Все нажитое непосильным трудом он именовал "Мое Наследие". И завещал это самое Наследие Фонду имени Ардынцева, для выплаты стипендий имени Ардынцева, проведения конкурсов имени Ардынцева, и вручения премий имени Ардынцева - особо одаренным музыкантам. Никаких личных выплат в завещании изначально предусмотрено не было - я с трудом уговорила его выделить содержание хотя бы для матери. Он не постеснялся во всеуслышание - и в ее присутствии - заявить, что мать умрет раньше, поэтому в таком содержании нет нужды. Я убедила его лишь тем, что пренебрежение сыновним долгом окажет плохое впечатление на поклонников и почитателей - он обязан и в смерти поддержать свое реноме заботливого и благодарного сына. Под эту тему была учреждена еще одна стипендия - имени его матери. На сем заботы о бренном и земном были закончены - ни сын, ни брат, ни жены - законная и гражданская, ни друзья и подруги - больше никто ничего не получил. Существовал еще детально разработанный документ о порядке создания и управления Фондом, но эту длинную и скучную бумагу Елизавета Петровна оглашать не стала. Суть ее состояла в том, что этим придется заниматься мне - Ардынцев счел меня вполне достойной, и профессионально подготовленной. Я тогда полагала, что мне - как и Елизавете Петровне - Ардынцева не пережить, поэтому протестовала не слишком.
Завещание было встречено поистине гробовым молчанием.
После ужина я попробовала еще раз уговорить свекровь переехать пока что ко мне - страшно было оставлять старуху в пустой квартире. Все эти дни она провела под надежным присмотром сиделки. Но сегодня пожелала остаться одна, и от сиделки категорически отказалась - сказала, что у нее есть срочные, важные, совершенно неотложные дела, и что она чувствует себя хорошо....
На следующий день я ей звонила раза три, выдумывая какие-то пустячные поводы. Она отвечала вполне бодро: занята, обедом ее домработница покормила, приходит много телеграмм с выражениями соболезнования, кто-то прислал цветы. Мы договорились, что назавтра к ней приедут две девушки - помочь с разборкой и описью Наследия - часть нужно было отправить в архив, что-то передать музеям. Кое-что можно было оценить и выставить на аукцион - согласно распоряжению по созданию Фонда.
Девушки приехали к девяти часам. Долго и безрезультатно звонили в дверь. Никому ничего не сказав, вернулись на работу, где я и застала - ближе к обеду - одну из них. Обругав глупых девчонок, я принялась названивать свекрови. Потом поехала к ней домой - звонила и стучала в дверь, переполошив всех соседей. Потом вызывала МЧС - взломать замки. Потом - "Скорую" - вдруг еще можно чем-то помочь? Потом - звонила Новицкому,... потому что помочь ничем уже было нельзя,... а в квартире явно видны следы бессмысленно злобного вторжения - разбросанные книги, разодранные ноты,... сброшенные с рояля на пол, растоптанные фотографии... белые полосы - следы от колец на худых старческих пальцах. Опухшие ревматические суставы облиты массажным маслом - бутылочка валяется рядом - и один палец сломан....
Следователя на месте не было, его искали, потом он ехал откуда-то с края света. А я сидела на лестнице, привалившись гудящей башкой к балясинам перил.... Пролетом ниже - топтались и курили, переговаривались тихими хриплыми голосами МЧСники.
Новицкий приехал - серый, осунувшийся и злой. Осматривал место происшествия, привлекал к осмотру еще кого-то - с чемоданчиками. Ждали "перевозку". К тому времени, когда уже можно было ехать - нет, не домой, а на допрос в кабинет следователя - я не могла встать с чертовых ступенек.... Новицкий довел меня до своей машины. Туда же втиснулись товарищи с чемоданчиками....
Допрос едва начался, и следователь только успел сунуть мне в руки кружку чая, крепкого до горечи - а сахар кончился - как кто-то пинком распахнул дверь, и что-то гаркнул, и Новицкого будто ветром вынесло из кабинета. Он унесся по коридору, шлепая своими растоптанными лаптями, выкрикивая на ходу какие-то указания. Темно-серые кителя веером разлетались от него во все стороны, коридор мигом опустел и затих. Явился мрачный дежурный, попросил выйти и подождать рядом с дверью, на недоломаном фанерном кресле с откидным скрипучим сиденьем.
Потом пришли еще какие-то серые товарищи, из стеклянной каптерки послышались голоса: "Новицкий... подозреваемая... допрос... бабку того композитора... задержание...". И меня задержали. Посадили в вонючую камеру с голой, окованной железными полосами деревянной лавкой. "Нары.... Это называется - нары.... Я попала на нары.... От сумы да от тюрьмы... вот уж воистину...". На этих самых нарах я проспала до утра, как сурок.
Утром приехали ребята из нашего юридического агентства. Прятали глаза и обещали предпринять все возможное....
