— Как ужасно, что ты все это видел. Но со временем воспоминания сотрутся, и ты перестанешь грустить. Ты построишь мост, ведущий от этих воспоминаний, и пройдешь по этому мосту в то будущее, которое теперь перед тобой открылось.
— Я перейду по этому мосту?
— Да, именно так происходит в жизни. Мы не можем постоянно грустить. Я подозреваю, что тебе нужно было бы рассказать полиции о том, что случилось. Не смотри так испуганно, как маленькая сова. Мы не собираемся ничего рассказывать полиции.
— Не собираемся?
— Нет. Твой старый дом в Педлар-ярде очень далеко отсюда. А ты принес мое последнее письмо, да? Я знаю, что ты принес.
— Я думал, что вам стоит увидеть его, чтобы убедиться в том, что я — это действительно я.
Алиса улыбнулась.
— Я вижу, что ты — это действительно ты, и без письма, — сказала она. — Даже без фотографии, что ты принес сюда. Я вижу это, но... — пауза, — я рада, что ты принес ее.
— Я хотел запомнить маму счастливой. Она ведь счастлива на фото?
— Да. — Алиса долго смотрела на мамину фотографию, иногда очерчивая пальцем ее лицо. Потом она сказала: — Ты больше похож на мать, чем на отца.
— Я знаю.
— Были ли в доме другие бумаги? Что-нибудь, что могло бы привести людей из Педлар-ярда сюда? Еще какие-нибудь фотографии?
— Нет. Такие вещи невозможно было хранить в доме. Я знал о вас только из историй. Моя мама любила рассказывать мне истории. Она была хорошей рассказчицей, она была способна заставить меня видеть людей и места. Она говорила, что когда-нибудь стала бы писательницей. Я имею в виду, настоящим писателем.
— И ты помнишь, чтобы она выглядела счастливой хоть иногда? Такой, как на этой фотографии?
— О да. Она однажды сказала, что он — мой отец — мог быть очень обаятельным.
Когда она рассказывала об обаятельном молодом мужчине, за которого вышла замуж и который когда-то очень любил ее, ее лицо становилось живым — наполовину грустным, наполовину счастливым...
— Обаятельный, — задумчиво произнесла Алиса, — Да, я уверена, что это правда.
И вновь на меня нахлынули воспоминания. На этот раз о маминых словах, что иногда в семьях происходят странные вещи. Что если ты выходишь замуж за того, кто не нравится твоей семье...
Но вдруг Алиса произнесла:
— Ну, похоже, что в том доме ничего не связывает твоего отца со мной или с тобой, так что, я думаю, мы можем чувствовать себя в безопасности.
Это надо было хорошо обдумать. А потом спросить, поскольку всегда надо уточнять все детали:
— Ты имеешь в виду, что мы никому ничего не скажем?
Алиса задумалась, прежде чем ответить.
— Конечно, мы никому не скажем, — сказала она наконец. — Мы сохраним эту тайну. Я рада, что мама говорила тебе обо мне. — Она замолчала, а потом грустно добавила: — Значит, после всех лет ненависти и насилия я нашла тебя. — Поскольку твоя мама скончалась, мы должны сделать так, чтобы о ней сохранились только хорошие воспоминания. Храни эту фотографию в секрете, ладно?
— Да, конечно. То есть мы будем хранить молчание о том, что она сделала? На случай, если люди будут считать ее убийцей. — Мне с трудом далось это слово, но Алиса, похоже, не заметила этого.
Она сказала:
— Да, это именно то, что я имела в виду. Люди любят сплетничать, и они не всегда бывают добрыми.
Нам надо молчать, иначе за твоей спиной всегда будут шептаться. — Алиса снова замолчала, будто обдумывая, что сказать дальше. — Правда заключается в том, что твоя мать защищала себя и тебя. Матери во все времена защищали своих детей, защищали неистово. — В ее голосе смешались гнев и отчаяние.
— Да, я понимаю.
— И еще, — сказала Алиса, — дорого внимание, а не подарок, запомни это. Я была воспитана достаточно религиозно — большинство людей в то время так воспитывались, — и я знаю, что по-настоящему имеют значение только твои мысли и то, что происходит у тебя в душе. Это то, что Бог видит и слышит. Я не верю, что твоя мать собиралась убить твоего отца.
Мы посмотрели друг на друга. Точно не известно, но никогда нельзя быть в чем-то уверенным на сто процентов, верно?
