В темноте он чувствовал весь мир. Не маленький его кусочек вокруг себя, а весь мир вширь и вглубь, и этот мир размеренно дышал. Он ощущал тепло земли под ногами и касался огромного пустого неба. Весь его разум сосредоточился на ритмичной пульсации тела, вот-вот он оторвется от земли и улетит в небо. Он научился видеть, как черные деревья, пролетая под ним, все быстрее и быстрее уносятся вдаль… и наконец он увидел всю долину и весь Пик-парк, весь Дербишир, чьи города и поселки на фоне черных холмов внезапно стали маленькими и незначительными, а освещенные улицы превратились в тонкие нити паутины.
Там, внизу, все казалось таким крошечным и неважным. Не чем иным, как фильмом о песчинках человеческих жизней на лице земли. Стоит тектоническим плитам там, в глубине, подняться, и все эти города и поселки будут навсегда стерты с земной поверхности; словно природа сама приведет себя в порядок, убрав следы цивилизации, как горничная в гостинице меняет постельное белье, как домохозяйка встряхивает простыни, избавляясь от пуха и частичек отмершей кожи, и расправляет покрывала, стараясь скрыть пятна.
Ему нравилось представлять, как это случится; он лелеял этот образ как сладкий сон. В конце концов, не так уж давно последний вулкан выплеснул лаву и раскаленный докрасна пепел на долину Дербента и последние ледники проложили себе путь сквозь известняк, прорезав в нем эти живописные ущелья. Пятьсот тысяч лет назад или около того? Ничто по сравнению с парой миллионов. А человек здесь всего несколько тысяч лет, электричество появилось всего столетие назад. Природе достаточно всего раз несильно встряхнуться, и зараза цивилизации пройдет – нужно просто раздраженно повести плечиком, отгоняя надоедливую муху. И тогда возникнут новые долины и озера и между ними поднимутся совершенно другие холмы. И все вокруг снова зарастет березами.
Он не сомневался, что однажды все так и будет. Но не на его веку. Время обещанного тысячелетия стихийных бедствий давно прошло, оставив за собой лишь еще больше мелкой человеческой боли и отчаяния.
Нет, он не боялся темноты – он любил ее. Но этой ночью на пустоши был свет и ходили люди – полицейские. Попавшие в середину каменного круга, они напоминали пришельцев с космического корабля, превращая ночь в ярмарку и убивая тишину глухими ударами своих генераторов и утомляющей, никчемной болтовней.
Он знал, что из-за этих огней тени среди деревьев сгустятся еще больше и он по-прежнему останется невидим для их непривычных к темноте глаз. Это обстоятельство позволило ему подобраться ближе, пока он не оказался на достаточном расстоянии, чтобы услышать, как вздыхают и поют на ветру Девственницы, уловить слабые отголоски мелодии Скрипача, чьи ноты блуждали в вершинах берез и, затихая, вместе с листьями опадали на землю. Этой ночью звучал не танец, но только погребальная песнь. Музыка, которую он слышал, была лишена надежды, Девять Девственниц и Скрипач не подавали ему ни малейшего знака ободрения.
И он знал, что ему больше нечего ждать. Он думал, что его мир можно изменить, жизнь – начать заново, а память прошлого запрятана глубоко и следы позора стерты. Но он видел ее лицо. И теперь было слишком поздно.
Бен Купер потер рукой глаза. Вокруг него в темноте находилось слишком много тел. Он ощущал их тепло, запах пота и несвежей одежды, слышал, как они дышат и как поскрипывают их ботинки. Но видел он лишь яркий квадрат и несколько расплывчатых силуэтов, и время от времени очертания головы или плеча мелькали на границе света. Перед тем как очертания исчезли, показалось, что Девственницы двигаются: едва заметный шаг вправо, шаг влево, попадали в поле зрения и снова выходили из него, приближались и удалялись, словно захваченные во время праздничного танца. Потом раздались щелчок и жужжание мотора, и они исчезли, растворившись в потоке яркого белого света, в луче которого остались висеть лишь струйки сигаретного дыма.
Купер неловко повернулся и почувствовал, как затекло тело. Было раннее утро, но его мозг уже полностью проснулся. На самом деле его воображение намного опередило факты и перед глазами вставали яркие образы. Вчера он сам стоял на Рингхэмской пустоши. Колючий ветер дул ему в лицо, под ногами шуршал засохший вереск и хрустели березовые листья. И он видел, где все это началось, – среди камней.
