал, с каждым вдохом втягивая в легкие отвратительный запах человеческих экскрементов, к которому примешивался аромат гнилых продуктов и алкоголя. В Англии я был высоким, смуглым и худощавым человеком весьма среднего достатка. Здесь же, продираясь сквозь грязь и вонь, я казался себе непристойно белым и непристойно жирным богачом-европейцем.
Машина Луиса вместе с водителем осталась далеко внизу. Большинство фавел располагается на холмах, увы, совершенно неприспособленных для того, чтобы строить на них нормальные дома. Наскоро сколоченные хижины лепились одна к другой по обе стороны тропинки. Построены они были из всех мыслимых и немыслимых материалов, хотя, похоже, преобладали кирпич и фанера. Крошечные дыры в стенах заменяли окна, и из темноты, царившей внутри, до меня доносились какие-то непонятные звуки. Пестрое белье, переброшенное через подоконники, оживляло монотонность красного кирпича и серых кое-как оштукатуренных стен. Повсюду были дети. В основном полуголые, но попадались и просто нагишом. Одни гоняли обруч, другие с азартом играли в футбол, что на таком склоне было нелегким занятием. С громким плачем ковылял на нетвердых ножках светловолосый ребенок лет двух. Какая-то негритянка подбежала к нему и взяла на руки.
Мы прошли мимо рядов с фруктами и овощами, выставленными на продажу. За одним из лотков стоял шоколадного цвета мужчина в желтой майке с надписью по-английски «Who dies with the most toys wins». «Побеждает тот, кто умрет, собрав больше всего игрушек». Чертовщина какая-то.
Группа ребят постарше проводила нас презрительными взглядами. Из рук в руки они передавали друг другу пластиковый пакет. Каждый по очереди делал глубокий вдох, после чего пакет продолжал свое движение по кругу.
— Ты уверена, что здесь не опасно? — спросил я.
— Абсолютно не уверена, — ответила Изабель, шедшая чуть впереди.
— Значит, опасно?
— Да.
— Вот как…
Дождя не было уже несколько дней, но под ногами там и сям вместо песка попадались лужи. Вдоль тропинки текла сточная канава. Я предпочел не думать о том, куда наступаю.
Вскоре мы добрались до небольшого относительно ровного плато, на котором стояла крошечная, наспех сколоченная церквушка и какое-то квадратное строение со стенами, изукрашенными яркими граффити. Я остановился, чтобы перевести дыхание и, обернувшись, посмотрел вниз. Под нами расстилался фантастический вид. Белые здания города змеились, огибая зеленые холмы, по направлению к сияющей глади океана. Я поискал глазами статую Христа, которая видна в Рио отовсюду. Сейчас ее закрывало облако, наползшее на макушку горы.
— За то, чтобы жить здесь, многие выложили бы бешеные деньги.
— Поверь мне, за то, чтобы жить здесь, выкладывают. И не только деньги.
Мы подошли к входу в здание, осторожно пробравшись через маленький, но ухоженный сад. Вид красных, голубых, желтых и белых цветов приятно радовал глаз после унылой кирпично-коричневой грязи поселка.
Дверь распахнулась, и появившаяся на пороге женщина, кинувшись к Изабель, крепко обняла ее. Сходство было несомненным, хотя Корделия была старше и крупнее. Ранние морщинки на лице говорили о стойкости и способности сопереживания.
Мы пожали друг другу руки.
— Кора, это мой коллега, Ник Эллиот, — заговорила по-английски Изабель. — Я хотела показать ему, чем ты здесь занимаешься. Ты не против?
— Нисколько. Чем больше людей это увидят, тем лучше.
Изабель, глядя на живот Корделии, о чем-то спросила по-португальски. Та расплылась в улыбке, сестры обнялись. Пару минут они оживленно болтали, потом вспомнили обо мне. Изабель смутилась.
— Извини, Ник.
— Все хорошо. Я же понимаю, что вам хочется поговорить. — Я тоже улыбался. Было невозможно не заразиться их настроением. Я слегка поклонился Корделии. — Поздравляю.
— Спасибо, — откликнулась она. — Изабель уже рассказала вам, чем мы тут занимаемся? — Ее английский был неторопливым, но правильным, хотя акцент и чувствовался.
— Разве что в общих чертах. Кажется, что-то вроде приюта для бездомных детей?
— Верно. Здесь они могут поесть, поговорить, почувствовать, что где-то есть место и для них.
— Здесь же они и ночуют?
— Спальных мест у нас совсем мало — всего на несколько человек. Для тех, кто всерьез опасается за свою жизнь.
— А что им может угрожать?
— В основном полиция. Или эскадроны смерти. Это настоящие бандиты, владельцы магазинов нанимают их для того, чтобы очистить город от малолетних бродяг. Их избивают или убивают.
Голос Корделии звучал на удивление буднично.
— За что?!
— За все. В основном за воровство. Хотя и воришкой быть не обязательно. Сюда часто ходил Патрисио, мальчонка лет девяти. В прошлом месяце его убили. Задушили. Тело нашли на пляже вместе с запиской: «Я убил тебя потому, что ты не ходишь в школу и у тебя нет будущего».
У меня по спине побежали мурашки. Я изо всех сил всматривался в лицо Корделии, неужели это правда? И, честно говоря, мне очень не хотелось верить ей — я предпочел бы думать, что она преувеличивает. Но лицо ее оставалось спокойным и бесстрастным. Она просто излагала факты.
— И убийцам это сходит с рук? Почему же полиция ничего не предпримет?
— Убийцы в основном полицейские. В форме или без нее.
— А люди, обычные люди? Почему они это терпят?
— Игнорируют. Делают вид, что ничего не происходит. А нередко и одобряют: ведь улицы становятся чище.
Я поморщился.
— Не могу в это поверить.
Она пожала плечами.
— Хотите посмотреть?
Вслед за Корделией мы вошли в здание. Там было темно, чисто и прохладно, особенно после пыльного пекла. Мы шли по коридору, стараясь не задеть никого из детей. На стенах висели неумелые, но яркие детские рисунки. Мы вошли в класс, где ребята играли, болтали или просто сидели, уставившись в одну точку.
— Где их родители?
— Большинство вообще не знает, кто их отцы. Обычно у них дюжина братьев и сестер, спящих вповалку в одной-единственной тесной и темной комнате. Отчимы регулярно избивают их, а то и насилуют. Матери проводят дни в пьяном полузабытьи. Для этих детей жизнь на улице — не худший вариант. Они спускаются в город, чтобы клянчить милостыню или украсть что-нибудь, а с наступлением вечера либо остаются в городе, либо поднимаются сюда.
