— Проходите, пожалуйста. Садитесь.
Торвальдсен поднялся из кресла с видимым усилием и изобразил улыбку. Его искалеченное артритом тело было не больше пяти с половиной футов ростом, горб на спине был плохо замаскирован слишком большим свитером норвежской вязки. Малоун заметил необычный блеск в ярких серых глазах. Его друг явно что-то замышлял.
Малоун указал на пирог.
— Ты был так уверен, что мы придем, что испек для нас пирог?
— Я не был уверен, что вы оба приедете, но в тебе я был уверен.
— Почему?
— Как только я узнал, что ты был на аукционе, я понял, что это лишь вопрос времени — когда ты обнаружишь, что я имею отношение к этому делу.
Стефани выступила вперед:
— Мне нужна моя книга.
Торвальдсен одарил ее неодобрительным взглядом:
— А поздороваться? Проявить какую-никакую вежливость? Вот так просто: мне нужна книга.
— Вы мне не нравитесь.
Торвальдсен вернулся в кресло во главе стола. Малоун решил, что пирог выглядит достаточно аппетитно, поэтому тоже сел и отрезал себе кусок.
— Я вам не нравлюсь? — повторил Торвальдсен. — Странно, учитывая, что мы никогда не встречались.
— Я знаю о вас.
— Это значит, что Magellan Billet имеет на меня досье?
— Ваше имя попадается в самых странных местах. Мы называем вас персоной международного интереса.
Торвальдсен скривился, словно ему сделали больно.
— Вы принимаете меня за террориста или преступника?
— И кем из них вы являетесь?
Датчанин посмотрел на нее с неожиданным любопытством:
— Мне говорили, что вы обладаете талантом начинать великие дела и усердием, чтобы доводить их до конца. Странно, что при таких способностях вы потерпели неудачу как жена и мать.
Глаза Стефани возмущенно заблестели.
— Вы ничего обо мне не знаете!
— Я знаю, что вы и Ларс много лет жили раздельно. Я знаю, что вы с ним расходились во мнениях по многим вопросам. Я знаю, что вы и ваш сын были чужими.
Краска гнева залила щеки Стефани.
— Идите к черту!
Торвальдсен не отреагировал на ее выходку.
— Вы не правы, Стефани.
— Насчет чего?
— Насчет многих вещей. И пришло время узнать правду.
Де Рокфор нашел усадьбу именно там, где она должна была располагаться согласно полученной им информации. Как только он выяснил, кто помог Петеру Хансену купить книгу, он приказал собрать досье на этого человека, и его помощник справился с этой задачей за полчаса. Сейчас де Рокфор рассматривал старинную усадьбу, принадлежавшую Хенрику Торвальдсену — покупателю, выигравшему торги, и все становилось на свои места.
Род Торвальдсена восходил к эпохе викингов. Его владения впечатляли. В дополнение к стекольному заводу «Адельгейт», у него были доли в английских банках, польских шахтах, немецких фабриках и европейских транспортных компаниях. На континенте, где старые деньги значили больше, чем просто деньги, Торвальдсен возглавлял списки самых богатых людей. Он был человеком со странностями, интровертом, крайне редко покидавшим свое поместье. Его благотворительные акции были легендами, особенно его взносы в пользу жертв холокоста, антикоммунистических и международных медицинских организаций.
Ему было шестьдесят два года, он тесно общался с датской королевской семьей, особенно с королевой. Его жена и сын умерли, жена от рака, сын погиб в перестрелке больше года назад, работая в датском посольстве в Мехико. Человеком, который расправился с убийцами, был американский юрист-спецагент Коттон Малоун. Торвальдсен даже имел некие взаимоотношения с Ларсом Неллом, хотя и не очень лестные для последнего. Он был известен своими публичными критическими замечаниями в адрес исследований Нелла. Пятнадцать лет назад французская пресса много писала о безобразном инциденте в библиотеке Святой Женевьевы в Париже, где спор между ними вылился в некрасивый скандал. Это отчасти объясняло, почему Хенрик Торвальдсен заинтересовался предложением Петера Хансена, но не до конца.
А де Рокфор хотел знать все.
Бодрящий морской ветер дул со стороны темного Орезунда, и дождь постепенно превращался в туман. Два его помощника стояли рядом. Еще двое ждали в машине, припаркованной позади усадьбы. Они еще не полностью пришли в себя после наркотиков, вколотых им с помощью дротиков. Де Рокфора очень интересовало, кто же вмешался в его игру. Он чувствовал, что за ним нет хвоста, и тем не менее кто-то скрытно отслеживал его перемещения. Кто-то, умело пользующийся дротиками с отравой.