В темноте, в стороне от других, выросла одна расплывчатая фигура. Уголком глаза он уловил, как легкая игра теней сложилась в лицо, на секунду повернувшееся прямо к нему. Купер почувствовал на себе быстрый взгляд, словно в комнату пробрался сквознячок и тихонько коснулся его лица. Ему вдруг стало не по себе. Он старался не шевелиться, чтобы не привлечь к себе внимания. Бен знал, что привлекать к себе ее внимание не в его интересах. Но он и представить себе не мог, о чем с ней говорить, если бы пришлось.
Из темноты донесся голос:
– …На расстояние сорок футов, по открытому песчаному грунту. В центре след на земле длиной почти двадцать футов. Никаких признаков борьбы. Однако…
На экране появился следующий слайд, странный и бессмысленный, пока наконец не настроился фокус. Куперу показалось, что перед ним снимок, сделанный с высоты птичьего полета, и он видит место, где лежит корпус древнего корабля, наполовину похороненный в песке. Неровный эллипс, темно-красный с черными пятнами. Его окружало нечто странного зернисто-желтого цвета – возможно, глубокий песок, который засыпал края эллипса и волнами скатывался к подножию далеких оранжевых холмов, не отбрасывавших тени.
Может быть, он смотрел на некий Ноев ковчег, выброшенный на горный склон в далекой Сирии, – предмет, о дальности которого спорят до сих пор. Зубчатые черные отметины в центре могли быть остатками окаменевшей рулевой рубки, раскрошившихся мачт и палуб или такелажа, превратившегося от времени в пыль. Но в этой пустыне не было настоящего солнечного света – только искусственные цвета.
Потом перед экраном мелькнула тень, и свет проектора выхватил усталое лицо.
– Вы все поняли, что это такое. От меня не требуется объяснений. Смерть наступила в течение нескольких минут.
Чтобы прогнать видение, Куперу пришлось встряхнуться. Полицейские вокруг него опять стали существами из плоти и крови, знакомыми лицами из команды дербиширского отдела уголовного розыска. На экране им показывали результаты вскрытия, фотографию, сделанную в прозекторской. Красный эллипс был раной, нанесенной острым ножом на дюйм ниже ребра. Смертельный удар попал в сердце. Бледно-оранжевые холмы – женская плоть, округлости женского живота и подреберья. Крупицы песка – многократно увеличенные поры на коже, искаженные искусственным светом, из-за которого труп терял последние черты сходства с человеческим телом.
Эта желтая пустыня была телом Дженни Уэстон. И никто не сомневался в ее смерти. Сомневаться было слишком поздно.
– И мы нашли так много этих чертовых кострищ, что можно подумать, будто там проходил слет бойскаутов, – комментировал старший инспектор Тэлби, когда на слайде опять появился вид Рингхэмской пустоши.
Купер заметил несколько улыбок, но не услышал смеха: еще было раннее утро, и предмет разговора не располагал к шуткам. Старший инспектор предпринял новую попытку.
– Криминалисты говорят, что это не бойскауты. Если только в наши дни бойскаутские значки не выдаются за секс, наркотики и жертвоприношение животных.
Брифинг созвали рано, еще до рассвета. Многие офицеры выглядели усталыми и сонными: все поздно легли спать и не выспались. Но они проснутся, когда день пойдет своим чередом, когда кровь получит свою порцию кофеина, а жизнь заставит сосредоточиться на поставленных перед ними задачах.
Диспетчерская в управлении эдендейлского подразделения была заполнена лишь наполовину. Бен Купер ожидал, что не найдет свободного места, но, к своему удивлению, обнаружил, что публики совсем немного. Позже выяснилось, что многие детективы уже выехали на место преступления, чтобы с первыми лучами солнца продолжить тщательный поиск недолговечных улик для суда, которые, если их не собрать вовремя, исчезнут или будут безнадежно испорчены первым хорошим дождем либо попросту затоптаны.
Рядом с Тэлби сидел глава подразделения, Колин Джепсон. Теперь его следовало называть главным суперинтендантом. Говорили, что в восьмидесятые годы это звание отменили, но полиция Дербишира восстановила его для своих командиров подразделений, хотя и без соответствующей доплаты.
Ни один суперинтендант пока не был назначен сюда, и Эдендейл до сих пор оставался без такового. На текущий момент руководство расследованием возлагалось на Тэлби. Куперу даже показалось, что со вчерашнего дня у старшего инспектора немного прибавилось седины на висках, а плечи стали чуть более сутулыми.
