Ознакомительная версия.
Но ничего определенного Пассан не нашел. Только надышался пыли и забил голову самыми отстойными воспоминаниями, но составить толкового списка подозреваемых так и не сумел.
В том, что касается охраны дома, ему удалось добиться одного: патруль от комиссариата на площади Мутье в Сюрене время от времени будет проезжать мимо. Лучше, чем ничего. Жалобу он не подавал, бумаг не подписывал, местные полицейские просто оказывали ему услугу из солидарности. Ни дети, ни Наоко домой пока не вернулись. А на вечер он кое-что придумал.
17:30. Сейчас он ехал к ресторану, где была назначена встреча, вверх по проспекту Жолио-Кюри в Нантере. Перед мэрией, здоровенной пирамидой в стиле майя, он припарковался на навесной стоянке и пошел вниз, к улице 8 Мая 1945 года. Он знал эти места как свои пять пальцев: именно здесь когда-то ходил, прогуливая занятия.
Однажды ему довелось вернуться сюда, когда он только начал работать в уголовке: 27 марта 2002 года Ришар Дюрн устроил в нантерской мэрии бойню, застрелив из пистолета восемь советников и ранив девятнадцать. Оказавшись на месте убийства, Пассан задал себе лишь один вопрос: не были ли они с безумным убийцей одноклассниками? Оба родились в 1968 году и протирали штаны в одних и тех же классах лицея Жолио-Кюри, напротив мэрии. И тогда он возблагодарил небеса за то, что сам не стал ни преступником, ни безумцем.
Бар «Крис-Бель» никуда не делся — что-то вроде пещеры из плексигласа под бетонным навесом. Помнится, это название получилось из имен хозяйских детей: Кристиана и Изабель. Пассан вошел в бар. И внутри ничего не изменилось: поддельное дерево, поддельная кожа, поддельный мрамор. Даже в мрачном освещении чувствовалось что-то искусственное, фальшивое.
Своего клиента, укрывшегося в отдельной кабинке, он узнал сразу. Долговязый, с вытянутой головой, тот очень прямо сидел перед своей кружкой пива. Как никто другой, Пассан знал, что не стоит судить людей по их внешности, но этот тип как нельзя лучше подходил на свою роль. В приглушенном свете бара из-под прядей сальных волос поблескивала бледная кожа. Сразу видно — извращенец.
Пассан бесцеремонно уселся перед ним за столик. Когда тот подпрыгнул, он убедился, что обратился по адресу. Вытащил из кармана сложенные пополам листки, выхваченные наугад из груды бумаг в кабинете.
— Знаешь, что это такое?
— Нет… нет.
— Список посетителей одного довольно грязного сайта.
— Я… не понимаю… — Вернан испуганно покосился на листки.
— Не понимаешь? — Наклонившись, Пассан продолжал доверительным тоном: — Твой ник в этом списке встречается больше тысячи раз. Есть даже доказательства, что ты заходил на этот поганый сайт из своего офиса. Тебе нужны даты и часы?
Белый как бумага подонок посерел от ужаса. Оставалось его добить.
— Да у вас в конторе бардак, как я погляжу.
Выпятив грудь, педофил попытался взять себя в руки и потянулся к бумагам. Пассан схватил его за запястье и резко вывернул, заставив Вернана взвыть от боли.
— Ну-ка убери лапы, мы еще не договорились.
Пассан отпустил руку Вернана, она тут же исчезла со стола. Слезы выступили у негодяя на глазах.
— Чего желаете, месье? — Рядом с Пассаном возник официант.
— Спасибо, ничего, — буркнул полицейский, не сводя глаз со своей жертвы.
— Сожалею, но у нас принято заказывать.
Подняв голову, он увидел сорокалетнего здоровяка со злобным лицом и сообразил, что это и есть Кристиан, сын хозяина.
— Ну а ты сам чего желаешь? — Пассан вытащил удостоверение.
Тот буквально растворился в воздухе. Вернан съежился на своем стуле. С каждой секундой он выглядел все более одиноким и напуганным. Он уже понял, что о служебной солидарности можно забыть.
— У таких гнид, как ты, есть два пути, — с холодной яростью заговорил Пассан. — Попроще и посложнее.
Его собеседник попытался сглотнуть; кадык задергался, но, похоже, ничего не вышло.
— Тот, что попроще: я прямо сейчас отведу тебя в тихий уголок и двумя бетонными плитами размозжу тебе яйца. Мой собственный вариант химической кастрации.
Вернан молчал. Пассан догадывался, что под столом тот медленно, едва не сдирая кожу, трет ладонь о ладонь.
— А… сложный путь? — выдохнул тот наконец.
— Правосудие пойдет своим ходом. С тем, что у нас на тебя есть, и с тем, что я добавлю, ты сядешь надолго.
— Вы…
— В тюряге с гадами вроде тебя обхождение особое. Это будет подольше, чем с бетонными плитами, да и побольнее, но уж поверь, в итоге выйдет то же самое. Будешь хранить свои яйца в банке, как евнухи в китайской империи.
