— Сначала заложник. Может вы и не имеете никакого отношения к обмену, а так, что-то где-то слышали!
— А не боишься, что мы тебя сейчас просто убьем и заберем деньги? — дедок насмешлив, куражится.
— Боюсь. Поэтому и сделал одну вешицу, она вас позабавит, — я медленно и осторожно опускаю сумку перед собой. Потом медленно достаю детский брелок с множеством кнопочек и нажимаю на одну. Раздается какая-то визгливая мелодия. В ночи ее слышно далеко и хорошо.
Дедок с сынком сразу нацелили автоматы на меня.
— Это что ты, мил человек, задумал? — нет уже прежнего куража и елея в голосе деда.
— Это я бомбу поставил на боевой взвод. Теперь, если сумку раскрыть, разрезать, будет маленький «Бум». Человеку ничего, а вот денежки тю-тю. Сгорят, а что не сгорит, то можно будет просто выбросить, потому что даже в туалет не сходишь, не подотрешься. Слишком маленькие бумажки останутся. Не хватит. Пальцы испачкаешь, — пояснил я и плюнул им под ноги.
Теперь я уже курил не кулак, а держал руку на отлете. Мой черед куражится. Ну, думайте, пособники бандитов, думайте. Казалось, что через несколько секунд у них из ушей повалит дым. Мозги у них соображали в нестандартных ситуациях медленно. Даже крайне медленно.
Есть деньги, но взять их нельзя. Самое главное, чтобы они были на самом деле пособниками бандитов, чтобы они были посредниками при обмене, а не просто желающими хапнуть кучу денег на халяву. Я ждал. Надо их поторопить, направить мыслительный процесс в нужное русло.
— Так где состоится обмен?
— Хорошо! — с ненавистью в голосе выдавил из себя дед. — Пойдешь с сыном к чеченам, там и посмотришь. А сумочку оставишь здесь. Я ее посторожу.
Пока все идет по задуманному, даже лучше чем задумано. Тьфу, тьфу, тьфу.
Дед достал радиостанцию, отвернулся от меня и зашептал что-то. Станция сначала ответила шумным шорохом атмосферных помех, потом четко по-русски с чеченским акцентом.
— Ты штучку-то оставь, чтобы бомбу разрядить-то, — заявил дед.
— А зачем? Вернусь и разряжу. Не вернусь — не будет денежек. Или все довольны, или все остаются при своем интересе.
— Ну, смотри, щенок, если обманешь, то будешь молить о смерти. — Нет в голосе его прежнего меда. Волк, просто волк. Не ошибся я в породе этого зверя, не ошибся.
— Пошли, — сын толкнул больно в бок стволом автомата.
— Пошли, — я вздохнул и отправился на российскую, но чужую территорию.
Шли минут пятнадцать, ноги вязли в грязи, не побегаешь. Из кустов поднялись две фигуры.
— Ну, молись теперь, гад, чтобы живым ушел, — вполголоса сказал мне сопровождающий.
— Господа, — голос мой был полон испуга, — покажите мне заложника.
— А может тебе еще показать х... и дать полизать? — голос из темноты с чеченским акцентом.
— Это предложение для меня неприемлемо, — стараюсь говорить как можно тверже, но не резко.
В этой почти кромешной темноте только голос может выразить все твои эмоции, — ни выражения лиц, ни позы тел не видно, только размытые пятна.
— Ладно. Покажи. — Имен не называют, опытные гады!
Из темноты подводят еще одну фигуру. Она спотыкается на каждом шагу, ее поддерживают. Я подхожу ближе. Вокруг нас скучиваются бандиты, поговорить нормально не дадут.
— Андрей, ты?
— Я, Леха, я, — голос слаб — не знаю сможет ли Андрей выполнить то, что я задумал.
— Какой у нас был позывной на узле связи?
— Каскад.
— А когда все отдали молдаванам?
— Кодру.
— Пальцы покажи.
— Да целые, целые! — гогочут чечены.
— Я хочу сам посмотреть! — беру руки Андрея, ничего не видно, ощупываю пальцы. Все на месте. Руками ощупываю голову — уши тоже месте. Потом поворачиваю ему голову до тех пор, пока он может терпеть.
— Э, больно! — Андрей вскрикнул.
— Если хочешь ему голову оторвать, так скажи, мы это сами сделаем! Деньги только отдай! — ржание вокруг нас усиливается.
— Ладно, где деньги?
— А где гарантия, что мы уйдем целыми?
— Хотели бы убить, давно бы это сделали!
— Логично! — я расстегиваю куртку, снимаю ее. — На, подержи, — протягиваю ближайшему бандиту. Потом отстегиваю подклад и вынимаю оттуда жилет с деньгами, передаю его, подклад — на место.
— Ух ты! — зажигаются фонари и спички, бандиты осматривают жилет, расстегивают его, достают деньги. — Тут все правильно?
— Все правильно, — подтверждаю я.
— А в сумке? — не выдерживает сынуля.
— Ничего, хлам.
