«Уходи! Быстрее!»
Но она его не слышала. «Сириль» — гласила аккуратная надпись. Будто сомнамбула, она открыла конверт. Руки ее дрожали, кровь стучала в висках. Она развернула лист бумаги. Четыре фразы, написанные мелким почерком, перьевой ручкой: «Чтобы ты смогла наконец увидеть вещи такими, какие они на самом деле. Спасибо за то, что попыталась сделать меня счастливым. Я бы предпочел другую тебя. Свою Лили, которая, отчаявшись, играет танго. Жюльен»
Сердце ее замерло, потом принялось отчаянно биться. Резким движением Сириль сорвала простыню, и земля ушла у нее из-под ног. Глаза… Она увидела глаза: выпученные, изборожденные красными полосами, с синими, желтыми или коричневыми радужными оболочками. Десятки окровавленных глаз. Они были выколоты и аккуратно приклеены на простыню, словно костяшки счетов. Прижав руки ко рту, она пыталась сдержать крик. Это было безумием.
«Какой кошмар…»
Глаза животных, выколотые психически больным человеком, а потом, вероятно, обработанные смесью силикона для сохранности. Слезы ужаса текли по ее щекам. Этим больным человеком, садистом, негодяем, создавший лабораторию пыток, был Жюльен Дома.
Икота мешала ей дышать. Она попалась, словно начинающий психиатр. Драма, которую он разыграл перед ней, ключ… И все ради того, чтобы завлечь ее сюда, чтобы она увидела «это». Для чего? Она снова заплакала, но сейчас это были слезы ярости. А ведь она считала себя хорошим врачом, тонким психологом и гордилась тем, что умеет слушать других! Она ничего не увидела. Она не смогла оценить масштабы зла своего пациента. Она была слишком уверена в себе. Она должна была сразу же затребовать у бывших коллег из Сент-Фелисите дело Жюльена Дома. Но она считала, что спешить незачем, что это так просто — избавить пациента от кошмаров. Она уже сотни раз делала это. Она была небрежной и невнимательной. Полный ноль.
В ее кармане завибрировал телефон. Сообщение от Бенуа: «Ты где? Я подъезжаю к Бранли. Жду тебя внутри».
Она смотрела на буквы, но не видела слов. Вокруг царила тишина. Пятясь, она вышла из комнаты. Раздался слабый скрип, и что-то теплое коснулось ее ног. Искалеченный кот просил ласки. Сириль взяла его на руки и крепко прижала к себе.
На лестничной площадке ее мозг снова заработал, как будто кто-то нажал на кнопку «вкл.». Она подумала о Бенуа, который уже ждет ее, и выругалась. Она не приедет вовремя.
За двенадцать лет совместной жизни Бенуа Блейк ни разу не позволил себе грубо обойтись с женой. Он по-прежнему считал Сириль одной из своих студенток, что позволяло ему все так же восхищаться ею. Но сейчас он готов был ее задушить. Часы показывали уже 20.15. Где она? С кем? Почему не отвечает на сообщения? В зале музея на набережной Бранли собрались уже практически все гости. Целью гала-концерта был сбор средств для исследования нейродегенеративных заболеваний. Наиболее известные французские специалисты в этой области, среди которых были Блейк, Тардьо и два профессора из Института Пастера, были приглашены на ужин, после чего должна была состояться продажа картин современного художника.
Гости сдавали в гардероб пальто и направлялись небольшими группами к столам, накрытым на последнем этаже. Они поднимались по широкой лестнице музея, восхищаясь масками и фигурками, выставленными вокруг. Внизу президент Фонда Альцгеймера, Тардьо, их жены, а также Бенуа Блейк приветствовали гостей.
Одной рукой Сириль придерживала подол своего черного муслинового платья, чтобы не наступить на него, в другой сжимала сумочку и мобильный телефон. Она шла настолько быстро, насколько позволяли туфли.
«И что за садист придумал высокие каблуки?»
Она вошла задыхаясь, с растрепанными волосами. Взгляд мужа еще больше расстроил ее, но она улыбнулась, пытаясь избежать его гнева, который, как она чувствовала, готов был выплеснуться наружу.
— Ужасный день! Мне очень жаль… Я заскочу в туалет расчесаться и вернусь.
Сириль оставила пальто в гардеробе. В туалете, стоя напротив зеркала, она пригладила волосы руками, брызнула водой в лицо и на шею, облокотилась на мраморную раковину и попыталась собраться с мыслями.
В зеркале она видела отражение шокированной, охваченной ужасом женщины. Она не раз сталкивалась с сумасшедшими в Сент-Фелисите, но никогда — в своем Центре. Сходив в туалет и освежившись, она задержалась еще на несколько секунд и вышла.
