– Я вас знаю? – спросил Джо.
Женщина не смутилась и, покачав головой, ответила:
– Вряд ли.
– Я поинтересовался, потому что мне показалось, что мы раньше встречались.
Мэри Сандерс выдавила из себя несколько нервную улыбку:
– Я только хотела сказать, что я очень опечалена. Кэти… – Бросив взгляд в землю и вновь покачав головой, она закончила: – Я узнала об этом из новостей.
– Прошу прощения. Я пытался известить всех ее друзей.
– Не надо извиняться. Мы не были близкими подругами. Это просто чудо, что я вообще услышала о ее смерти.
– Но вы сказали…
– Я живу довольно далеко, – поспешно объяснила женщина. – Мы были в дороге. Во время остановки я смотрела спутниковое телевидение, и одна из программ оказалась вашингтонской. – Она замолчала и прикусила нижнюю губу. – Простите меня, я ужасно разболталась.
– Ничего подобного.
– Я встретилась с вашей сестрой в… в Европе, и она мне ужасно понравилась. У нас с ней очень много общего. Поэтому, увидев по телевизору фотографии ее и Брэндона… – Голос женщины задрожал, и Ласситер увидел, что ее глаза наполнились слезами. – Одним словом, какая-то сила заставила меня приехать. – Она коротко вздохнула и, взяв себя в руки, закончила: – Я хочу выразить вам свое сочувствие в связи с такой огромной потерей.
– Благодарю вас, – ответил Ласситер. – Благодарю вас за то, что вы пришли.
Когда она удалилась, перед ним оказался Мюррей, по его щекам катились слезы.
– Это ужасно тяжело, – произнес он, обнимая Ласситера. – Да, Джо, говорю я тебе – это просто ужасно.
Ласситер давным-давно забыл, что такое слезы, но сейчас его горло сжимали спазмы. Он потерял человека, которого знал лучше всех, с которым вместе вырос. Окончательно распался «альянс» – таким торжественным словом окрестила Кэти их союз взаимной защиты от родителей.
Перед его глазами снова появилось ее маленькое, преисполненное серьезности личико. Они сидели в игровой комнате в палатке, которую Кэти соорудила из одеял и простыней. Ему было, наверное, пять, а Кэти – десять лет.
– Нам следует держаться вместе, – заявила она, – тебе и мне. Я решила, что нам следует образовать альянс.
Только через много-много лет это слово действительно вошло в словарь Джо, но тогда он сразу же понял, что именно сестра имеет в виду. Кэти составила нечто вроде устава, который и зачитала ему вслух.
Пункт 1. Никогда не ябедничайте на членов альянса.
Они укололи булавкой пальцы, выдавили по капле крови на листок белой бумаги и сожгли его под елью. Даже став взрослыми, они по привычке подписывали письма и открытки придуманным Кэти символом – лежащей на боку буквой «А».
Их отец, Элиас, более двадцати лет работал в конгрессе. Когда его имя появлялось в газетах, что случалось довольно часто, за ним всегда следовало: «чл. палаты представителей. – Кентукки». Деньги, вознесшие Эли на эту вершину, принадлежали его супруге Джози. Ее дедушка нажил состояние на виски, и даже той его части, что просочилась через два поколения, оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание честолюбивого молодого человека из неблагополучных районов Луисвилла.
Эли и Джози проявляли к своим детишкам весьма поверхностный интерес. Подобно большинству людей, связанных с конгрессом, они метались между Вашингтоном и своим родным штатом, поэтому Джо и Кэти воспитывали не родители, а череда нянек и компаньонок, а позже – «помощников».
Сам Джо никогда не задумывался о пропасти, разделяющей их семью. Он боялся взрывного нрава отца, а мать видел крайне редко и воспринимал это как должное. Джо учился в дорогой частной школе, где большинство учеников разделяли его участь. Но такие отношения очень огорчали Кэти, и в конце концов огорчение достигло той степени, когда ей стало на все плевать.
Джо знал об этом, потому что однажды, доставив матери выпивку из кухни, застал их спорящими.
– Мы тебе совершенно безразличны, – с яростью говорила Кэти. – И нужны только для того, чтобы поставить побольше имен на рождественских открытках.
Джози, сидя перед зеркалом, отпила из стакана. Склонив набок голову, она вдела в ухо сережку и произнесла, не отрывая взгляда от своего отражения:
– Ты ошибаешься, любовь моя. Это неправда. Вы для меня очень много значите.
До сих пор в ушах Джо стоял сахарный голос матери: «…о-очень мно-ого». Заверив дочь в любви, Джози встала из-за туалетного столика, освежила воздух из хрустального пульверизатора и скользнула сквозь ароматное облачко.
