И без ваших воплей тошно!
Снова послышался шелест, но никакой чёрной волны после этого звука не последовало. Силуэты перестали появляться. Всё стало как раньше — тишина, мертвенная безмятежность.
Виталий вынул из кармана кожаной куртки трубку и пакетик с табаком, положил их на плоские перила веранды.
— Может, мне напиться, а? — чуть слышно пробормотал он. — Напиться и вырубиться к чертям собачьим.
Марина посмотрела на него с осуждением.
— Да, это проще всего. Всем ведь так страшно, верно? — в её голосе звучали обида и гнев одновременно. — Может, нам всем напиться, как свиньи, и будь что будет?
Виталий пристыженно опустил глаза, пожалев о своих словах. Борис понял, что в ближайшее время он не посмеет их больше повторить. Марина всплеснула руками и зашла в дом. Виталий с угрюмым видом набил трубку и прикурил. Борис отметил, что приятель будто постарел лет на десять: глаза запали, на усталом лице с трудом представлялась привычная для него простодушная улыбка. Да, улыбки и смех, похоже, остались в прошлом. Остались в мире, где осеннее солнце сейчас золотит листву и травы.
Борис посмотрел на костёр у пруда и с тоской подумал, что тот скоро догорит, ведь пока царят сумерки, никто не вернётся к нему, что бы подкинуть дров. Да и зачем? Ему пришло в голову, что ещё каких-то двадцать минут назад, когда костёр только разгорался, у всех было чуть больше надежды на спасение. А ведь чёртова пустыня дала всего лишь намёк на свою жестокость. Всего лишь намёк на то, что на самом деле таится в сумрачном пространстве. Пустошь сказала: «Бойтесь меня, бойтесь!» И подтвердила свои слова исчезновением отважной, но глупой собачонки. Борису представилась эта пустыня, как утроба невообразимо огромного существа с бесконечно чуждым сознанием. И теперь этот Левиафан будет медленно переваривать угодивших в ловушку людей. Борис не понимал, откуда в голове взялись эти мысли и образы. Они словно были частью гнетущей тишины, частичками застывших сумерек. От них хотелось отмахнуться, как от навязчивой мошкары, но они лезли и лезли в голову.
— Я только что подумал… — заторможено, как будто сонно, произнёс Виталий. И замолчал. Не мигая, он смотрел на дымящуюся трубку в своей руке.
— Подумал о чём? — спросил Борис.
— Я тут недавно один роман прочитал фантастический. Это роман об экипаже космического корабля, который был вынужден совершить аварийную посадку на, казалось бы, безжизненной планете. Но потом выяснилось, что планета не такая уж и безжизненная. Когда наступала ночь, словно из ниоткуда, появлялись чудовищные кровожадные твари… В общем, из тридцати человек экипажа удалось выжить только двоим. Согласись, ситуация очень схожа с нашей.
Борис шмыгнул носом. Не понравилась ему эта история.
— Значит, остались только двое.
— Ага.
— Мне хочется прибить того, кто это написал.
Виталий разогнал ладонью дым перед своим лицом.
— Мне тоже, — неожиданно он рассмеялся, хотя в этом смехе горечи было больше, чем веселья. — А ты ведь собирался сегодня утром за грибами пойти, помнишь? Вчера все уши мне прожужжал… Подберёзовики, подосиновики, белые… Если бы я тебя не напоил вчера, ты проснулся бы утром часиков в шесть и потопал бы с корзинкой в лес. И тебя сейчас здесь не было бы. Вот такие вот дела.
Борис улыбнулся и тут же удивился, что ещё способен улыбаться.
— Выходит, это ты виноват в том, что я здесь? — он положил руку на плечо приятеля. — Ну, ты уж сильно себя не вини.
— Я и не собирался, Борь.
— Вот значит как?
— В хорошей компании и помирать веселее.
— Тут уж не поспоришь.
Какое-то время они молчали, глядя на костёр у пруда. Борис отметил, что ужасные образы выветрились из сознания. Виталий сделал ещё одну затяжку и, вытряхнув из трубки табак, положил её на перила.
— Там ведь люди были, — теперь уже мрачно заговорил он. — В смысле, силуэты людей. И всё это там, с другой стороны. Что ты об этом думаешь, а?
Борис поморщился.
— Ни малейшего понятия, Виталь. Даже предположений нет.
— И у меня, — вздохнул Виталий. — Ладно, потом всё это обдумаем. Ну а сейчас — чай.
Он уже начал было спускаться по ступеням к самовару, но его остановил шум из дома — там как будто что-то упало.
Борис открыл дверь, вбежал в прихожую, за ним последовал Виталий.
Они застали Марину в гостиной. Она стояла возле дивана с растерянным видом, держа дочку за руку. На полу лежало стеклянное блюдо, из которого высыпалось печенье.
— Что случилось? — прохрипел взволнованно Виталий.
— Она… она только что говорила! — голос Марины дрожал. — Клянусь, я слышала! Смотрите, у неё губы шевелятся!
Действительно, губы Капельки шевелились, словно она что-то беззвучно шептала. Веки подрагивали, на лбу блестели бисеринки пота.
Марина опустилась перед ней на колени, погладила по щеке.
— Ну же, милая, очнись, прошу тебя.
Борис подошёл к столу, зажёг ещё одну свечу. Капелька что-то неразборчиво произнесла и улыбнулась. Марина пискнула:
— Вы видели, видели? Я же говорила! Она сейчас очнётся, я чувствую.
— Дай Бог, — Виталий присел на корточки рядом с Мариной, не отрывая взгляда от лица девочки.
«Дай, Бог!» — мысленно повторил Борис. В тот момент, когда он подошёл с горящей свечой к дивану, Капелька произнесла, не открывая глаз:
— Ты такая странная… Что с тобой?.. Правда? — её лобик нахмурился. — Здесь так темно… Не нужно бояться? Хорошо, не буду…
Все, затаив дыхание, смотрели на девочку. Прошло не меньше минуты, прежде чем Марина решилась нарушить тишину.
— Она бредит. Бредит да?
Капелька тяжело задышала, её губы разомкнулись:
— Это просто ужасно… Одна, в пустыне? — и через десяток секунд: — Нет-нет, я верю. Не знаю почему, но верю…
— Она как будто разговаривает с кем-то, озадаченно заметил Виталий.
Марина вытерла ладонью со лба дочери испарину.
— Ну, пожалуйста, очнись, маленькая моя. Очнись.
Капелька вздохнула.
— Я сама уже поняла, что это не сон, — произнесла она. — Мне здесь не нравится. Выведешь меня отсюда? Прямо сейчас? Спасибо… спасибо, — минутное молчание, а потом: — Хорошо. Конечно, как скажешь. Я передам твои слова… Мы ведь ещё увидимся? Хорошо… хорошо…
Она медленно разомкнула веки, зевнула, повернула голову и посмотрела на Марину, у которой глаза блестели от слёз. Губы Капельки дрогнули, сложились в улыбку.
— Мама? — её голос был слаб. — Не надо плакать. Я ведь вернулась. Зоя вывела меня из темноты.
* * *
В достаточно удалённом от периметра доме на кухне плакала женщина в цветастой кофте. Её звали Маргарита. Двойной подбородок, объёмная грудь, пышная причёска — про таких, как она обычно говорят «кровь с молоком» или «женщина
