Ознакомительная версия.
– Точно так, вашбродь Алексей Петрович, – подтвердил Перепелкин.
– Ну, а кто же могилу закопал? – спросил Алексей.
На какое-то время наступила тишина – и Русин, и Сырцов ждали ответа.
– А-а-а! – махнул рукой Перепелкин. – Ну, откуда мне знать?
– А ты подумай, Иван, подумай! – сказал рассудительный Сырцов. И, обращаясь к подпоручику, спросил:
– Алексей Петрович, я что хотел спросить… А чего это вам этот поручик говорил давеча? Ну, когда вы от командира нашего, их брагородия Федора Кузьмича, шли?
Алексей повернул голову к солдату – вопрос такой был сродни панибратству. Алексей Русин, как выходец из рабочих, с подчиненными, да и вообще с солдатами, старался говорить уважительно – называл по имени, или имени-отчеству даже, это – смотря по возрасту солдата. Но спрашивать офицера, о чем он разговаривал с другим офицером – граничило с панибратством, а можно сказать – что было просто хамством.
Сырцов это понял, и стал объяснять:
– Вашбродь, вы не подумайте чего… Просто поручик этот как раз возвращался с высотки, когда я был в передовом карауле. Я в секрете, в окопчике лежал, вместе с Кузьмой Сыроежкиным, а их благородие, весь чумазый, оборванный оттуда, с высотки, значит, ползли… И за собой какую-то железяку тащили. На веревке…
– Погоди-ка, Данила Ионыч, погоди! – перебил его Алексей, вмиг забывший и о возможном панибратстве, и о князе-упыре, и вообще обо всем. Необычный поручик с поврежденными кистями рук нет-нет – да и вспоминался ему всю дорогу. – Давайте-ка по-порядку – когда это было? С какой именно высотки полз поручик? Что за железяку тащил? Не торопись, пожалуйста, Данила Ионыч, не спеши!
– Ну, тогда так, Алексей Петрович, – начал, не спеша, рассказ рядовой Сырцов. Но перед этим насыпал на клочок бумаги щепоть махры, ловко свернул ее и кончиком языка провел по краю бумаги, заклеив после этого самокрутку.
– Значит, когда третьего дня мы высотку хотели взять, но поначалу ничего не получалось, пока из пушек ее всю не исковыряли – вот, почитай, все однако и началось. Я-то сам, как на духу говорю, этого не видел, но когда мы давеча с Кузьмой лежали в секрете и мимо поручик прополз, Кузьма опосля мне все и рассказал.
Он закурил и со вкусом затянулся.
– Хороший у вас табачок, Алексей Петрович, а слабоват… Ну, вот. Когда, значит, мы в штыковую пошли, наши пушки еще били по высотке, и ничего слышно не было. Я-то шел в линии слева, и ничего видеть не мог, а вот Кузьма – справа. Он, говорит, все видел – и как на соседней высотке рвануло – вроде как наши пушкари случайно не туда попали, куда целили, и как оттуда что-то на нашу высотку перелетело. Он так и сказал – перелетело, говорит, быстро, как вроде птица, только еще быстрее. И там опять рвануло, но ведь не поймешь – что. Вашбродь, я его пытал – а что, говорю, рвануло, как это? Но ему ведь не до того было – атака ведь шла, мы в аккурат с австрияками сошлись, ну, и…
Кузьма поэтому ничего больше и не видел – взрыв, говорит был, как взрыв… Наши снаряды так взрываются… А после атаки их благородие прапорщик Благоев всех выспрашивал – кто видел, как с соседней высотки что-то летело?
– И что кто видел? – с жадным любопытством спросил Алексей.
– Да не знаю я, вашбродь. Только к вечеру этот поручик у нас в расположении, значит, и объявился – его, видать их благородие прапорщик и вызвали. Штабной он… Это я видел – как он со стороны дороги шел, весь чистенький… А мужики говорили, что на автомобиле он приехал, да только до нас не доехал – сломался автомобиль! Дороги-то разбитые все! Ну, вот…
Он замолчал, в раздумьи затягиваясь и выпуская едучий дым. Редкие уже в это время года комары, попав в струю дыма, падали замертво.
– Данила Ионович, – чуть ли не взмолился Алексей, буквально умирая от любопытства. – Что дальше-то было? Как поручик этот на высотку попал, откуда он полз, почему, говорите вы, оборванный да чумазый? И что за железяка эта, которую он на веревке тащил?
– Вашбродь, ну не знаю я, как штабной поручик на высотку попал… Мы ведь супостатов из окопов выбили, заняли линию траншей, потом вы сами распорядились впереди секреты выставить… Я вот с Кузьмой Сыроежкиным и попал в секрет ночной… Позавчерашней ночью, значит… А вершину высотки мы ведь не занимали – она же скалистая, никак невозможно укрепиться, да и что там делать-то… Ну, и уже заполночь слышу я – шорох, присмотрелись с Кузьмой… Вот тут в соседний пустой окопчик их благородие и плюхнулся. Ну, видно было плохо – только и разглядели, что весь он оборванный, а лица не видно – черное, чумазый, значит.
