Я нашел ее там, где и рассчитывал: она свернулась, точно новорожденный котенок, в зарослях в углу двора, в обычном своем летнем платье: старой легкой вещице, выдававшей все еще формирующиеся изгибы ее юного тела. Она спала, крепко прижав сумку к желудку, и быстрыми короткими вздохами глотала воздух. На земле рядом с ее кудрявым затылком была пара лужиц рвоты — на самом деле скорее желчи, если вспомнить, сколько ее уже рвало, — а лицо Кэт было цвета старой золы. Под глазами образовались большие угольно-черные круги; а взяв ее руку, я заметил, что ногти начали приобретать странный и тревожный оттенок, как будто на них наступили.
Даже я видел, что сейчас ей куда хуже, чем в прошлый раз.
Я убрал пропитавшиеся потом пряди белокурых волос с лица Кэт и понял, что кожа у нее удивительно холодна на ощупь; а чтобы разбудить ее, мне пришлось добрую минуту осторожно похлопывать ее ладони и звать по имени. Начав приходить в себя, она совсем резко схватилась за живот, потом снова начала тужиться рвотой, но уже ничего не вышло. Я помог ей сесть, голова ее покачивалась, она, кажется, не могла сосредоточить взгляд своих голубых глаз.
— Стиви… — выдохнула она, падая мне на грудь. — О боже, какая ужасная боль в животе…
— Знаю, — ответил я, пытаясь поднять ее так, чтобы можно было втащить внутрь. — Бетти сказала мне. Сколько ты уже без порошка, Кэт?
Она покачала головой, как могла, совсем чуть-чуть:
— Это не то. У меня целая жестянка, да и без того все утро его дула. Это что-то другое…
Когда она встала, боль в животе вроде как слегка ослабла, и она смогла наконец увидеть мое лицо.
— Ну, — прошептала она, едва улыбаясь, — вечно, как мы видимся, я не в лучшей форме, да?
Я улыбнулся в ответ, как только мог, и убрал другие пряди с ее лица.
— Ты поправишься. Просто надо доставить тебя внутрь и привести в порядок.
Она туже ухватилась за мою рубашку — с видом очень обеспокоенным и, пожалуй, даже немножко пристыженным:
— Я старалась, Стиви… я сказала твоему другу мистеру Муру, что присмотрю за ребенком, и я вправду старалась, но боль стала такой невыносимой…
— Все хорошо, Кэт, — сказал я, прижимая ее сильнее. — Ты молодец — у нас теперь за этим местом следит другой человек. От которого Либби не сможет убежать.
— Да, но сможет ли он убежать от нее, Стиви? — хрипло проговорила Кэт.
— Этого и не понадобится, — ответил я. — Наш парень не из таковских, Кэт, — он сможет ответить ей сполна.
Кивнув и слегка запнувшись, когда я подтащил ее к входной двери, Кэт попыталась сглотнуть; действие это явно далось ей с немалым трудом.
— Тогда он должен быть хорош, — выдохнула она, покашливая. — Потому что, говорю тебе, Стиви, — эта женщина просто конец этого распроклятого света…
Я достал ключ, открыл дверь и завел Кэт в теплый, застоявшийся воздух дома. Лишь только мы дошли до начала лестницы, она снова согнулась вдвое, изрыгнула еще желчи и вскрикнула в агонии. Но сам этот крик, похоже, потребовал больше сил, чем у нее было, и она, выскользнув у меня из рук, опустилась на ступеньку и тихо заплакала.
— Стиви, — попыталась выговорить она, когда я сел рядом с ней и обнял покрепче, — я знаю, ты не предполагал, и я не хочу втягивать тебя ни в какие неприятности…
Я совсем позабыл о болеутоляющей настойке.
— Сейчас, — выпалил я, прислонив ее к стене у лестницы, и поднялся, собираясь сбегать в смотровую доктора. — Подожди здесь, я принесу лекарство.
Я попытался было отойти и почувствовал, как она вцепилась мне в руку так, будто если отпустит меня, я уже никогда не вернусь. Обернувшись, я увидел, как по ее чудовищно бледному лицу ручьем текут слезы. Она уставилась на меня, словно никогда не видела раньше.
— Я совсем не заслужила такой доброты от тебя, — прошептала она; и что-то в ее словах заставило меня кинуться к ней и сжать с такой силой, какую она только, по-моему, могла выдержать.
— Давай-ка прекрати мне это, — выговорил я, отчаянно стараясь удержать глаза сухими. Может, меня просто добила долгая ночь; может, виной тому было ужасное происшествие с мистером Пиктоном; а может, просто робкая радость от того, что она и в самом деле признала в миг этой безысходной боли какую-то глубокую и чистую связь между нами; каково бы ни было объяснение, мысль о ее потере тогда стала самым худшим, что я только мог вообразить. — С тобой все будет хорошо, — продолжал я, вытирая ей лицо рукавом и заглядывая прямо в голубые глаза. — Мы ведь уже справились однажды, правда? И сейчас справимся. Но на этот раз, — добавил я с улыбкой, — когда все получится, я сам посажу тебя на этот проклятый поезд — и ты уедешь прочь из этого города.
