— Выскажи свое обвинение, — промолвил сенешаль.
— Наш покойный магистр ослабил орден. Его политике недоставало мужества и решительности. Пришло время избрать другой путь.
Де Рокфор говорил спокойно, сенешаль знал, как красноречиво он умеет изъясняться. Де Рокфор был фанатиком. Люди, подобные ему, сохраняли орден сильным на протяжении веков, но магистр много раз заявлял, что их польза сходит на нет. Некоторые не соглашались. Так образовались две фракции, одну возглавлял де Рокфор, вторую — Великий магистр. Большинство братьев держали свое мнение при себе, как того требовал обычай. Но междуцарствие было временем споров. Путем обсуждений братья решали, каким путем двигаться дальше.
— Это все, что ты можешь сказать? — спросил сенешаль.
— Слишком долго братьям не было позволено принимать решения. С нами не советовались, наши мнения не принимались во внимание.
— Орден — это не демократия, — заметил сенешаль.
— Я к этому не стремлюсь. Но это братство, в основе которого лежат общие нужды и общие цели. Каждый из нас отдал ордену все, что имел. Мы не заслуживаем того, чтобы нас игнорировали.
Слова де Рокфора возымели действие. Сенешаль заметил, что никто не хочет возразить маршалу и что святость, так долго осенявшая часовню, нарушена. Он почувствовал, что его окружают люди, думающие не так, как он, и имеющие другие цели. В его мозгу звенело одно слово.
Бунт!
— Чего ты добиваешься? — спросил сенешаль.
— Наш магистр не заслуживает обычных почестей.
Сенешаль не дрогнул. Он спросил, как требовал устав:
— Ты требуешь голосования?
— Да, требую.
Устав разрешал голосование по всем вопросам, возникавшим во время междуцарствия. В отсутствие магистра братья управляли сообща. Сенешаль обратился к братьям:
— Кто считает, что наш магистр не заслуживает подобающего места в Хрониках?
Некоторые подняли руки сразу же. Другие колебались. Он дал им две минуты, как того требовал устав. Потом сосчитал голоса.
Двести девяносто один голос «за».
— Больше семидесяти процентов согласны с обвинением. — Сенешаль подавил гнев. — Наш магистр не будет упомянут в Хрониках. — Он не мог поверить, что сказал это. «Прости, мой старый друг». Он отступил от гроба к алтарю. — Раз у вас нет уважения к покойному магистру, вы можете идти. Для тех, кто захочет, я продолжу в Зале Отцов через час.
Братья стройными рядами в полной тишине вышли из часовни. Остался только де Рокфор. Француз приблизился к гробу. На его суровом лице была написана убежденность в своей правоте.
— Это цена, которую он платит за свою трусость.
Больше не было нужды притворяться.
— Ты пожалеешь о том, что сейчас сделал.
— Ученик считает себя магистром? Я с нетерпением жду конклава.
— Ты погубишь нас.
— Я вдохну в орден новую жизнь. Мир должен знать правду. То, что происходило все эти века, — неправильно. Настало время исправить несправедливость.
Сенешаль чувствовал, что в этом утверждении есть доля истины, но в этом деле была и другая сторона.
— Не было никакой нужды позорить хорошего человека.
— Хорошего по отношению к кому? К тебе? Мне он выказывал презрение.
— Это намного больше, чем ты заслуживал.
Де Рокфор криво ухмыльнулся:
— Теперь тебя некому защищать. Остались только я и ты.
— Я с нетерпением ожидаю битвы.
— Я тоже. — Де Рокфор помолчал. — Тридцать процентов братьев не поддержали меня, так что я оставлю вас попрощаться с магистром.
Он повернулся и с гордым видом вышел из часовни. Сенешаль подождал, когда за его врагом закроются двери, потом положил дрожащую руку на гроб. Вокруг него смыкалась паутина ненависти, предательства и фанатизма.
Я уважаю силу наших противников.
Сенешаль только что сошелся в споре со своим противником и проиграл.
И это не сулило ничего хорошего в ближайшие несколько часов.
Франция, Ренн-ле-Шато
11.30
Малоун повернул взятый напрокат автомобиль на восток от главного шоссе, вверх по извилистой дороге. Они только что выехали из Куизы. Отсюда открывался потрясающий вид на темные склоны холмов, густо поросших шиповником, лавандой и чабрецом. Вдалеке возвышались величественные руины крепости, ее обугленные стены торчали из земли, как гигантские пальцы. Окрестности, насколько видел взгляд, вызывали в воображении романтические картины — грозные рыцари, как орлы, слетаются со своих укрепленных высот, чтобы наброситься на врага.
