глаза. — Да, я все вижу. Ничего такого, если ты скажешь, как есть. Я понимаю, что надоел уже с этим. Просто скажи это вслух.
Руперт вздохнул и с легкой улыбкой отвернулся куда-то в сторону.
— Да, это забавно, не так ли? Ладно, можешь затаить свое мнение при себе. Просто хочу, чтобы ты знал — я дергаю тебя не потому что такой противный, а потому что кое-кому пора бы уже раскошелиться на новую технику! — последние слова Дик выкрикнул в сторону кабинета Боба.
Вернувшись за свой стол, он открыл следующий заказ. Глаза бегали по строчкам и эскизу, но ничего не видели. Время от времени они прыгали искоса на Руперта. Что, Дик? Выставил себя идиотом в очередной раз?
Их верстальщик был парнем флегматичным. Вероятно, ему в самом деле все равно, сколько раз на дню к нему обратится иллюстратор со своими поправками к обложке. Не проецирует ли Дик на него собственную раздражительность?
Не думаю.
И дело тут вот в чем. Если я подойду к тебе и шепну на ухо, что только что убил президента, то ничто не выдаст мою ложь, за исключением твоего здравого предположения, как вообще такого клоуна, как я, могли подпустить к президенту хотя бы на километр.
Но что если речь пойдет о загаданной цифре? Я скажу, что думаю о семерке, и тут твой здравый взгляд на вещи уже окажется бессилен. Ты будешь вглядываться в мое лицо в надежде выяснить, не испытываю ли я угрызений от того, что соврал? Что если на уме у меня на деле совсем другая цифра? Но ничто меня не выдаст. Потому что ни президент, ни семерка, что бы я с ними не сделал, угрызений моих вызвать они не способны…
Так что все мои россказни, что вписываются в рамки здравого смысла, и в то же время не трогают мое сердце, тебе не удастся опробовать на зуб.
В детстве, в пионерском лагере, мы одно время играли в подобную игру. Один из нас зажимал в кулаке камешек. Слишком мелкий, чтобы это хоть как-то отражалось на внешнем виде кулака. Достаточно было того факта, что он в нем зажат. А возможно, кулак сжимал пустоту. Остальным предлагалось это выяснить по глазам, улыбке, голосу, уверяющему, что камня в руках нет…
А после наши догадки мы сверяли с правдой. На основе этого выводились признаки лжи. И проблема выявленных признаков была в том, что они никогда не повторялись дважды. По количеству морганий, дергающимся губам и заминках в речи, врущий не отличался от того, кто не врал. Но мы продолжали искать тот самый, универсальный признак…
…пока я вдруг не осознал. От сокрытия камешка не будет последствий.
Ни врущему, ни обманутому. Не было ни сочувствия, ни стыда, ни злорадства. Врущий не подавлял в себе ни одно из этих чувств. В нем не было борьбы, и она никак не отражалась, а потому и искать в наших лицах и голосах было совершенно нечего. Это были бессмысленные детские забавы.
Да, настоящая ложь, серьезная, способная ранить, всегда оставляла за собой следы борьбы внутренних качеств человека и его мотивов. Но что делать с тем, кто слишком бессердечен, чтобы испытывать борьбу? Или с тем, кто слишком флегматичен…
— Руп, — вырвалось у Дика. Тот поднял на него голову из-за печатного станка. — В самом деле, в этом нет ничего такого. Если что-то не нравится, говори прямо… Вот, попробуй этот макет.
Руперт мельком переглянулся с Олдли и стал подготавливать принтер. Дик быстро написал в черновиках на своей почте.
Сделай так, чтобы я мог подслушать то, что тут обо мне молчат.
Не прошло и минуты, как черновики обновились.
Святое дело! Загрузи это ПО, запусти и вбей в него свой номер телефона. Он зазвонит и ты выйдешь из офиса под вежливым предлогом, а когда поднесешь его к уху, услышишь все то, что уловит звуковая карта компьютера, на котором запущено ПО.
Дик выполнил инструкции, и его телефон начал трезвонить. Спешно покинув офис, он для надежности звучно зашагал в другое крыло, чтобы у его коллег не осталось сомнений, что их сплетни останутся вне зоны слышимости. Зайдя в туалет, он поднес телефон к уху.
— Дик — толстая заноза в заднице.
— Толстая, — хрюкнул от смешка Олдли, — но короткая…
— Да, не зря же его так прозвали, — мерзко хохотнул Руперт, — Дик… Слышь, Дик… Тьфу, твою мать…
У Дика задрожали руки от гнева и обиды. Отложив телефон на раковину, он сполоснул лицо в ледяной воде и завис, уставившись на себя в грязное зеркало.
— Клянусь, если он еще раз скажет, что обложка не подходит, я ему прям здесь вмажу, — раздался голос в телефоне. — Да простит меня Боб…
— Да хер с ним… Он ростом не вышел, вот и хочет казаться важнее, чем есть. Он бы и меня шпынял, если б должность позволяла… Но нет, хорошо, что рисовать картинки много ума не надо…
— Перфекционист чертов, ты погляди… Почему он просто не может расслабиться?
— Да он и так расслабился, я видел, — вспомнил Олдли. — С новенькой то он как запел, ты бы слышал. Явно в себя поверил парень. Как думаешь, почему ее теперь здесь нет? Приболела? — он кашлянул. — Вот уж не думаю.
Дик схватил телефон и пошел обратно в офис. Войдя, он медленно обвел их взглядом. Оба молчали, будто все это время неотрывно работали, а вовсе не обсуждали его самым грязным способом. Дик шагнул к готовой распечатке и поднял ее к свету.
— Нет, не подходит.
Руперт уставился на него. Дик напрягся, готовый увернуться от удара и заехать ему в ответ. Но верстальщик удивительно умело скрывал свои эмоции за неподвижным лицом.
— Опять?
— Да, опять, — процедил Дик, с вызовом глядя ему прямо в глаза. Тот пожал плечами.
— Ладно.
Дик сделал головой пригласительный жест.
— Давай, не волнуйся. Боб простит. Мы ему ничего не скажем.
— Да чего тут прощать, краски на это уйдет всего ничего, — не понял Руперт. — Не парься.
— Да-да, — поддакнул Дик. Его
