— Эль Ниньо, — произнес я, — кому как не мне знать, каково тебе сейчас. Но наша главная забота — наверняка заполучить Ану и Кэт живыми, ведь так?
Туземец лишь медленно кивнул, опуская наконечники стрел в пузырек.
— Ты ведь знаешь, что остальные — доктор, мисс Говард и все прочие — сказали бы о том, что должно быть дальше, верно? Они бы сказали, что, будь у нас шанс, мы должны захватить Либби Хатч живой и представить ее перед судом.
— Суд у нее уже был, — пробурчал в ответ Эль Ниньо. — Из-за этого суда она чуть было не оказалась на свободе. Я знаю, что остальные верят в это, сеньорито Стиви… — И, аккуратно сунув последнюю стрелу под полу, он убийственно посмотрел на меня: — А ты сам?
Я лишь покачал головой:
— Я говорю тебе, что бы они сказали. Как только убедимся, что с Кэт и малышкой все в порядке, сам решай, что тебе делать дальше, — вот тебе мой ответ.
Он кивнул, глядя на паромный причал на Фрэнклин-стрит, начавший вырастать перед нами:
— Да. Ты и я понимаем эти вещи…
А другого выхода тут и не было. Попытайся я не дать Эль Ниньо сделать то, что, по его мнению, он был сделать обязан, я бы только разругался с ним; к тому же я так и не был уверен, что его путь — не лучший. Либби Хатч была словно змея, казалось, она может вывернуться или из любого затруднительного положения, в каком окажется, убить любого, стоящего на пути; и я не мог вообразить никого, кто справился бы с этой странной смертельной змеей лучше маленького заморского человека, сидевшего рядом со мной.
Никогда Нью-Йорк не бывает уродливее, чем на рассвете, и никогда не воняет хуже, чем в августе, — а тем утром оба сих факта во всей своей красе предстали перед нами, пока наш паром шлепал и пробивал себе дорогу к пристани Фрэнклин-стрит. Разумеется, на расстоянии нам открывались виды, что так потрясали дурачье из других мест: здание «Западного союза», башни Принтинг-хаус-сквер, колокольня церкви Троицы, — но ни один из них не искупал ни зловония гниющего мусора и нечистой воды, в изобилии имеющихся в порту, ни зрелища тех жалких грязных кварталов, что лежали за пристанью. Само собой, настроение, в котором прибыли сюда я и мой товарищ, нисколько не улучшило впечатления от города — после такой жуткой и бессонной ночки, как наша, вряд ли хоть какой-то город показался бы симпатичным. Благодарным я мог быть лишь за то, что миссия наша не оставляла нам почти никакого времени на жалкое чувство возвращения в грязь и опасности метрополиса: едва высадившись на берег, мы немедля пробежали что-то около мили в нужном направлении, даже не подумав взять экипаж.
Первым пунктом повестки, вполне очевидно, было постараться как-то выяснить, что же творится у Пыльников. В такой ранний утренний час логово, пожалуй, совсем вымирало (хотя уверенности тут не было никакой, все Пыльники-то сидели на марафете, а такие люди, если все ж ложатся наконец спать, делают они это обычно в странное время), так что, на мой взгляд, умнее всего оказалось бы укрыться где-нибудь, откуда можно было бы следить за входящими и выходящими из здания. Проще всего устроить это было на одной из крыш через Гудзон-стрит: ведь углов и всякого такого, где мы могли бы притаиться при полном свете дня, не будучи замеченными членами банды, имелось немного. Пробравшись мимо складов, торговых лавок и пансионов Гудзон-стрит, миновав маленькую церковь Святого Луки (тем же маршрутом, отметил я, что в первую ночь этого дела следовали мы с Сайрусом и детектив-сержантами), мы наконец попали в сердце владений Пыльников, потрудившись при этом по мере приближения к их штаб-квартире срезать саму западную часть Гудзон-стрит. Обойдя это место через Горацио-стрит, мы с Эль Ниньо выбрали подходящий дом в западной части Гудзон, с которого нам открылся бы хороший вид на то, что происходило внутри и вокруг мерзкого, но модного притона; на задний двор дома мы попали через старый подсобный проулок. Я взялся за замок на задней двери, и через несколько минут мы очутились на крыше, где быстренько отползли и скорчились за маленькой стеночкой, что огораживала саму крышу.
Не было еще восьми, и единственными признаками жизни у Пыльников оказались редкие посетители трущоб, покидавшие заведение. Эти хорошо одетые типы, судя по всему, были намарафечены и еще не вкусили сполна мерзостей жестокой низменной жизни банды — однако здоровый Пыльник, выталкивавший этих людей за порог, ясно давал понять, что сами «хозяева» уже по уши сыты развлечением своих гостей и хотят отдохнуть. Для нас это была хорошая новость — так у нас оставалось время подумать, как же передать весточку для Кэт и узнать, не там ли уже Либби Хатч. Ясное дело, сам я не мог явиться туда с вопросами; а попытайся даже Эль Ниньо, оставался шанс, что Либби, окажись она там, его заметит. Самым быстрым решением проблемы казалось отправиться в заведение Фрэнки и разыскать там подружку Кэт Бетти: она могла бы без хлопот проникнуть к Пыльникам и разузнать, как там и что. Эль Ниньо же в это время оставался бы на крыше и при появлении Либби и ее попытке совершить побег ринулся в погоню, начав действовать только убедившись, что Ана Линарес окажется в безопасности.