Они со Стефани покинули Копенгаген в четыре часа утра и вылетели в Париж, где сели на первый самолет, направлявшийся на юг Франции, в Тулузу. Через час они приземлились и теперь ехали на юго-запад в место под названием Лангедок.
По дороге Стефани рассказала ему о деревеньке, расположенной полутора тысячами футов выше, на вершине открытого всем ветрам холма, по которому они сейчас взбирались. Первыми эту местность заселили галлы, привлеченные возможностью обозревать с этих высот долину реки Од. Но в V веке здесь обосновались вестготы: построили крепость, дали этому месту кельтское имя — Rhedae, что означало «колесница», и постепенно превратили его в торговый центр. Двести лет спустя франки оттеснили вестготов на юг, в Испанию, и селение стало их столицей. Однако к XIII веку город утратил свой королевский статус, а к концу похода против альбигойцев и вовсе был разрушен. Потом эта местность переходила из рук в руки, ею владели то испанские богатые дома, то французские, какое-то время здесь жил один из лейтенантов Симона де Монфора, получивший баронский титул. Семья лейтенанта построила замок, вокруг которого выросла маленькая деревушка, а название поселения со временем превратилось в Ренн-ле-Шато. Этот род владел здешними землями до 1781 года, когда умерла последняя наследница — Мари д’Отпул де Бланшфор.
— Говорили, что перед смертью она поделилась великой тайной, — повествовала Стефани, — тайной, которую ее семья хранила столетиями. Она была бездетна, ее муж умер раньше ее. Поскольку ей некому было передать свой секрет, она открыла его исповеднику, аббату Антуану Бигу, управлявшему приходом в Ренн-ле-Шато.
Глядя на последний изгиб узкой дороги, Малоун представлял, каково жить в таком отдаленном месте. Изолированные долины образовывали идеальное убежище и для скрывающихся беглецов, и для неугомонных пилигримов. Неудивительно, что этот край дал столько пищи воображению, стал меккой для искателей тайн и источником вдохновения для писателей, которые помогли создать ему соответствующую репутацию.
Как Ларс Нелл.
Впереди показался город. Малоун сбросил скорость и въехал в ворота, обрамленные колоннами из известняка. Их украшала надпись: «Fouilles interdites» («Копать запрещено»).
— Им даже пришлось повесить объявление насчет раскопок? — удивился он.
Стефани кивнула:
— Да, люди тут копались даже в мусорных кучах в поисках сокровища. Даже взрывали. Надо было что-то делать с этим.
Здания, сложенные из известняка, располагались вплотную друг к другу, словно книги на полке, у многих были покатые крыши, массивные двери и веранды с проржавевшей металлической оградой.
Главная улица, узкая, извилистая, мощенная булыжниками, поднималась вверх. Вокруг сновали люди с рюкзаками и мишленовскими путеводителями. Попались на глаза несколько крупных магазинов, книжная лавка и ресторан. От главной улицы ответвлялось несколько переулков, ведущих к скоплениям домов. Весь город был не больше пяти сотен ярдов в длину.
— Постоянно здесь живет около ста человек, — сказала Стефани, — но каждый год сюда приезжают пятьдесят тысяч.
— Да-a, книга Ларса оказала большое влияние.
— Больше, чем я думала.
Она посмотрела вперед и велела ему поворачивать налево. Они миновали киоски, торгующие четками, медалями, картинками и сувенирами для обвешанных фотокамерами туристов.
— Сюда приезжают из желания поверить в невозможное, — задумчиво произнесла Стефани.
Еще один виток улицы, и они въехали в посыпанный песком двор. Малоун припарковал свой «пежо». Здесь стояли два автобуса, их водители курили на улице. Сбоку возвышалась водонапорная башня, ее обветшавшие от старости стены украшали знаки зодиака.
— Народ собирается здесь с раннего утра, — рассказывала Стефани, — чтобы посмотреть на имение аббата Соньера. Согласно легенде, он построил его, найдя загадочное сокровище.
Малоун приблизился к каменной стене высотой по пояс. Внизу, на много миль, раскинулась пестрая панорама полей, лесов, долин и гор. Серебристо-зеленые холмы покрывали шапки дубовых и каштановых деревьев. Он посмотрел по сторонам. Величественная громада Пиренеев, увенчанных снегом, преграждала взгляду путь на юг, откуда дул сильный ветер. К счастью, его холод с лихвой компенсировало горячее солнце.