— Вы… вы точно легавый?
— На свете полно легавых вроде меня, сраный урод. — Пассан ухмыльнулся. — И слава богу. Не то такие говнюки, как ты, гуляли бы на свободе и развлекались себе с малолетками.
— Чего… чего вам надо?
— Ручка найдется?
Чиновник протянул ему «Стайпен». Наверняка подумал, что Пассан собирается вогнать ее ему под ноготь или выколоть глаз.
— Дай руку.
Видимо, Вернан решил, что плохо придется ногтю, но Оливье всего лишь записал у него на ладони фамилию Гийара.
— Рожден анонимно семнадцатого июля семьдесят первого года в Сен-Дени. Завтра в полдень здесь же передашь мне его досье.
— Невозможно. Вся эта информация конфиденциальна. К тому же это и не в моем ведении.
— Вот что действительно невозможно, так это убрать твое хреново имя из списка. — Пассан потряс бумагами.
— Фамилия… — Вернан взглянул на свою ладонь, — очень распространенная.
— Семнадцатого июля семьдесят первого года. Сен-Дени. Найдешь. Я на тебя полагаюсь.
Пассан сунул бумаги в карман и плюнул извращенцу в пиво.
— Завтра в полдень, здесь же. И не вздумай меня подвести.
Выходя из ресторана, он чувствовал, что пиджак прилип к его мокрым от пота плечам. Не староват ли он для таких выходок? В то же время Пассан чувствовал, что неплохо справился с ролью злого полицейского, а в его профессии — это вроде страховки на будущее.
Седьмой час. Начинается второй раунд.
It’s quarter to three, there’s no one in the place
Except you and me…
Make it one for my baby
And one more for the road…[13]
Наоко скачала из Интернета испанский DVD, единственную доступную версию «The Sky’s the Limit».[14] Малоизвестный фильм Фреда Астера 1943 года. Хотя ее мать была фанаткой Годара, Трюффо и Рене, Наоко любила лишь классический балет и чечетку. Пассан бы предпочел, чтобы ей нравились фильмы Мидзогути и театр кабуки. Другие думали, что она обожает японских идолов[15] и безумные представления буто. Но нет, вкусы у нее были скорее западные, причем старомодные. Ее восхищали классические балеты — «Жизель», «Коппелия», «Лебединое озеро». Она знала наизусть имена всех прима-балерин и хореографов. В юности в Токио сердце ее билось в такт па-де-де. В то время она часто мечтала об Грандопера и Большом — легендарных театрах, в которых поклялась себе побывать.
А больше всего она любила американские музыкальные комедии тридцатых-пятидесятых годов, но не позднее фильмов Стэнли Донена с Одри Хепберн, «Вестсайдской истории», «Звуков музыки»… Все, что было снято потом, ее не трогало.
Десять часов вечера. Она блаженствует. Дети уложены. Разомлев после сорокадвухградусной ванны, она нежится в тепле, словно в облаке покоя и довольства. Наконец-то…
Наоко расположилась в спальне, установив поверх стеганого красного одеяла деревянный поднос со спаржевым супом и обжаренным чаем. Не сводя глаз с экрана, она то лакала, как кошка, то отхлебывала душистую жидкость. К вечеру ее гнев утих, да и мысль, что ключи Пассана теперь у нее в кармане, успокаивала. Отныне он не сможет встревать в ее жизнь.
Внезапно она схватила пульт и остановила DVD. Ей послышался странный стук, выбивавшийся из ряда привычных звуков дома. Она тут же подумала о Диего — где он?
Наоко прислушалась: все стихло. Она представила себе нутро здания: канализационные трубы, электрическая проводка, вентиляция. Все эти системы архитектор скрыл в стенах дома, нигде ни выступа, ни кабеля. Наоко это не нравилось — словно бы дом жил собственной потаенной жизнью.
Она поднялась с постели и осторожно двинулась к двери. В коридоре ни звука. Наоко рискнула выйти. В темноте все выглядело застывшим. Не включая свет, она сделала несколько шагов. Всюду царила тишина. Ее босые ноги заледенели.
Первая мысль была о детях: они мирно спали в полумраке, усыпанном звездочками ночника. Когда она выключила лампу, в темноте ее тревога только усилилась. Что же все-таки она слышала? Удары? Шаги? Диего? Постороннее присутствие? Это не мог быть Пассан.
Она проверила в детской стенные шкафы и вернулась в коридор. И подавила крик. Перед ней, тяжело дыша, стоял Диего. Наоко расхохоталась. Она готова была его расцеловать. Пес казался совершенно спокойным. Она спустилась по лестнице, собака пошла за ней. Полы из крашеного бетона, раздвижные перегородки, почти никакой мебели: прямыми линиями, оголенностью дом напоминал традиционное японское жилище, но более тяжелое и основательное, не боящееся землетрясений.
Ознакомительная версия.