Она кивнула, потом опустила взгляд:
— Может… может, ты даже поедешь со мной, а?
Совершенно не соображая, что говорю, я просто прошептал:
— Да. Может быть.
Кэт пробормотала с чуть пристыженным видом:
— Я вообще не собиралась к нему возвращаться, Стиви. Но от моей тетки не было никаких вестей, и я не знала, что…
— Забудь. Сейчас нам надо беспокоиться только о том, чтобы тебе стало лучше.
На этом я рванул в смотровую доктора и схватил большую бутыль болеутоляющего, существенную порцию которого и влил в Кэт. Она совсем не жаловалась на вкус, помня о благом воздействии, которое сие средство оказало на ее судороги в прошлый раз; но ее нелады с глотанием, кажется, только усиливались, и принять лекарство оказалось совсем не просто. Однако когда она все же справилась, подействовало оно довольно быстро и облегчило боль настолько, что Кэт смогла встать, одной рукой обвила мою шею и начала подниматься по ступенькам. Но действие его оказалось временным: мы добрались только до третьего этажа, как она снова согнулась пополам и закричала, да на сей раз так, что я испугался вести ее дальше. Мы были как раз у двери в спальню доктора, и я решил, что лучше всего будет зайти туда и уложить ее на большую кровать под пологом.
— Нет! — выдохнула Кэт, когда я наполовину занес ее внутрь. — Нет, Стиви, я не могу! Это его постель, он с тебя шкуру спустит!
— Кэт, — отозвался я, укладывая ее поверх тонкого темно-синего покрывала на кровати, — сколько раз тебе надо ошибиться насчет этого человека, прежде чем ты поймешь? Он не такой.
Голова ее утонула в огромной горе мягких подушек из гусиного пуха, я осмотрел комнату, ища, чем бы укрыть ее, и наконец узрел свернутое на диване у окна стеганое одеяло в чехле из зеленого с серебром китайского шелка.
— Вот, — сообщил я, накрыв ее этой штукой. — Тебе надо согреться и дать лекарству подействовать.
Даже при всей своей боли Кэт смогла подтянуть одеяло и провести шелком по щеке.
— У него красивые вещи, — пробормотала она. — Настоящий шелк — воздух нагревается, а он остается прохладным… Как так получается, Стиви?
Я опустился на колени у кровати и с улыбкой дотронулся до ее лба.
— Не знаю. У этих китайцев полно всяких штучек.
Она снова вздрогнула, и я поднес бутыль с болеутоляющим.
— Хочешь еще?
— Да, — сказала она, но как ни старалась, так и не смогла почти ничего проглотить, и в конце концов оставила попытки. Обхватив руками живот, она опять вскрикнула, потом начала пугающе скрежетать зубами.
Только тут до меня начало доходить, что это, возможно, нечто такое, от чего не избавиться дозой болеутоляющего; и я, велев Кэт держаться, побежал в кабинет доктора и раскрыл его книгу адресов и телефонных номеров, где в итоге нашел запись насчет доктора Осборна, славного коллеги доктора, который, как я знал, жил неподалеку и часто оказывал нам добрую услугу, когда в доме кто-то заболевал или был ранен. Я помчался к телефону в буфетной, вызвал оператора и велел ей соединить меня, но горничная в доме доктора Осборна сообщила, что он ушел на обход в больницу Святого Луки и вернуться должен лишь через пару часов. Я попросил женщину передать, чтобы он перезвонил, как только вернется, и помчался обратно в спальню.
С огромным облегчением выдохнул, увидев, что болезненные спазмы Кэт, кажется, прошли, по крайней мере — на время, снова опустился на колени у кровати и обеими руками обхватил ее холодную левую ладонь. Кэт повернула голову и улыбнулась мне.
— Я слышала, как ты там внизу. Пытался вызвать мне доктора…
— Он совсем скоро придет, — кивнул я в ответ, потом тихо пошутил: — Уверена, что протянешь?
Кэт кивнула:
— Я еще ой сколько протяну, Стиви Таггерт, — прошептала она, по-прежнему улыбаясь. — Вот увидишь.
Оглядев комнату, Кэт внезапно глубоко вздохнула.
— Никогда ко мне не приходил доктор за мной ухаживать. И уж конечно никогда у меня не было шелкового одеяла. Приятно…
Потом ее улыбка исчезла, и я поначалу испугался, что боль возвращается; но на ее лице проявилось лишь любопытство:
