21
Когда следующим вечером Норман предложил ей после работы пройтись по городу, Элис сразу поняла: он не имеет в виду просто прогулку. В общем, она даже догадывалась, что именно будет целью — и не ошиблась. Он остановил машину недалеко от угла Rue des Saints Peres и Rue de Babylone и пояснил:
— Дальше, если не возражаешь, пешком.
— Боишься спугнуть ее? — неуверенно пошутила Элис.
— Просто хочу осмотреться внимательно. На самом деле, я совершенно не уверен, что мы ее там встретим.
— В таком случае, зачем мы туда идем?
Норман улыбнулся.
— Допустим, я просто пригласил тебя в маленькое кафе. Посидим, попьем чего-нибудь. Я начну к тебе приставать. Ты вызовешь полицию…
— Звучит заманчиво. Ну, а если мы ее все-таки встретим, что тогда?
— Тоже посидим и поговорим, — сказал он, — только уже втроем.
— О чем? — спросила Элис.
— Как минимум, о том, кто она такая, — ответил Норман, — как бы то ни было, она подлежит опросу в связи с люксембургским делом. Мы просто делаем нашу работу, не так ли?
До самой арки, ведущей в сквер, они шли молча. Только в последний момент Элис в некоторой нерешительности остановилась.
— Норманн, ты уверен, что это следует делать?
— Знаешь, — сказал он, — примерно четверть века назад, один человек очень доходчиво мне объяснил: надо уметь взглянуть в глаза собственным страхам. Это как раз такой случай.
Они ступили под арку, сделали несколько шагов, и… Она сидела на том самом месте, за столиком между двумя фигурами — львом и драконом — и одета была точно так же. Темно-красный свободный спортивный костюм и снежно-белая головная повязка с угольно-черным узором, похожим на пиктограммы. Ярко-синие глаза смотрели чуть насмешливо. Она приветственно помахала рукой:
— Привет, как дела?
— Мерси, дела в порядке, — ответил Норман, — не возражаете против нашей кампании?
— Как я могу возражать, — она подмигнула, — Вы ведь из полиции, и при исполнении.
— Откуда вы знаете? — спросила Элис.
— Видела, как вы подходили к Роберу. Потом он про вас рассказывал. Вы — Элис Сюркуф. А вы…
— Норман Олле, отдел по борьбе с терроризмом.
— Седна Расмун, — представилась она, — Вы приземляйтесь. Тут хороший кофе и просто замечательный яблочный пирог.
Элис и Норман уселись с двух сторон от нее.
— Вы — француженка? — спросил полковник.
— Формально я датчанка. Но Дания в шенгенской зоне, так что я могу находиться во Франции сколько хочу, правильно?
— Да, разумеется. А можно взглянуть на ваши документы?
— Конечно, — Седна улыбнулась и протянула ему паспорт.
Норман пролистал несколько страниц.
— Какорток… Где это?
— Это в Гренландии. Датская территория в Новом Свете.
— Ах, в Гренландии… Значит, ваше имя…
— Эскимосское, — подсказала она.
— Но на эскимоску вы не похожи, — заметил полковник.
— Я гибрид в некотором роде, — пояснила Седна, — Так что я ни на кого не похожа… Алло, официант! Два эспрессо и два кусочка яблочного пирога господам из полиции, а мне еще один латте.
— Почему вы считаете, что мы пьем эспрессо? — спросила Элис.
— Все парижские полицейские его пьют, разве нет?
— Ну, раз так, будем держать марку, — сказал Норман, — а вам часто приходится иметь дело с полицией?
— Не особенно. Но мне нравится общаться с полицейскими. Они бывают такими милыми и обаятельными…
— Надеюсь, мы не испортим вам впечатление о парижской полиции, если зададим пару-тройку вопросов? — несколько поспешно спросила Элис.
Седна взглянула на нее с некоторым удивлением:
— Но Элис, вам же не хочется портить это впечатление. Значит, вы его не испортите.
Элис почувствовала, что еще немного, и она просто покраснеет (чего с ней не случалось уже лет 10), и снова несколько поспешно задала вопрос:
— Скажите, Седна, вам приходилось встречать название «Нефер»?
— Да. У Робера был контракт с ними.
— Который он расторг по вашему совету?
— Мне действительно очень не понравился этот контракт. А если мне что-то действительно очень не нравится, то я не имею привычки это терпеть.
Норман выразительно кашлянул.
— А что если бы руководство «Нефер» настаивало на соблюдении контракта? Они ведь имели на это полное право, не так ли?
— Имели на это право? — переспросила она, — Что вы, Норман. Контракт — контрактом, но есть вещи, которые в жизни просто неуместны. Я рада, что они сами это поняли.
— Сами, — повторил полковник, — А имя Камал Самир вам что-то говорит?
— Да, это владелец той самой компании.
Полковник кивнул и положил на столик фотографию, на которой было разбитое такси, стоящее поперек шоссе D47, и голова Камала на асфальте.
— Взгляните на этот снимок.
Седна равнодушно пожала плечами:
— Ну, что я могу сказать? Так он выглядит еще забавнее, чем целиком.
— Гм. Последний раз на моей памяти такое зрелище назвал забавным один парень в Заире. Он заправски орудовал отточенной саперной лопаткой, и отрезание голов было его хобби.
— Саперной лопаткой? — переспросила Седна, — Не могу сказать того же самого о себе. Я вижу, Норман, у вас на языке крутится вопрос: не я ли отрезала голову этому типу? Если бы даже вы это спросили, и если бы я даже ответила утвердительно — что с того? Связать ту черную кошку со мной можно, разве что, через закон о колдовстве, но он во Франции отменен лет двести с лишним назад.
— Откуда вы знаете про черную кошку?
— Телевизор. История таксиста уже попала в top-list свежих парижских ужасов.
Появился официант и поставил на стол три чашечки и два блюдца с безукоризненно-ровными квадратиками яблочного пирога.
Элис тронула Нормана за плечо.
— У тебя есть фото из Люксембургского сада? Я имею в виду, какая-нибудь спина крупным планом.
— Конечно, — ответил он, и положил на стол снимок одного из трупов.
— Эту тушку я тоже видела в новостях, — сообщила Седна, — репортеры почему-то сочли ее интересной а, по-моему, ничего особенного.
— Видите ли в чем дело, — нерешительно пояснила Элис, — на спине одного живого человека я видела шрамы очень похожей формы и размера. Совсем свежие.
— О, ну конечно! Милый Робер! Знаете, я бываю немного несдержанна в любовных играх. Но это ведь не преступление, правда? А он теперь может хвастаться перед друзьями тем, что привел женщину в такой экстаз. Мужчины этим гордятся. Я права, Норман?
Полковник почесал в затылке.
— В общем, есть такое дело. Но происшествие в Люксембургском саду уже не относится к любовным играм… Знаете, Седна, что меня беспокоит?
— Что, Норман?
— Возможное продолжение, — сказал он, — Допустим, в Париж заявится Дауд Самир, брат Камала, или еще какой-нибудь родственник, который унаследует его фирму вместе с этой проблемой. Мне не хотелось бы иметь постоянный раздел в этом, как вы выразились, топ-листе свежих парижских ужасов.
Седна презрительно фыркнула.
— Не стоит беспокойства. Я уверена, что эта семья просто продаст свой парижский бизнес.
— Уверены? — переспросил он.
— Да. Они довольно серьезно относятся ко всякой мистике. К разнообразным приметам, странным совпадениям, необычным снам… Если вы понимаете, о чем я.
— Наверное, понимаю. Тогда неприятность с Камалом можно считать несчастным случаем. К сожалению, с событиями в Люксембургском саду так не получится.
— Да ладно, Норман. Вы-то не суеверны и вам ли не знать, что у любых, самых странных событий, рано или поздно найдется рациональное объяснение.
— Проверим на примере? — предложил полковник.
— На каком? — спросила она.
— Ваш интерес к химере, — сказал он, и пояснил, — не химерам вообще, а одной конкретной химере, с которой связано несколько специфических мифов. Как рационально объяснить этот интерес у вас лично.
— Видите ли, Норман, я эксперт по древнему искусству и мифологии. Чтобы рационально объяснить мои мотивы, надо хотя бы в общих чертах знать то, что знаю я. Существо, о котором вы говорите, это не просто каменное изваяние, и не просто персонаж нескольких легенд. Это принцип катастрофизма, без которого не может развиваться мир.
Полковник побарабанил пальцами по столу:
— Мне как-то не по душе этот принцип. Сразу же возникают ассоциации с моей работой… С ее наиболее неприятными аспектами.
Седна улыбнулась:
— Ну, что вы, Норман. Принцип катастрофизма имеет мало отношения к событиям вроде 9/11 в Нью-Йорке или выходкам террориста Карлоса здесь, в Париже, в конце прошлого века. Другое дело — Великая Французская Революция. Или информационная революция, из-за которой мир выглядит таким, каким вы его видите сейчас. Это типичные отражения принципа катастрофизма в обществе. Без него жизнь была бы скучной и наперед заданной от начала и до конца. Одно и то же повторялось бы из поколения в поколение. К счастью для людей, существует неустранимая неопределенность, которая время от времени меняет состояние мира. Старое разрушается, освобождая место новому. Разрушается, конечно, не само собой, а под влиянием некоторой силы.