— Ну, ты гад! — в голосе его чувствуется и уважение и ненависть одновременно.
— Я забираю заложника и мы уходим. Вы получили деньги, я — человека, все справедливо.
— Он пойдет в пяти метрах за вами. Если что не так, то первым мы убьем его.
— Я не против, — пожимаю плечами.
Мне вообще сегодня умирать не хочется.
Вышли в обратный путь, я подсвечиваю фонариком дорогу, постоянно оглядываюсь назад, Андрей плетется сзади. Ему тяжело. Прошли больше половины пути. Жду Андрея. Вот он уже на подходе. Я закуриваю, машу фонарем, зажигалкой.
— Ты чего? — спросил «сынуля».
— Не хочу чтобы твой папаша нас пристрелил.
— Так в сумке-то что у тебя?
— От дохлого осла уши, — поясняю я.
Он достал радиостанцию, вызвал отца и сообщил ему эту новость. Пока он разговаривал с отцом и объяснял ему, как их облапошили, я снимал часы, и трансформировал застежку часов в нож. Андрей подошел.
Ну же, сейчас!
— Андрей, как только ты падаешь — катишься вправо. Пароль — узлы связи. Не бойся! — шепчу я ему.
— Вы что там удумали? — голос насторожен. — О, ё! А это что?
В этот же момент там, где мы оставили деда, раздается небольшой взрыв, и дед превращается в факел. В ночи хорошо видно, как он горит, но только мне некогда смотреть! Правой рукой, в которой зажат нож, бью в горло противника. У меня не будет другого шанса.
Нож входит по самую рукоятку, я выдергиваю его и падаю. Андрея рядом нет. Откатываюсь в сторону и ползу в сторону нашей территории. По пути чищу нож о землю, траву, вытираю от грязи о куртку, складываю на место. Часы обратно на руку.
Чечены стреляют в нашу сторону, оттуда им отвечают спецназовцы. На месте, родимые, на месте.
Все как на настоящей войне. Я доползаю до какой-то ямки и лежу, не поднимая головы. Не хочется схлопотать пулю.
За спиной начинают рваться гранаты. По звуку — от подствольника. Не хватало еще, чтобы из-за меня началась вторая чеченская война. Глубже вдавливаюсь в землю. За спиной стрельба стихла. Зато впереди меня спецыне могут еще минут десять успокоиться.
Я закладываю руки за голову. Слышу топанье тяжелых ботинок. Сначала удар в бок. Сильный удар, сознание мутнеет, но не уходит, а вот дыхание перебивает. Браслеты захлопываются на кистях. Захлопываются с разбегу, то есть через пять-десять минут кровь перестанет поступать в кисти. Это больно.
Тут вновь возобновляется стрельба с территории противника, извините, — вероятного противника.
Меня тащат по земле. Сами ползут, и двое тащат меня. Спасибо, что не мордой вниз, то бы захлебнулся грязью.
Рывком поднимают, руки вверх. Ноги пинком по внутренней части стопы. По косточке, больно, очень больно, ноги раздвигают на немыслимую ширину. Не дай бог, в пах стукнут. Освещают лицо фонарем. Сами в масках. Обычное дело. Ты же сам рассчитал всю эту операцию.
— Он, — слышу незнакомый голос из темноты.
— Где Рабинович-Коэн? — другой голос, обращенный ко мне.
— Не знаю, — я пожимаю плечами. С поднятыми руками и с раздвинутыми ногами это не очень хорошо получается. — Был рядом, началась заваруха, он исчез.
— Где деньги?
— Отдал за еврея.
— Искать Рабиновича!
Через несколько минут стрельба стихла. Я уже на нашей земле.
— К чехам идти?
— Приказа не было!
— Черт!
Слышу невнятный спор, идет на повышенных тонах, в основном обычный мат.
— Уходим! В машину! Группу оставить здесь до рассвета, если кто будет на поле — забрать!
Загнув голову чуть не до земли, больно уперев ствол пистолета в между лопаток, иногда подпинывая сзади, меня полубегом ведут в сторону машины. Микроавтобус. Швыряют на пол, сверху ноги, ствол автомата в шею.
Поехали. Машину подбрасывает на кочках, голова бьется о металлический пол, автомат сильнее вдавливается в шею. Руки за головой.
Пока получается все как надо. Все видели, как я отдал деньги, мне передали заложника; кстати, этого заложника я хотел передать в органы правосудия, тем самым выторговывал себе прежнею работу. Но тут что-то случилось с дедом, если бы не было деда, то сумку мне пришлось расстегнуть самому.
Там было самодельное взрывное устройство, даже не столько взрывное, сколько зажигательное. Все примитивно, по-детски. Но надежно. Устройство безоболочное, собрать по фрагментам почти невозможно. Ну, были там бутылки с бензином и маслом. Это запрещено законом? Нет!
Ладно, меня сейчас будут прессовать. Надо отдохнуть. Видимо, тащат меня в столицу Ставрополья — Ставрополь. Надо беречь силы, в том числе и эмоциональные.