Но сначала первоочередные дела. Он прошел по топкому двору к живой изгороди, обрамлявшей элегантный фасад дома. На первом этаже в комнате, из которой днем, без сомнения, должен быть потрясающий вид на море, горел свет. Он не заметил ни охраны, ни собак, ни какой-либо сигнализации. Странно, но не удивительно.
Де Рокфор приблизился к освещенному окну. Он заметил, что на подъездной аллее припаркована машина, и подумал, что удача начинает ему улыбаться. Осторожно заглянул внутрь и увидел Стефани Нелл и Коттона Малоуна, разговаривающих со стариком.
Да, удача сегодня действительно на его стороне.
Он сделал повелительный жест, и один из его людей извлек нейлоновый чехол. Де Рокфор расстегнул молнию и достал микрофон. Осторожно приспособил его резиновую присоску на мокрое оконное стекло. Радиоприемник, оставшийся в чехле, теперь мог улавливать каждое слово.
Он вставил в ухо крохотный наушник.
Перед тем как он их убьет, нужно послушать, о чем они говорят.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал Торвальдсен Стефани.
— Это так мило с вашей стороны, герр Торвальдсен, но я предпочитаю постоять, — заявила Стефани с презрением в голосе.
Торвальдсен потянулся за кофейником и наполнил свою чашку.
— Я бы попросил вас выбрать любое другое обращение. — Он вернул кофейник на место. — Я питаю отвращение ко всему, имеющему отношение к Германии.
Малоун наблюдал, как Стефани обдумывает эти слова. Разумеется, поскольку Торвальдсен был «персоной повышенного интереса» в файлах Magellan Billet, она знала, что все его родные — дед, дядья, тетки и кузены — стали жертвами нацистов во время фашистской оккупации Дании. Но он ожидал, что Стефани все равно не утихомирится. Напротив, лицо ее смягчилось, и она сказала:
— Ладно, тогда пусть будет Хенрик.
Торвальдсен опустил кусочек сахара в свою чашку.
— Я оценил ваш юмор. — Он помешал кофе. — И давно убедился, что все проблемы можно разрешить за чашечкой кофе. Человек больше расскажет о себе за чашкой хорошего кофе, чем после бутылки шампанского или портвейна.
Малоун знал, что Торвальдсен любит отвлекать собеседников всякой чепухой, пока оценивает ситуацию. Старый датчанин сделал глоток из дымящейся чашки.
— Как я сказал, Стефани, вам пришло время узнать правду.
Она приблизилась к длинному столу и села напротив Малоуна.
— Тогда развейте мои предубеждения насчет вас.
— Какие же?
— Долго перечислять. Я остановлюсь на самых важных. Три года назад вы вступили во взаимоотношения с синдикатом воров, похищающих произведения искусства и связанных с радикальными израильтянами. В прошлом году вы вмешались в выборы в немецкий парламент, нелегально финансируя некоторых кандидатов. Тем не менее по каким-то причинам и немцы, и израильтяне решили не преследовать вас.
Торвальдсен сделал нетерпеливый жест.
— Виновен по всем статьям. Эти радикальные израильтяне, как вы изволили выразиться, — поселенцы, которые не хотят, чтобы коррумпированное израильское правительство лишило их домов. Чтобы им помочь, мы привлекли денежные средства от богатых арабов, которые торговали похищенными произведениями искусства. Украденные предметы были экспроприированы у воров. Возможно, в ваших файлах указано, что эти произведения искусства возвращались первоначальным владельцам.
— За деньги.
— Любой частный детектив берет деньги за свои услуги. Мы просто направляли заработанные деньги на более насущные нужды. Я вижу в этом своеобразную справедливость. А что касается выборов в Германии… Я финансировал нескольких кандидатов, которые находились в оппозиции к правым радикалам. С моей помощью все они победили. Я не намерен позволять фашизму укреплять свои позиции. А вы?
— Ваши действия были незаконными и вызвали массу проблем.
— Мои действия были решением проблемы. И это намного больше, чем сделали американцы.
Казалось, эти слова не произвели большого впечатления на Стефани.
— Какое отношение вы имеете к моему делу?
— К какому вашему делу?
— Касающемуся исследований моего мужа.
Лицо Торвальдсена застыло.
— Я не припоминаю, чтобы вы проявляли хоть малейший интерес к работе Ларса, пока он был жив.
