Здесь на жизнь Августа Эхо падает глубокая тень — вся дальнейшая судьба великого ясновидца засекречена. Все, что я могу позволить себе сказать, легко уместится в несколько слов: он достиг вершин и стал пленником своей силы.
На этом месте и я пристраиваю свою маленькую личную черную точку рока.
Отныне все обстоятельства расставлены по порядку событий, и я могу наконец вернуться к тому моменту, где я прервал свой рассказ. К пробуждению после кошмара в ночном поезде. И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, по роду и подобию ее, и дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле.
— Очнись, Герман! — сказал генерал.
Он похлопывает меня по щекам жесткой рукой.
Я оглядываюсь по сторонам: пропал из глаз проклятый поезд, исчез колдовской лес с волчьими тропами, вместо лица незнакомки — лицо учителя.
Я сижу в специальном кресле в знакомой комнате для учебных атак. Врач отстегивает тугие эластичные петли на запястьях, освобождая руки от подлокотников. Я вернулся живым из могилы.
Лицо генерала выражает досаду и нетерпение. Увидев, что я уже пришел в себя, он оттягивает безжалостным пальцем нижнее веко, изучая сетчатку глаза. Я знаю — мои белки красны от прилива крови.
— Ты узнал ее имя? Ну! Отвечай же!
Два офицера охраны молча переносят — как тень в Аиде — мое безжизненное тело на медицинский диванчик, обтянутый бездушной клеенкой. Эхо следует за мной. Как всегда, элегантный до мелочей: с бутоном гардении в петлице штатского пиджака, с белоснежной чашкой черного кофе в ухоженных пальцах, — он нависает над моим несчастным лицом голым черепом варана.
— Поздравляю, Герман! — говорит он в самое ухо. — Ты вернулся с того света.
И увидел Бог, что это хорошо.
Я с трудом разлепил запечатанный рот.
— Спасибо, генерал, — мои губы неуклюжи, как улитки в холодный день на виноградной лозе.
— Ты узнал ее имя?
Ноздри ясновидца оглядывают мои глаза. Я вспоминаю имя, которое прочитал в загранпаспорте незнакомки, и пытаюсь сказать: Лиза Розмарин…
Но генерал сам читает ответ в моей голове.
— Мм-да… — мрачнеет медиум и отпивает глоток кофе, — Розмарин… Вот оно что! Хейро и тут не ошибся. Правда, он назвал мяту и флокс, но все равно наступил на хвост истине. Ведь цель у всех трех одна — эти цветы должны перебить дух тления. Флоксы и мяту кладут в гроб с мертвецом, а священным розмарином жрецы затыкают ноздри, чтобы душа не мутилась от запаха крови во время жертвоприношений… это букет на мою могилу… хмм…
Я не отвечал.
Только тут генерал позволил своим чувствам плеснуть наружу:
— Прекрасно сработано, Герман! Завтра ей конец.
И был вечер, и было утро: день третий.
За коротким счастьем следует полоса неудач, за передышкой — погоня. Смерть, как волк, идет по пятам. Вся моя жизнь — сплошное бегство. Вплавь по морю я пересекаю границу и получаю в награду лишь одно куриное яйцоЯ хоронила мертвую птицу, а плакала над собой.
Вырыла руками в песке посреди дюн неглубокую ямку и уложила в могильную норку пернатое тельце. Сложила крылья: так складывают руки на груди у мертвеца, тесней к телу… Еще вчера птица была жива, хоть и ранена. Я подобрала пеструю кукушку в полдень, когда гуляла по тропкам вокруг милого Вермиоккала. Она сгорбилась на моем пути: какой-то гадкий хищный зверек — хорек? — покалечил кукушкино крыло острыми зубами. Я принесла несчастную птицу домой — не могу видеть муки любой живой мелюзги. Кукушка доверилась мне от бессилия, и я кое-как замотала бинтом ее драное крылышко. Напоила чистой водой. Отыскала уютную корзинку из плетеной ивы, в которой соорудила гнездо. Затем отыскала зерна в кухонном шкафчике у хозяйки и нашла жестянку отборного ячменя. Насыпала щедро в блюдце, а сама пошла к Термине — рассказать о кукушке. Хозяйка тоже любит всякую живность, но когда я довела рассказ до жестянки с зерном, переменилась в лице: господи! Что вы наделали, Лиззи! Это зерна против мышей, они отравлены!
Мы бросились в дом, но было уже поздно — бедная птица была мертва. Лежала на пегой спинке, раскрыв клювик. Я чуть не разрыдалась: дура, ведь ты же неудачница! Зачем ты тронула кукушку несчастной рукой и угостила крохами от своих бед?!
Когда я вынула невесомую тушку из корзины, то увидела рябое яйцо, которое кукушка снесла перед самой смертью. Оно было еще капельку теплым. Я беру его в руку — и бац! Оно вылетает из пальцев на пол — всмятку! Ну полный облом… вся моя жизнь укушена змеей невезухи. Даже Термина это заметила: «Лиззи, вас кто-то сглазил».
И вот я сгребаю ладонями могильный холмик из сыпучего песка. Отмечаю бугорок сухой веточкой ивняка и бреду отрешенно по безлюдному пляжу к морю — ополоснуть руки в пенной воде.
Море! В тот солнечный апрельский денек оно смотрелось хмурой озябшей далью весенней Балтики и только на самом горизонте вдруг начинало маняще и жарко сверкать солнцепеком ртути. Волны набегали на берег с пенным клекотом и жадно клевали мою маленькую виновную красную руку. Закатав джинсы и сняв кроссовки, я забрела в мелководье. Бррр! От холода по ногам — ожогом — побежал морозец гусиной кожи. Боже, еще никогда я не была так одинока! Я с надеждой смотрела на запад поверх зеленого моря в белых барашках. Там осталась моя свобода. Там мои друзья-клоуны из театрика на колесах. Там свернута на шкафу трубочкой моя афиша, на которой хохочет во весь накрашенный рот клоунесса Катя Куку.
В морской пучине под жемчужиной слабого солнца виден только один пограничный катер с российским двуглавым орлом на борту. Отсюда до границы с Финляндией чуть больше десяти километров. Наморщив лоб, я думала только об одном: как пересечь границу и бежать из России.
Но я опять забежала вперед и порвала связную нить рассказа.
Так вот…
Наш роман с Марсом начался в Праге, а закончился в Москве, после того, как я стала его женой.
Странно, что без памяти влюбившись, влюбившись первым зрелым чувством, я при этом прекрасно понимала, с кем имею дело. Он был из парвеню, из новых русских выскочек, богач последнего времени. И не был он наемным убийцей, как тогда эффектно представился в пражском кафе! Да, от его манер несло уголовщиной. Но он был настоящим зверем до мозга костей, ни капли фальши. Страстный жестокий зверь на охоте. Он явно занимался темными делами. Но делами, а не делишками! И мне это нравилось. Я не люблю правильных людей, которые живут по линейкам чистописания. Чистоплюи, жизнь — не школа хороших манер! Мне важно чувствовать, что мой Марс при случае может взять и убить. Например, убить, защищая меня. Или наоборот — влюбиться с первого взгляда и не убить.
Именно так и вышло со мной.
Он влюбился и поставил пистолет на предохранитель. А я узнала, что у меня есть тайный враг. Враг, который готов заплатить за мою смерть любые деньги. Однажды, рассказывал Марс, тот вышел на русскую мафию в Праге и заказал клоунессу Катю Куку из театрика на колесах «Ред Стар». Сумма была так велика, что Марс захотел посмотреть на такую дорогую мишень. Сам он никогда не занимался шлепками за бабки. По роковой случайности он как раз в те дни оказался в Праге и завернул на площадь перед ратушей посмотреть на баснословную куклу. Остальное известно — он увидел меня на проволоке и понял, что это судьба. Мафия наквакала заказчику, что я сбежала с киллером, которому поручили меня замочить.
Но кто меня хочет убить? И за что? Я — сирота, и в кармане у меня сплошной фиг.
Марс в ответ пожимал плечами: такие дела окружены строгой тайной. Заказчик вышел через цепочку подставных лиц. Найти конец невозможно, да это у нас и не принято. Известно только одно: он — иностранец, с Россией никак не связан. А почему его волнует смерть бедной девчонки, никто не спрашивал и не спросит. Тут важно одно — платить! А анонимность — абсолютное правило.
Словом, я так ничего и не узнала. Марс предположил, что я кому-то как кость в горле. Ну, для этого большого ума не надо, недаром меня хотели прикончить еще крошкой.
Почти полгода мы провели в Европе. Настала пора возвращаться домой. Марс не мог больше затягивать наше бесконечное свадебное путешествие, дела настоятельно звали в Москву. Он был весел, а я ехала не без страха. Прошло четыре года, как я бежала от тетушки Магды…
Мы летели через Турцию — у Марса были дела в Анкаре. Москва еле тлела в грязной ночной мгле. Темно, как в заднице. Боже, как грустна и бедна моя сиротская родина! Зато как пылает в ночи Лондон или та же турецкая столица! Море огня и света под крылом самолета. Такое чувство, будто паришь над исполинским компакт-диском… Грязный аэропорт, пропахший насквозь мочой, запах которой москвич не чувствует. Тележки, за которые надо платить, бесплатны даже в Африке. Бабы, продающие жетоны на телефон. Вместо любезности турок — угрюмые хари таможни. У меня португальский паспорт, купленный Марсом, я белый человек и все же отчаянно трушу. Въездная виза в порядке, вали! Тачка стоит 500 баксов, но Марса встречает шофер на «БМВ». Я дергаюсь из-за каждой мелочи, нервы на полном взводе. Ночь так бесприютна, что даже звезды словно немытые. Подслеповатый Ленинградский проспект — ему как до неба далеко до шикарной эспланады имени Ататюрка. Хочу назад, в Турцию! Спрашиваю у шофера, как мавзолей? На месте? Вождя похоронили в земле? Ответ известен: все по-старому. Кости царской семьи тоже ждут успокоения. Я молча прилипла к стеклу автомобиля: бог мой, зачем я вернулась туда, где была так несчастна! А вот и арка, ведущая в тот роковой дом, где меня на стене убивал психопат… Ближе к центру столица стала повеселей, потянулись отели-одеколоны, новостройки, банки, мытые витрины… А вот и школа, куда меня водила за руку Фелицата. Горишь на том свете, мерзавка? Я стараюсь скрыть от Марса свое волнение. Он знает про эту историю, и про девочку-двойняшку на катке знает, и про машину с водилой-убийцей.
