Дункан Кайл - Потайной ход

Я покачал головой:

— Нет. Только чуть-чуть. И его дочь знает не больше. Возможно, знаете вы.

Он коротко рассмеялся.

— Зачем мне тайна! Мой друг Бодински — вот кто знал. Не прошло и пяти минут после того, как он узнал, а потом — пиф-паф.

Эльф прищелкнул пальцами, показывая, как быстро не стало отца Бодински.

— Петр знал, что он умер, — продолжал Павел. — Может быть, убийство, но вам и это неизвестно.

— Он ведет меня туда, — сказал я.

— Кто?

— Питеркин, Петр.

— Дух-поводырь, ха! — громко воскликнул Павел.

— Он оставил бумаги. Кое-что еще. Все спрятано в разных местах.

Я стал подниматься на ноги, в голове застучало от боли, видимо, я сильно ударился о его дверь, когда потерял сознание. И, вспомнив, как, падая, что-то заметил, я сказал:

— Лист.

Он прикинулся, будто не понимает.

— Пусть будет лист. Все, что угодно вашей милости.

— Павел, у меня есть другой, точно такой же.

— Что у вас есть?

— Лист, — повторил я. — Петр дал указания, и я нашел его там, где он его спрятал.

— Он у вас с собой? Идите, принесите.

— Нет, Павел, он в Австралии, у его дочери Алекс.

— Сергей знает вас. Алекс он тоже знает?

— Да.

— Тогда он все узнал от нее.

— Она прячется, — возразил я. — Она это умеет. Научилась у отца, а уж он-то был мастером по этой части.

Он склонил голову набок, размышляя. Я не стал ему мешать. Наконец он сказал:

— А почему вы не привезли лист?

— В этом не было необходимости. А лист действительно у меня.

— Но сам лист... я его не видел.

— Он похож на тот, которым украшена ваша дверь. Керамический. Покрытый глазурью.

— Это одни слова, — не сдавался Павел. — Откуда я знаю, что это правда?

— Мы должны доверять друг другу.

— Доверять? Да вы с ума сошли!

Я не мог не улыбнуться, хотя у меня ужасно болела голова и ныла рана.

— Некоторые считают, что это возможно, — возразил я.

— Много же им от этого перепадает счастья! Я поляк и среди поляков доверия не ищу. Его давно украли воры.

— Когда вы спросили, что я с собой привез, вы имели в виду лист?

Он пожал плечами.

— Значит, дальше мы не продвинемся, — сказал я.

Он снова пожал плечами. И стал рассказывать:

— С Петром я встречался один раз в жизни, в его первый приезд в Англию. Отец Бодински, мой друг, был его наставником. — Павел перекрестился и продолжал: — Когда он ушел, отец сказал мне: «Это самый опасный человек из всех ныне живущих».

Павел медленно повторил эти слова:

— Это самый опасный человек из всех живущих. Вы понимаете?

— Могу только догадываться. А вы?

На мгновение Павел зажмурил глаза.

— Не знаю. Не хочу знать. Надеюсь, никогда не узнаю!

— Я постараюсь, — ответил я, — чтобы вы никогда не узнали.

— Да еще этот Сергей, — добавил он с раздражением в голосе, — все эти русские, все эти американцы!

— Но Питеркин, или Петр, если вам так больше нравится, пытается указать на что-то именно мне. Может быть, это и есть его большая тайна, та сама", из-за которой его считали самым опасным человеком в мире. Не знаю, я просто физически чувствую, как он подталкивает меня в спину!

Он искоса взглянул на меня, и лицо эльфа помрачнело.

— Павел, ну зачем мне врать! — воскликнул я.

— А зачем, Джон Клоуз, юрист из Перта, врут люди? А юристы самые большие вруны на свете. Врут, постоянно врут.

— Как этот лист попал к вам, Павел?

Он прищурился.

— Это к вопросу о вранье... Вы ведь тоже врете, — сказал я.

— Почему я вру?

— Я не знаю почему, — распалился я. — Но знаю, что вы врете, наверняка. Примерно три года назад Питеркин смотался к своим друзьям и семье. В Черногорию, как он говорил. В то время все думали, что он из Югославии. Я тоже. Но он не из Югославии, не из Черногории, разве не так? Он такой же русский, как Ленин. И когда он якобы улетел в Европу, он пожаловал сюда, скорее всего в этот дом — к вам.

Павел снова прищурился, из-под полуприкрытых век ярко поблескивали глаза.

— Он притащил вам этот лист, не правда ли? И попросил держать его у себя, пока к вам не явится человек, у которого будет такой же. Поэтому лист покоится рядом с вашей дверью. Ведь тут ничего особенного нет. Он ни для кого, включая Сергея, ничего не значит. Но он кое-что значит для меня, потому что именно я нашел точно такой же на дне моря, на метровой глубине под водой, в районе островов Аброльос, за двадцать тысяч километров отсюда. Он когда-нибудь упоминал Аброльос?

