Затем он завел мотор и плавно выехал со стоянки.
Через некоторое время Хуан почувствовал себя лучше. Воздух на вдохе больше не отдавал жгучим смрадом, опалявшим гортань и легкие, и бедняге показалось, что он начал различать смутные очертания предметов и размытые световые пятна.
– Боже мой, – прошептал он жалобно. – В чем дело? Кто вы?
Водитель не повернул головы и не ответил, продолжая вести машину как ни в чем не бывало. Хуан попробовал приподняться, но наручники ограничивали свободу движения, практически пригвоздив кисти рук к полу. Мимо с большой скоростью проносились тенью другие автомобили, обгонявшие машину Хуана, мелькали здания офисно-производственной зоны. Некоторые из них он узнал, лежа на сиденье и глядя в окно снизу вверх, и вычислил, что они едут по автостраде Ла-Коруньи в Мадрид.[4]
– На помощь! – завопил он.
Осознав бессмысленность своих призывов, Хуан замолчал. Он попытался успокоиться и собраться с мыслями. Неужели нет способа вырваться из этого ада? Пленник изогнулся на сиденье и, приноровившись, изо всех сил ударил ногой в дверцу машины. Но он очень ослабел, а машина была сделана на совесть. «Немецкая», – некстати подумал он. Нелепое «озарение» позабавило Хуана. Вскоре, однако, он приуныл и с отчаяния снова пнул дверцу.
– Помогите! – простонал он.
Водитель хмуро покосился на пленника через плечо. Развернувшись, он вырулил на шоссе Лас-Матас, двигаясь теперь в направлении Эскориала.
– Какого черта ты вытворяешь? Ты спятил? – закричал Хуан.
Полустертым эскизом скользил за окном пейзаж. Водитель прибавил скорость, и машина мчалась, покрывая километр за километром. Что же происходит? В какую передрягу он угодил? Он стал жертвой очередного похищения ЭТА?[5] Или какой-нибудь псих надеется выманить у его семьи состояние, которого не существует? А может, это связано с работой? Нет, не такая уж он важная птица в своей конторе. В памяти всплыла недавняя история: молодую девушку похитили во время ежедневной пробежки вокруг дома и убили даже раньше, чем потребовали выкуп. На миг закралось подозрение, что нападение связано с нынешними ночными подвигами, но он тотчас прогнал от себя эту мысль как маловероятную.
– Послушайте, я не знаю, кто вы, но нельзя ли остановить машину на минутку? Если… – он запнулся, – если вы объясните, что вам нужно… – Он умолк на полуслове.
Ответа Хуан не дождался и начал терять самообладание.
«Тихо, Хуан, тихо, – уговаривал он себя, стараясь успокоиться. – Должно быть рациональное объяснение. Есть же какой-то смысл в этом безумии».
– Вот дерьмо! – в сердцах воскликнул он. Чуть погодя Хуан стал осматриваться в поисках предмета, с помощью которого можно было бы изловчиться освободить руки, разбить окно или проломить череп кретину на переднем сиденье. Но в салоне не нашлось ничего подходящего, даже булавки. Он опять повернулся к окну и только тогда сообразил, что они съехали с главной автострады на второстепенную дорогу, не расцвеченную светом фар или фонарей, и машина замедляет ход. Довольно скоро она завернула на пустырь и резко встала, так что пленник со всего маху врезался лицом в переднее сиденье. Водитель вышел из салона и захлопнул дверцу, оставив стекло полуопущенным. Поблизости не было ни одного источника света, и Хуан едва различал в темноте силуэт похитителя. Он лежал неподвижно, в оцепенении уставившись вверх, и вдруг с ужасом увидел, как в щель приоткрытого окна протискивается рука в белой резиновой перчатке и палец нажимает на кнопку распылителя аэрозоля.
Хуан понял, что сейчас произойдет, и закричал.
Их множество казалось бесконечным;
Два сонмища шагали, рать на рать,
Толкая грудью грузы, с воплем вечным [6].30 марта, Страстная суббота
Себаштиану всегда говорил, что нельзя вернуться из Города смерти, не пролив слез. К сожалению, если человек борется с преступностью, он так или иначе приобщается к темной стороне жизни.
Португалец, как его называли близкие друзья, прилетел в Мадрид утренним рейсом и сразу поехал на кладбище Альмудена, расположенное в восточной части города. Таксист высадил его у входа, и Себаштиану молча ступил на освещенную землю и направился в глубь кладбища, мимо могил и склепов, по центральной аллее, которая вела на новую территорию. В то мартовское утро в Мадриде дул холодный северный ветер, небо хмурилось: зима явно не желала упустить возможность порезвиться напоследок, разразившись зимней бурей. Себаштиану был одет в длинный плащ и нес в руке дорожную сумку, на вид довольно легкую.