Если Алиса и уловила эту мысль, то не подала виду. Она сказала:
— Все будет хорошо. Никто не найдет тебя здесь. И никто здесь никогда не обнаружит твою связь с Педлар-ярдом. — Это было сказано с абсолютной уверенностью. — Я живу в этой деревне многие годы, и обо мне здесь все очень хорошего мнения. — Алиса остановилась. — Но я думаю, мы должны будем немного солгать. По-моему, будет неправильно говорить, что ты мой внук. Люди ведь очень любопытны. Они станут расспрашивать: «Боже мой, Алиса, внук? Мы даже не знали, что у тебя есть дети». Так что я думаю, ты будешь просто моим родственником. — На ее губах показалась прекрасная улыбка, которую хочется видеть постоянно. — Но что бы мы ни сказали, здесь ты будешь в безопасности. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — я обещаю!
— Хорошо. Спасибо.
— Отлично. — Она встала. — Что ж, теперь ты здесь. Тебе нужно поужинать, ведь так? Если ты весь день был в дороге, значит, толком ничего не ел. Я хочу услышать все о твоем путешествии, хочу услышать все о тебе. И после того как ты поешь, мы что-нибудь придумаем с постелью для тебя. Наверху есть пара прекрасных комнат для гостей. Где бы ты хотел жить: в задней части дома — там ты сможешь любоваться деревьями — или в той части дома, где ты сможешь видеть дорожку?
Невероятно, но так все и было — без суеты и по-простому. На ужин в первый вечер был замечательный запеченный цыпленок и свежие фрукты на десерт. И один из первых уроков, который был усвоен: есть и готовить еду в этом доме было гораздо приятнее и интереснее, чем в Педлар-ярде.
Вечерняя еда называлась ужином, а еда в полдень — ланчем. Вскоре Алиса сказала:
— Мы устроим тебя в хорошую школу. Здесь в деревне есть одна замечательная школа. Во время уроков ты будешь обедать там. Но когда ты целый день будешь дома — в выходные и на каникулах, — я не хочу постоянно отрываться от своих дел, чтобы готовить тебе еду. Меня может не быть дома — мне нравится принимать участие в жизни нашей церкви и заниматься благотворительностью. Иногда я встречаюсь с друзьями, или друзья приходят ко мне на ланч. И мы не захотим, чтобы вокруг нас крутился ребенок, пока мы сплетничаем. Да и в любом случае тебе будет скучно. Я эгоистичная женщина, не думаю, что смогу измениться когда-либо. Так что составим несколько правил. Хорошо?
— Да. — Мысль о том, что есть правила, которых надо придерживаться, была неожиданно ободряющей. Это позволяло знать, что можно делать, а что — нет.
— Одно из правил, — сказала Алиса, — будет заключаться в том, что, если в половине первого или в час дня меня не будет дома, ты должен поесть сам. На плите всегда будет суп, который ты сможешь разогреть, сыр и фрукты в холодильнике. Возьмешь то, что захочешь, и вымоешь за собой посуду. Ты справишься?
— Конечно, да.
Ужинали мы обычно в комнате с видом на сад. Алиса готовила восхитительные блюда: курицу или рыбу.
— Мне очень нравится готовить, — сказала она как-то раз. — Я научилась готовить много лет назад, когда была горничной. Твоя мама ведь рассказывала тебе об этом? О том, когда я была прислугой?
— Да.
— Мисс Нина — молодая леди, которой я прислуживала, — любила, когда я готовила для нее, если ее родных не было дома.
Это было еще одной удивительной историей из жизни Алисы. В Педлар-ярде считалось, что место женщины — на кухне. Мужчины полагали, что жены обязаны их обслуживать. И было странно думать, что существовала женщина, которая не умела готовить и считала, что обслуживать должны ее.
— А что, она не могла готовить себе сама, эта Нина?
— В наши дни это — нонсенс, — сказала Алиса. — Но тогда было совсем другое время — двадцатые годы, — и они были очень богатой семьей. Мисс Нине никогда не пришло бы в голову приготовить что-нибудь более значительное, чем заварить чай. И никто никогда не подумал бы, что она делает даже это.
Было удивительно слушать, как Алиса рассказывает мамины истории, и знать, что она сама из этих историй. Она сама была историей. Она была той семнадцатилетней девушкой, в которую был влюблен красивый молодой мужчина, но из-за того, что она была прислугой, они не могли быть вместе.
— Ты жила в Вене?
— Да, это великолепный город. Однажды ты поедешь туда. И ты обязательно полюбишь его.
— Поеду?
— Нет никаких препятствий, которые могли бы помешать.
Вечера в «доме священника» были такими: после ужина все должно было быть убрано, и посуда должна была быть вымыта. Часто они смотрели телевизор, но иногда Алиса включала пластинки — восхитительную музыку Баха, и Шуберта, и Моцарта. «Я люблю музыку», — говорила она. Когда приходила настоящая зима и заморозки окутывали болота, занавески закрывались, и в камине разгорался огонь — наступало время, когда рассказывались другие истории.