– А теперь поцелуй свою мамочку, – сказала она. – Твоя мамочка ужасно спешит.
Эли облек свои родительские чувства в форму общественной обязанности. Он вносил предстоящую воспитательную работу с детьми в свой рабочий календарь, о чем сестра не преминула сообщить Джо. Однажды вечером она притащила брата в кабинет отца и показала ему переплетенный в кожу блокнот, в котором они отыскали отведенное им в напряженном расписании конгрессмена место.
7.00 – Молитва и завтрак с молодыми республиканцами.
8.30 – Офис Нац. сов. респ.
Заседание Руководящего комитета партии.
10.15 – Дети. Зоопарк.
Практически все контакты с детьми Эли планировал заранее.
Отвести Джо к Камилло: стрижка. Поговорить с Кэти на тему «Мечтания и планирование».
Дети стали регулярно просматривать записную книжку, чтобы заранее знать, что им предстоит. Они прикидывались больными или изобретали иной предлог, чтобы избавиться от тех пунктов повестки дня, согласно которым им предстояло выступать витриной для своих родителей. Они выгораживали друг друга, лгали – одним словом, выступали единым фронтом.
Сбор средств для сенатора Уоллинга. Привести детей.
– Мама, мамочка… – начинала ныть Кэти, – я так себя плохо чувствую.
После церемонии Ласситер устроил завтрак, во время которого ему мучительно захотелось поговорить о своем детстве, проведенном вместе с Кэти, и об их альянсе. Он обвел взглядом присутствующих, пытаясь отыскать Мюррея и женщину с маленьким мальчиком. Как она представилась? Мэри. Несмотря на ее слова, Ласситер не мог избавиться от чувства, что уже встречался с ней и знал ее. Может быть, его тянуло к женщине потому, что она была единственной, не считая Мюррея, для кого смерть Кэти оказалась личной потерей? В конце концов он нашел Мюррея или Мюррей нашел его, но дама с ребенком исчезла.
После завтрака Ласситер отвез тетушку Лилиан в аэропорт. На обратном пути он воспользовался платной дорогой, и когда возвратился, уже почти стемнело. Обычно Джо предвкушал момент, когда окажется на длинной, слегка изогнутой подъездной аллее, а под колесами заскрипит щебенка. Он любил ритмичное постукивание, возникающее, когда машина проезжала по деревянной опалубке моста над бурным ручьем. Это была одна из причин, почему он решил соорудить дом именно здесь. Обычно большую часть пути с работы Джо строил планы, обдумывал предстоящие встречи и искал решения тактических задач. Но как только он проезжал мост, все заботы исчезали.
Линии появляющегося из-за деревьев дома приводили его в восторг. Во всех прилегающих к Вашингтону графствах подобного сооружения не было, и не потому, что архитектор оказался голландцем с легким прибабахом, а может быть, просто гением. Он был принципиальным противником прямых углов. В результате дом стоимостью в миллион долларов стал сочетанием немыслимых синусоид, невероятных углов и огромных, скрытых неизвестно где площадей.
У тех, кто впервые видел дом Ласситера, возникали два вида реакций. Одни, открыв рот, замирали от восторга, другие, прикусив нижнюю губу, кивали с серьезным видом, как бы желая сказать: «Вот что лишние деньги могут сотворить даже с порядочным человеком». Ласситер тешился мыслью, что может судить о людях по их реакции на его жилище. Но, говоря по правде, это было далеко не так. Некоторые из тех, кого он искренне любил – Кэти, например, – лишь молча покачивали головами или вежливо улыбались.
Кстати, большинство скептиков меняли свое мнение, как только переступали порог. Дом был наполнен светом, льющимся через стеклянный потолок атриума, который тянулся с севера на юг. Огромные комнаты плавно, почти незаметно переходили одна в другую. По стенам были развешаны черно-белые фотографии Нью-Йорка и вставленные в изящные рамки изображения героев комиксов. Мебели было совсем немного, обращал на себя внимание лишь большой рояль, на котором Ласситер учился играть.
Возвращение домой всегда казалось Джо наградой после тяжелого дня, но на сей раз прохладные белые стены и просторные помещения настроения не улучшили. Напротив, дом казался пустым и холодным, напоминая скорее крепость, чем приют для души.
Нацедив в высокий стакан виски «Шиваз регал», Джо прошел в свою любимую комнату – кабинет, где три расположенные под необычными углами стены от пола до потолка закрывали книжные полки, вдоль которых на тонких рельсах катались библиотечные лестницы. В углу, в трех футах над полом, находился камин якобы из необожженного кирпича, с поленьями и растопкой. Несмотря на то что на улице стояла жара, Джо разжег огонь и просидел минут двадцать, потягивая виски и наблюдая за игрой пламени на поленьях.