Так что я спустился обратно на улицу и остановил первый же попавшийся экипаж. Извозчик только начал день и вывел лошадь из стойла за пару кварталов отсюда, и я знал, что ни за какие деньги не смогу заставить его поехать к Фрэнки на Уорт-стрит. Извозчики в эту округу не совались, если только не хотели нарваться на гоп-стоп и, быть может, свою смерть; и я направил этого типа к ближайшему месту, докуда, по моим расчетам, он бы согласился доехать: к старому зданию суда босса Твида, аккурат к северу от Ратуши. Суд был всего в нескольких кварталах от Фрэнки (хотя эти несколько вполне сошли бы и за пятьдесят, учитывая изменения в пейзаже, происходящие по мере продвижения по ним), но я умудрился рассчитать поездку как раз так, что она миновала утреннюю суету: выдал извозчику все подсказки, что знал, насчет боковых улиц и объезда главных путей, правда, все равно времени на то, чтобы добраться до центра, ушла просто уйма.
Утро — всегда неподходящее время для посещения таких заведений, как у Фрэнки, и тот день не стал исключением. Стояло лето, повсюду на улице снаружи валялись «спящие» ребятки — точнее, если начистоту, вырубленные гадким пойлом, что Фрэнки подавал в баре; а тех, кто был в сознании, тошнило в канаву, и стонали они так, будто вот-вот готовы были отдать концы. Переступая по пути в притон через тела и человеческие испражнения всех мастей, я радовался хотя бы тому, что в крысиной яме все тихо; на самом деле вокруг не было ни единой вменяемой души, кроме бармена, крутого на вид мальчишки-итальянца лет пятнадцати, с жутким шрамом с одной стороны лица, который будто злобно светился во тьме этой черной грязной дыры.
Я спросил его, где тут Фрэнки, на что мне ответствовали: «босс» спит в одной из задних комнат — к моему счастью, с Бетти. Я сказал бармену, что мне нужно перекинуться с Бетти парой слов, но мальчишка только покачал головой и сообщил, что Фрэнки не велел никого из них тревожить. Понимая, что на моем пути это помехой не станет, я начал тщательно рассматривать комнату, изучая присутствующих мальцов и стараясь понять, нет ли у кого из них при себе какой дубинки. У одного пацаненка в глубине — явно не старше десяти лет от роду — из кармана штанов предательски торчала кожаная рукоять; а поскольку он лежал башкой на столе в луже собственной рвоты, я сделал вывод, что особо сопротивляться конфискации своего оружия он не станет. И потому я попросту направился прямо в узкий проход, что вел в «спальни», а за мной с руганью кинулся бармен. Но я добрался до мальчишкиной дубинки быстрее, чем бармен до меня — и в какие-то три секунды мой преследователь заполучил премиленькую шишку на темени в придачу к шраму на лице и рухнул на пол.
Быстрая проверка всех задних комнат показала, что Фрэнки с Бетти в отключке в одном из последних маленьких закутков; я поднял девчонку и вытащил ее к бару, где разыскал воды и плеснул ей в лицо. При этом она довольно резво извлекла на свет божий трехдюймовый нож, ни черта не понимая, что творится — и только быстрая соображалка и рефлексы, что были еще быстрее, уберегли меня от пера в брюхо. Поняв наконец, что это я, она убрала нож, хотя настроение ее нисколько не улучшилось; однако после рассказа о том, что может случиться с Кэт, она попыталась собраться, а потом согласилась пойти со мной и поучаствовать в выполнении нашего плана — после того, конечно, как я предложил ей денег. Для этой девчонки дружба была дружбой, но деньги — деньгами, а раз уж выпал случай совместить одно с другим — что ж, разве можно ее в том упрекнуть?
Со всей возможной для Бетти скоростью мы выбрались к суду Твида, поймали еще один экипаж и направились обратно на Гудзон-стрит: «Больница Гудзон-стрит», так я сказал вознице, снова для того, чтобы он не слишком переживал о маршруте. Больница была неподалеку от логова Пыльников, а когда мы добрались до маленького медицинского учреждения, Бетти уже привела себя в чувство, вдунув немного антрациту, что имелся у нее в жалкой сумочке. Я даже не стал пытаться остановить ее или читать ей мораль — моей целью тогда была Кэт, — однако в том, как такая юная девушка истязает свое тело этим мерзким белым порошком, да еще и с утра пораньше, не было отнюдь ничего, так сказать, ободряющего. Впрочем, это помогло ей поднабраться кое-какой храбрости перед походом к Пыльникам, и когда я оставил ее и помчался на крышу, где по-прежнему сидел Эль Ниньо, у меня было немало причин полагать, что план этот выгорит.