Сириль быстро поднялась по трем пролетам лестницы, поправляя платье и пытаясь придать своему лицу выражение спокойствия. Учитывая ее профессию и должность, она должна была всегда выглядеть счастливой. Это полнейший идиотизм, но это так. Точно так же, как, по мнению обывателей, у стоматолога должны быть здоровые зубы, а у парикмахера — здоровые волосы, она должна была излучать счастье и уверенность в себе. В большинстве случаев это не являлось проблемой. Кроме таких дней, как сегодня.
За столом, во главе которого сидел ее муж, Сириль удалось успокоиться, хотя ей хотелось бы быть в любом другом месте, но только не здесь. И желательно в одиночестве. Или хотя бы с Мюриэль, которой она, устроившись на диване с двойной порцией водки в руке, могла рассказать о своем ужасающем открытии. Ее подруга, как обычно, обратилась бы к черному юмору, сказала нечто вроде «Колье из глаз! Новая мода!», и это пошло бы Сириль на пользу. Но сейчас она сидела за столом с известным социологом и историком, чьих имен не помнила.
Бенуа отлично справлялся с ролью заботливого мужа. Тем не менее она чувствовала язвительность, скрывавшуюся за его любезностью. Он злился на нее за опоздание и обязательно заговорит об этом по дороге домой, в этом она была уверена. Он не мог даже предположить, что ей пришлось пережить. Она все ему расскажет, и он простит ее. Она залпом осушила бокал шампанского.
Письмо Дома, скомканное, лежало в ее сумке, но каждое его слово четко запечатлилось в ее памяти. Все элементы этого письма указывали на то, что его автором был маньяк с самым настоящим расщеплением личности. Все, кроме этого: «Я бы предпочел другую тебя. Свою Лили, которая, отчаявшись, играет танго».
Это пугало Сириль. Никто, кроме нее самой, не знал, что в детстве отец называл ее Лили. Никто, кроме Бенуа, не знал, какое место в ее жизни занимала музыка. Каким образом Жюльен Дома мог раздобыть настолько личную информацию? Сириль говорила себе, что чудес не бывает, что этому должно быть логическое объяснение, нужно лишь отыскать его. Слова — это всего лишь слова, они не должны пугать. Тем не менее она чувствовала, что боится, и ничего не могла с этим поделать. Ей нужно было хорошенько все обдумать. Но сейчас она скатывала из хлебного мякиша шарики и молилась, чтобы этот вечер побыстрее закончился.
Она рассеянно слушала соседа справа, рассказывавшего о волшебном влиянии зверобоя на настроение. Он спросил ее мнение по этому поводу, и она что-то ответила ему, одновременно пытаясь применять техники позитивного мышления, которые она преподавала своим пациентам с таким энтузиазмом:
«Спасибо, жизнь, за то, что ты позволила мне находиться здесь и сейчас, сопровождать своего мужа. Спасибо за то, что подарила мне увлекательную профессию, которая позволяет встречаться с приятными людьми. Спасибо за то, что я живу, что я здорова. — Ей удалось заставить замолчать внутренний голос, пытавшийся рассказать нечто гораздо менее утешительное. — Спасибо за то, что дала мне возможность создать чудесную клинику, которую я так люблю. Спасибо за все, чего мне удалось достичь».
Это подействовало, как освежающий душ. Сириль успокоилась и посвятила все свое внимание соседу по столику.
Блейк, закончив получасовую речь, посвященную важности исследований в области нейропсихологии, что позволит со временем победить болезни Альцгеймера и Паркинсона, выпил еще один бокал вина. Сидевшая рядом Сириль попыталась осторожно остановить его.
— Что он делал, пока я говорил? — обратился он к жене.
— Ничего особенного. И будь поаккуратнее с вином.
— Мне аплодировали больше, чем ему?
— Да, дорогой. Может, на этом бокале стоит остановиться?
— Его речь была не чем иным, как чванством!
Сириль на секунду закрыла глаза. Она не разделяла мнение Бенуа относительно великого ученого в области нейропсихологии, который был одним из ее учителей в Сент-Фелисите. Она уважала его, несмотря на то что это сильно задевало Бенуа.
В одиннадцать часов продажа картин завершилась, и гости встали со своих мест.
У Бенуа заплетался как язык, так и ноги. Они подошли к машине.
— Я поведу, — настояла Сириль.
— Когда уже закончатся эти церемонии? — произнес Бенуа. — Я устал от всех этих формальностей.
— Если получишь Нобелевскую премию, придется привыкать к ним, — с улыбкой ответила Сириль.