Смотрим – он веревку тянет какую-то, подтянул, и что-то упало в его окопчик, и звякнуло так, как железяка какая…
А что там было – мы не видели – темно сильно было…
– А вы почему не окликнули его, как положено?
– Окликнули, как же! Кузьма шепотом спросил: «Стой, кто идет?» А этот поручик отвечает: «Свои, свои!» И рукой по плечу похлопал – ну, звездочки, значит, блестят даже в темноте, видно – наш офицер…
– Но ты говорил – весь чумазый…
– Так он рукой когда на погон показывал – видно было… Рука черная и ободранная…
– Ну, а дальше как что было?
– Ну, а чего дальше-то? Он веревку отвязал, что-то взял подмышку и уполз к нашим окопам. А больше мы ничего не видели… Поутру сменились мы, а вечером вижу я – вы из штаба, значит, идете, а вас этот поручик – опять из себя весь чистенький, нагнал и что-то говорит… Я из любопытства и спросить вас себе позволил…
Алексей задумался. В свете того, что он узнал только-то, пожалуй, следует посвятить солдат в цель их путешествия.
– Так вот, Сырцов, именно по поручению этого поручика нас и отправили в штаб фронта. С донесением. И в случае…
Тут он замолчал, сказав сам себе, что, пожалуй, про особые неожиданности солдатам знать не следует.
По крайней мере – пока ничего неожиданного и не произошло.
Хотя… На всякий случай следует на ночь караул выставить…
– Слушать команду, – негромко сказал он. – Выставляем ночной пост. Задача – поддерживать костер и смотреть в оба. И не спать на посту! Часы у кого-нибудь есть?
К концу летней кампании 1915 года многие солдаты обзавелись трофейными часами – изделием дрянным, но в принципе, караульное время по ним отслеживать можно было – на это они годились.
Солдаты переглянулись.
– Нет у нас часов, вашбродь, – в один голос ответили они.
– Возьмите мои! – доставая из кармана часы-луковицу, сказал подпоручик. – Будете менять друг друга. Смена – два часа! Первым заступает Сырцов. Подъем – с рассветом.
Ночь, в принципе, прошла спокойно. Правда, сквозь сон Алексей слышал как-будто переговаривались его рядовые, но подумал, что это во время пересмены они что-то друг другу говорят – неважно, что – в общем, просыпаться себе подпоручик не дозволил.
А с рассветом его разбудил Сырцов.
– Чего ночью бубнили? – спросил Алексей, возвращаясь от ручья, куда он ходил умываться. – Воды вскипятить никто не догадался?
– Это для бритья-то? А как же! – ответил ему Перепелкин.
Вскоре все трое, разделив кипяток, брились опасными бритвами – привычка, которую даже рядовые позаимствовали от аккуратных австрийцев и немцев.
– Так о чем ночью-то говорили? – спросил Алексей у Сырцова, вытирая лицо полотенцем. Перепелкин уже налаживал разогреваться остатки вчерашней каши, примащивая котелок на палке над костром.
– Да во-он в той стороне, – Сырцов пахнул рукой в направлении левее того, куда лежал их путь, – часов около четырех вроде как полоска зарева виднелась… Я через полчаса, когда Ивана будил, ему и рассказал. И велел поглядывать в ту сторону.
– Ну, и что-нибудь было еще в той стороне интересного?
– А не знаю, вашбродь! Иван, Алексей Петрович интересуются, видал ты что-нибудь там, за лесом?
– Никак нет, тихо было до рассвета, и не видно ничего! Темно – хочь глаза выколи!
Позавтракали быстро. Подпоручик Русин и сам не знал, что заставляло его поторапливать солдат – вчерашнее благостное настроение и спокойствие сменились нетерпением. Хотелось поскорее добраться до Львова, сдать пакет адресату и, не торопясь, вернуться назад в батальон. Если повезет, и железную дорогу успеют отремонтировать, то вернуться можно будет и поездом, отправив животных попутным лошадиным спецвагоном.
Однако до моста через Черное ущелье они по-прежнему двигались шагом – лошадей следовало поберечь. Лес по-прежнему был красив той красотой, что свойственна здешней местности в сентябре – кипения летних красок только начинало сменяться успокоительными осенними оттенками.
Было тихо. Поскольку ехали по узкой лестной тропинке, то приходилось теперь двигаться гуськом – друг за другом. Последней оказалась заводная лошадь – та, что несла на себе пулемет.
Ознакомительная версия.