Благодаря смуглому оттенку кожи, полученному в наследство от португальских предков, Себаштиану выглядел загорелым круглый год. На голову выше многих других мужчин, он был вынужден в шумных местах наклоняться, чтобы расслышать своего собеседника. По пути, под кипарисами, он столкнулся с человеком средних лет в форме, похожей на мундир муниципальной полиции.
– Простите, – заговорил Себаштиану. – Я ищу могилу. Похороны в семье Аласена.
Человек пожал плечами.
– Могил тут хватает. – Он ухмыльнулся, довольный дурацкой шуткой. – Вам, должно быть, туда. – И указал рукой направление.
Себаштиану поблагодарил его и пошел дальше по дорожке. После смерти отца он целых восемь лет не бывал на кладбище, но запах увядших цветов и сырой от зимних дождей земли, серые могильные плиты и холод, проникавший в душу, забыть невозможно. Ближние аллеи, входные ворота и парковку он помнил настолько отчетливо, как будто с тех пор минули часы, а не годы. Иногда угрызения совести одерживали верх над его упрямством, убеждая навестить могилу отца, но в последний момент всегда возникало препятствие, мешавшее ему послушаться веления внутреннего голоса.
Себаштиану невольно замедлил шаг, оглянулся вокруг и тяжело вздохнул. Воспоминания бурным потоком затопили его. Впереди, метрах в пятидесяти – шестидесяти, направо уходила дорожка, которая тянулась вдоль первого, примыкавшего к выходу, ряда могил. В феврале исполнилось восемь лет, как там похоронили отца. Себаштиану закрыл глаза, ощутив привычную боль непоправимой утраты. Он пытался подавить в себе чувство вины, но не мог избавиться от гложущего чувства, что Должен был хотя бы попробовать наладить с отцом отношения. Он помнил, как после смерти матери они с отцом постепенно отдалялись друг от друга, пока не стали чужими людьми. Он часто задавался вопросом, исчерпал ли он тогда весь запас средств, чтобы отношения с отцом не охладели, сойдя на нет, словно жар остывшего пепелища. И от груза этой вины ему, наверное, не избавиться до конца дней. Себаштиану усилием воли изгнал из головы горестные мысли и продолжил путь.
Через несколько минут он заметил большую группу людей и присоединился к ней. Отец усопшего был известной личностью, тем не менее Себаштиану поразило, как много народу пришло поддержать родных. Приблизившись, он узнал кое-кого из толпы провожающих – важные персоны, причем некоторые прятали лица за темными очками, невзирая на пасмурный день.
Священник читал заупокойную, и Себаштиану постарался сосредоточиться на словах молитвы, чтобы отвлечься от тягостных воспоминаний. Он стоял в одиночестве, чуть в стороне от всех остальных.
Заупокойная служба длилась сорок минут и завершилась погребальной церемонией. По мнению Себаштиану, подобный обряд не встречался больше нигде, кроме Испании. Двое работяг в голубых комбинезонах встали с противоположных концов гроба и с усилием подняли его. Затем с помощью толстых веревок из дрока, покрикивая друг на друга и обмениваясь указаниями, как будто грузили диван (что Себаштиану всегда считал хамской бесцеремонностью), они опустили домовину в могилу. С глухим стуком гроб ударился одно ямы. Неужели же не существует более гуманного, более христианского ритуала предания земле покойных? Или по крайней мере более современного.
Люди, присутствовавшие на похоронах, начали расходиться, но Себаштиану будто прирос к месту. Его преследовали навязчивые воспоминания о тех давних похоронах. Тогда он не испытывал глубокой скорби и до сих пор стыдился своего равнодушия. И очень долго он не мог решить для себя вопрос, есть ли его вина в том, что ему не хотелось оплакивать отца.
– Себаштиану! – раздался возглас справа.
Себаштиану повернулся, поднял голову и улыбнулся при виде Орасио Патакиолы. Мгновенно память услужливо воскресила картины далекого прошлого, и радостные, и печальные.
– Орасио! Рад видеть тебя.
– Мне говорили, что ты приедешь, ноя не поверил. Я тоже рад встрече.
Орасио, старик лет семидесяти, источал жизненную энергию каждой клеточкой своего тела. Умные и внимательные глаза замечали все и с неподдельным интересом изучали окружающий мир. Густая седая шевелюра придавала ему благообразный вид, внушая почтение, несомненно, заслуженное. Он был высокого роста и сохранил юношескую стройность и ясный, деятельный ум. Орасио приходился кузеном матери Себаштиану, являясь соответственно двоюродным дядей Португальца.