Чуть позже явилась Алевтина Петровна - бывшая соседка по коммуналке. Из чего я сделала вывод, что слухи о моем аресте распространяются по Москве со скоростью звука. Со своей пенсии - в полновесные шестьсот рублей - она купила и принесла мне пачку "Космоса", зубную щетку, пасту "Мойдодыр", и "Земляничное" мыло. Притащила потертое, линялое, чистенькое полотенчико. Алюминиевую ложку, и кружку, которую я помнила с детских лет - в ней Алевтина Петровна пекла на Пасху похожий на грибок кулич, ... А сына Алевтины Петровны я, между прочим, однажды сдала на пятнадцать суток за пьяный дебош.... И от самой Алевтины Петровны тогда - имела, что слушать....
Дежурный милиционер, выводивший меня в туалет - позволил позвонить домой. Я попросила Ленку принести минералку, спортивный костюм, кроссовки, чистое белье и кое-что из средств гигиены. И яблоки.
-А-а-а... во-о-от!!! А то - у нее мужики-и-и!... У нее - тря-а-апки!... Золото!!! Умная такая! Сидишь! - Ленка прыгала перед решеткой, не в силах сдержать животной радости, выбившей последние мозги. Сминая жалкие препоны детской дружбы, десятилетнего сотрудничества и даже простых меркантильных соображений - Ленка жила в моем доме, и получала неплохую зарплату - годами настоянная, темная, отравная ее зависть рвалась наружу. Ее освободительный порыв был так сокрушителен, так непосредствен, так счастлив ....
-Вместе с нами будешь г...о хлебать!!!
Молоденький милиционер покосился вслед летящей по коридору Ленке. Буркнул под нос:
-Жуй сама свое г...о...
А мне и сказать-то было нечего.... Впрочем, Ленка принесла все, что я просила.
К обеду возле решетки появился мой сын. Вот уж кого я видеть здесь не ожидала! Да, пожалуй, и не хотела....
-Господи, Кеша... а ты тут откуда?
-Из Праги.... Ленка позвонила с утра - я и прилетел первым еропланом.... Сразу из аэропорта поехал к Феликсу Моисеевичу - дедок на всех этих делах собаку съел.... Он где-то тут сейчас ... проникает.... Мам, что это Ленка городит такое... несусветное?... Она что - башку уронила?...
-Ну... что-то вроде этого. Понос в голову ударил....
-Да-а... уж точно... моча бы такой реакции не дала....
Мы хохотали с ним, с моим сыном, стоя по разные стороны толстой черной решетки....
Появившийся неизвестно откуда Новицкий посмотрел на нас дикими глазами....
Феликс Моисеевич изрек, что человека у нас гораздо легче посадить, чем выпустить.
-Но ты, Софочка, потерпи.... Мы тут оформим сейчас... и к вечеру, Бог даст....
Старик исчез, углубился в дебри нашей пенитенциарной системы, и Кешку с собой утащил. Я уселась на нары в позе лотоса, и принялась делать дыхательную гимнастику, но полностью сосредоточиться на воздушных и энергетических потоках - не могла. Мысли невольно возвращались к моему сыну. В Праге, сочтя свое имя - Иннокентий Ардынцев - слишком длинным и неудобным, он прикарманил знаменитый, воспетый литераторами двух веков псевдоним - Инок Арденн... И совесть его не замучила!
Кешка - яркий представитель золотой молодежи, богема.... С внешностью юного Христа, с наивно-отрешенным взором.... И вдруг - "первый ероплан", "к Феликсу Моисеевичу прямо из аэропорта". Крепкое рукопожатие через решетку, после которого в моем рукаве оказалась плотная трубочка перетянутых резинкой долларовых купюр.
Перед решеткой осторожно кашлянули. Я открыла глаза, и увидела Новицкого. Как-то он так тихо... подкрался. Вид у него был смущенный:
-Софья Андреевна... идемте, пока что, в мой кабинет. Там вам будет удобнее... - он отомкнул решетку, и потащил дежурному ключи. Сегодня он был одет в застиранные джинсы и свитер. Наверное, потому, что правая, опухшая и забинтованная рука - в узкий рукав пиджака все-таки не пролезла. Я поняла, что было не так с его костюмом - стандартные мужчины пятьдесят шестого размера, даже такого немаленького роста - состоят в основном из живота и задницы. А Новицкий состоял из плеч, рук и ног, и кулаков. В джинсах он выглядел гораздо лучше - несмотря на его сегодняшнее полуразрушенное состояние.
Следователь уселся за стол, и бережно пристроил забинтованную руку. Вообще-то, на шее у него хомутом болтался какой-то цветастый платок, видимо, долженствующий обеспечить удобство больной руке. Но при его росте платок этот выглядел просто столовой салфеткой, и удобно Новицкому совсем не было.