Его крохотная головка дернулась, но ответа не последовало. Я подождал немного и сказал:

— Речь идет о доверии, Павел. Если мы оба решимся говорить друг другу правду...

— Подождите, — остановил меня Павел и встал. — Подождите здесь!

Он скрылся, плотно закрыв за собой двери. Я слышал, как где-то открывались и закрывались другие двери, и наконец Павел вернулся и объявил:

— Завтра снова поговорим.

— Хорошо.

— Так лучше, — сказал он. — Вы отдохнете, я подумаю. Отправляйтесь спать.

Откровенно говоря, я был не против. Перелет, затянувшаяся гонка и пуля в спине доконали меня, и мой запас прочности иссяк.

— Где вы остановились? — спросил Павел.

— В отеле «Виктория».

Он стоял возле буфета, держа небольшую стопку книг.

— Я подброшу, — решил он. — Потом мне надо в библиотеку.

— Я доберусь сам. Могу по телефону вызвать такси.

Он настаивал. Не расставаясь со своими книгами, вывел меня через заднюю дверь дома. Перед нами был маленький садик, в конце которого виднелся деревянный гараж. Где-то невдалеке раздавался стук теннисных мячей. Павел прислушался.

— Все время теннис. Счастливое место.

— Вы любите теннис?

Он покачал головой.

— Для Павла — только футбол. Но Павлу нравится, когда люди счастливы. А часто он видит совсем другое.

Я лениво соображал, где тут могла уместиться машина, потому что места для нее было явно маловато. Павел открыл дверь маленького гаража из кедровых досок, и мой взгляд упал на громоздкий старый мотоцикл, на котором мог кататься кто угодно, только не эльф. Павел гордо воззрился на меня.

— "Ариэль-сквер-четыре". Первый мотоцикл у Павла. Единственный мотоцикл у Павла.

Это был настоящий монстр, с четырехцилиндровым двигателем. Павел подобно экскурсоводу в картинной галерее рассказал обо всех достоинствах своей машины. Мотоциклу уже стукнуло лет тридцать, но он сверкал, как новенький, будто его собрали лишь на прошлой неделе. Павел уложил библиотечные книги в одну их больших черных корзин, находящихся на багажнике, и добавил:

— Ездит быстро.

— Не сомневаюсь. Павел, а что такое «CH.AD.11»?

Он не ответил, его мысли были заняты мотоциклом.

— Быстро довезет. А это читали? — Он протянул мне одну из книг.

Я взглянул на заголовок.

— Нет.

— Археология. — Ему ничего не стоило произнести это слово, как, впрочем, и любое другое, но связать их вместе было выше его сил. — Интересная очень. Может быть, завтра поговорим обо всем.

Он положил эту книгу вместе с остальными, потом передал мне шлем и легко взобрался на сиденье. У этой допотопной громадины и в помине не было такой ерунды, как стартер. Мотоцикл можно было стронуть с места только при помощи какого-то допотопного устройства. Павел нажал на педаль — ни с места. Он подмигнул мне и сказал:

— Сейчас.

Нажал еще раз. Машина взревела, возвещая о том, что жива и готова тронуться в путь.

Мы с ревом выехали на дорогу, повернули вправо и понеслись по такому крутому спуску, каких я и не припомню. Еще свежи были воспоминания о забеге, когда я, петляя, летел вниз с горы по щебню. Конечно, надо было проявить настойчивость и заказать такси, но теперь было поздно. Одно могу сказать: Павел умел водить машину.

Не отрицаю, пока мы ехали, мне было не по себе: ноги Павла едва касались земли, а его мотоцикл всей своей громадой нависал над небольшими автомобильчиками, которые ускользали в сторону прямо у меня из-под колен.

— За нами никого нет, — прокричал он мне через плечо, когда, проехав около километра, мы мягко остановились у светофора. — Кто может угнаться за нами?

Он радостно рассмеялся и нажал на педаль, как только загорелся желтый, а потом зеленый свет. За несколько минут мы одолели не один километр, плавно обгоняя множество машин. Я сошел у своего отеля в довольно приподнятом настроении, хотя меня и пошатывало.

— До завтра! — прокричал Павел на прощанье. — В десять часов у меня.

— Хорошо, — ответил я.

— И никакой выпивки сегодня. Вам нехорошо. — Он поднял руку в мотоциклетной перчатке и с ревом унесся.

Я поднялся по лестнице, прошел через турникет, а в ушах все еще звучали слова, брошенные им напоследок. В фойе мой взгляд упал на вывеску «Американский бар». Взяв ключ от своей комнаты, я подумал, что выпивка сейчас как нельзя кстати. Я вошел, заказал сухого мартини, выпил его в три глотка и уж потом вызвал лифт.