— Босс, может, стоит перелезть через изгородь и разведать, что да как? — спросил Мо.
Болт не успел ему ответить. Сзади раздались шаги, и твердый женский голос спросил:
— Вам чем-нибудь помочь, джентльмены?
Обернувшись, они увидели миловидную девушку лет двадцати пяти в полицейской форме, стройную, но невысокую. Окажись они с Мо парой бандитов, ей бы пришлось туговато. Через дорогу к ним направлялся еще один полисмен, постарше девушки. Очевидно, они с напарницей вели наблюдение за домом Меронов.
Болт наградил девушку самой обаятельной улыбкой из своего арсенала и показал удостоверение. Мо последовал его примеру. Детективы представились, и Болт осведомился, с кем имеет дело.
— Я констебль Никки Леверетт, — ответила она, тщательно изучив документы и дважды удостоверившись, что фотографии в них соответствуют лицам предъявителей. Болту подумалось, что уровень преступности в стране сразу снизился бы процентов на двадцать, если бы все относились к проверкам личности так же добросовестно.
— А это, — добавила она, — мой напарник, констебль Фил Кумз. Фил, они из Национального управления по борьбе с преступностью. Ищут Меронов.
Кумз коротко кивнул и пробурчал приветствие. Он явно страдал от комплекса неполноценности и чуточку — от неразделенной любви к напарнице.
— Мы хотели поговорить с ними в связи с расследованием одного убийства, — объяснил Болт.
Констебль Леверетт кивнула.
— Вы имеете в виду ту женщину в университете? Вот уж не думала, что этим заинтересуется Национальное управление…
Болта новость застала врасплох.
— Нет, — покачал он головой, — об этом мы ничего не слышали.
— Сегодня в университете была убита женщина, — пояснила Леверетт. — По подозрению в убийстве арестован мистер Мерон. Ведутся поиски его жены. По всей видимости, она работала вместе с убитой. Мы получили приказ наблюдать за их домом.
— Как звали убитую?
Констебль назвала имя; Болт слышал его первый раз.
— Никки, вы давно ведете наблюдение? — спросил Мо.
— С половины шестого. До вас никто не появлялся.
— Вообще-то сегодня мы здесь уже второй раз, — вставил констебль Кумз. — Днем получили анонимный сигнал об ограблении по этому адресу через службу 999. Звонивший сказал, что грабители еще в доме. Мы подъехали, перелезли через ворота и все осмотрели, признаков взлома не нашли. Все двери и окна были заперты.
— И никто из соседей не заметил ничего подозрительного?
Кумз покачал головой:
— Мы обошли всю улицу. Соседи ничего не видели.
Болт с Мо переглянулись. Кэтрин Мерон исчезла, однако ее муж под арестом. Нужно с ним поговорить.
Никки Леверетт назвала номер участка, где держали Мерона, и Мо отошел с мобильником в сторонку — предупредить отдел уголовного розыска, чтобы не отпускали подозреваемого до их прихода.
Тем временем Кумз принялся с воодушевлением рассказывать Болту, как ему хотелось бы перевестись в специальную службу и бороться с терроризмом. Вернулся заметно помрачневший Мо.
— Плохие новости, босс, — сказал он. — Его только что выпустили.
Когда следователям стало ясно, что больше я не скажу ни слова, им волей-неволей пришлось заканчивать допрос. Мне позволили остаться на десять минут в обществе Макфи; тот заверил, что сделает все возможное, чтобы меня выпустили, поскольку улик нет. Похоже, он не шутил — и, подозреваю, сам до смерти хотел домой. Потом вернулись детективы, отвели меня в тюремный блок и посадили в пустую камеру в самом конце коридора.
— У вас будет немного времени на раздумья, — сказал Кэплин, встав в дверном проеме по-прежнему с усталым сочувствием на лице. — Советую использовать его, чтобы все взвесить — и понять наконец, что лучше сказать нам правду.
— Я сказал вам все, что знаю, — повторил я и отвернулся. Металлическая дверь захлопнулась, в замке провернулся ключ.
Камера была небольшая, десять на десять футов, с уныло-серыми стенами и единственным зарешеченным окошком ближе к потолку. Над головой гудели люминесцентные лампы. Вся обстановка состояла из железной койки с привинченными к полу ножками. Поверх матраса набросили желтую пластиковую простыню; когда я лег, она неприятно зашуршала. Я уставился в потолок и попытался осмыслить происходящее. Кэйти совершенно точно не имела никакого отношения к убийству — хотя бы потому, что я своими глазами видел человека, который это сделал. Он был гораздо выше и сильнее моей жены, обознаться невозможно… Не то чтобы я считал, что она, такой славный человек, в принципе способна на подобный поступок. Кэйти каждый месяц жертвовала средства детской больнице и покупала у бездомных журнал «Биг ишью», а когда по телевизору показывали голодающих детей, не могла удержаться от слез. Поскольку она разбиралась в политике, то открыто осуждала коррупцию и двойные стандарты Запада, из-за которых и возникают социальные беды. Я мог поклясться собственной жизнью, что она не убийца. Но это не объясняло, откуда на ноже взялись ее отпечатки. Как не объясняло и того, где она сейчас и почему так долго не отвечает на звонки.
До меня дошло, что теперь не составит труда узнать, как там Джек. Достаточно сказать пару слов Кэплину и Салливану, и они все выяснят. Но если он в самом деле погиб и станет известно о его звонке, то мое положение может резко осложниться. Сейчас разумнее держать рот на замке. Может, тогда меня выпустят и я разберусь в происходящем — пойму, как перчатки, которые я не надевал уже года два, попали на место преступления.
Следователям я соврал, что вижу перчатки в первый раз.
А знаю ли я настоящую Кэйти? Прежде я никогда не сомневался в ней, но теперь утратил прежнюю уверенность. Быть может, моя жена вела тайную жизнь. Быть может, Ванессе удалось склонить ее к лесбийской любви и у них завязался роман. Кэйти, естественно, иногда задерживалась в университете допоздна и в целом проводила на работе не меньше времени, чем я. Следовательно, такую возможность исключать нельзя. Но и эта теория не объясняла, откуда взялся человек в маске и что он делал в библиотеке. А также с чего Джеку вздумалось звонить мне после стольких лет молчания и за что с ним расправились.
Все это было так странно, так ненормально, что я едва не расхохотался. Однако пульсирующие раны на лице и руке вернули меня к реальности. Сегодня меня пытались убить. Будто этого мало, двое моих знакомых умерли независимо друг от друга насильственной смертью. И создавалось впечатление, что на меня, на Кэйти или на нас обоих хотели свалить по крайней мере одно из этих убийств.
Я вдруг понял, что до недавнего времени не ценил жизнь, потому что она текла своим чередом, не встречая на пути никаких препятствий. У меня было двое милых, здоровых детей, красивая и добрая жена, хороший дом и прилично оплачиваемая работа, на которой не приходилось особенно надрываться. И все же я не мог вспомнить, когда в последний раз просыпался с ощущением полного счастья. Жизнь могла сложиться еще лучше — вот что грызло меня изнутри. Я мог бы зарабатывать больше, иметь больше свободного времени, быть стройнее, привлекательнее, популярнее у женщин… С другой стороны, мне никогда не приходило в голову, что жизнь могла бы сложиться намного хуже. И сейчас, когда я валялся на койке в тюремной камере, когда моя жена пропала, а мой дом ограблен, когда надо мной висело обвинение в преступлении, которого я не совершал, — я научился ценить свое счастье, но было уже слишком поздно…
В двери провернулся ключ. Я подскочил на койке, и от резкого движения в глазах на миг помутилось. В камеру вошел Дуглас Макфи, все с тем же потрепанным портфелем в руке и широкой улыбкой на круглом лице.
— У меня хорошие новости, Том, — прощебетал он, растянув слово «новости» едва ли не до бесконечности.
— Вы нашли Кэйти?
Чуть раньше я попросил Макфи позвонить ей на мобильный, и он неохотно согласился.
Улыбка исчезла. Он подошел к койке и встал в паре шагов от меня.
— Боюсь, что нет. Однако новость вас все равно обрадует. Полиция все-таки взялась за ум: вас отпускают под залог. Возможно, вас снова захотят допросить, потому в ближайшее время из страны не уезжайте. И еще, вы обязаны сообщить в полицию, если ваша жена выйдет на связь. Если она невиновна — а так оно, несомненно, и есть, — то ей надо прийти в полицию и снять с себя всякие подозрения.
— Сколько сейчас времени? — спросил я, устав уже защищать Кэйти. Похоже, он не удосужился позвонить ей. Пижон чертов.
Адвокат посмотрел на часы и сказал, что без пяти восемь.
Итак, куда мне сейчас отправиться? Где искать Кэйти, я не знал. Дети остались у тещи, а домой вообще лучше не соваться. Да, не сказать, что выбор велик… Надо бы выпить рюмочку. Или даже две. Ничто так не помогает пережить трудные времена, как алкоголь.
