Мистер Наткин протолкнул пятипенсовик в щель, откашлялся и сказал:
– Э-э… Алло, это мисс Салли?
– Да. А кто это?
– Э-э… Меня зовут Джонс. Генри Джонс. Сегодня утром я получил ваше письмо, насчет ответа на объявление.
Послышался шелест бумаги, затем снова раздался женский голос:
– О, да… Я помню… Генри. Ну хорошо, дорогой, ты зайдешь меня навестить?
Сэмюэл Наткин почувствовал, что язык его присох к гортани.
– Да, если можно, – наконец, выдавил он.
– Чудесно! – промурлыкали в трубке. – Но вот еще что, Генри, дорогой. Я надеюсь, ты приготовишь для меня небольшой подарок, как все мужчины, с которыми я знакома? Ты знаешь, совсем немного, чтобы помочь мне заплатить за квартиру. Двадцать фунтов, но можно и не спешить… Тебя устраивает?
Наткин кивнул, потом добавил в трубку:
– Да.
– Отлично. Когда бы ты хотел прийти?
– В обеденный перерыв. Днем я работаю в Сити, а вечером еду домой.
– Прекрасно. Завтра тебя устраивает? Хорошо. В половине первого? Запиши адрес…
На следующий день в назначенное время он стоял у дверей квартирки на Бэйсуотер, Вестборн-гроув. Волнуясь, он постучал в дверь. С той стороны послышалась дробь каблуков.
Посмотрели в дверной глазок – Наткин встал именно в таком месте, чтобы его можно было сразу увидеть. Наконец дверь отворилась, и женский голос сказал:
– Входите, – женщина стояла за дверью и, как только он вошел, она сразу же закрыла ее. – Ты, наверное, Генри. Проходи, мы поговорим в гостиной.
Наткин прошел за ней в комнату налево. Сердце его стучало, как барабан. Женщина оказалась старше, чем он ожидал: довольно потрепанная, далеко за тридцать, с размалеванным лицом. Она была выше него ростом, но, в основном, за счет каблуков. Наткин шел, глядя ей в спину. Длинный халат не скрывал сильно расплывшиеся формы. Когда она обернулась, приглашая его в гостиную, халат распахнулся, и Наткин успел заметить черную нейлоновую рубашку с пестрым корсажем. Дверь осталась открытой.
Комната была довольно скудно обставлена. Все веши можно унести с собой. Женщина улыбнулась ободряюще.
– А где мой маленький подарок, Генри?
Сэмюэл Наткин кивнул и вынул из кармана двадцать фунтов. Она тут же спрятала их в сумочку, стоявшую на туалетном столике.
– Ну, а теперь садись и расслабься, – сказала Салли. – Не волнуйся. Что я могу для тебя сделать?
Мистер Наткин примостился на краешке стула. Казалось, что рот его был забит мгновенно затвердевающим цементом.
– Это трудно объяснить… – пробормотал он.
Она опять улыбнулась.
– Ну, дорогой, не будь таким стеснительным… Как ты предпочитаешь?
Он принялся сбивчиво объяснять ей. Женщина нисколько не удивилась.
– Понятно, – сказала она. – Многие джентльмены предпочитают то же самое. Давай, снимай брюки, пиджак и башмаки. Пойдем в спальню.
Он сделал все, что она велела, и направился за ней по коридору. К его удивлению, вся спальня была залита ярким светом. Женщина заперла дверь и положила ключ в карман халата. Затем сняла его и повесила на крючок рядом с дверью.
Три дня спустя на Акация-авеню, 27 принесли корреспонденцию, которую Сэмюэл Наткин отнес на обеденный стол. Всего было три письма: одно от сестры Летиции, счет из оранжереи и адресованный ему коричневый конверт. Штемпель стоял лондонский. Наткин решил, что это коммерческая реклама и тут же вскрыл его. Нет, это была не реклама.
На стол лицевой стороной вверх легло шесть фотографий. Сначала он ничего не понял. Но когда, наконец, до него дошло – ужаснулся. Фотографии не отличались четкостью, но все же качество их было неплохое. Особенно хорошо получилась женщина, а на двух-трех снимках легко можно было узнать и его самого. Вне себя от ярости, он засунул руку в конверт – больше ничего. Взглянул на обратную сторону фотографий – чисто. Послание было черно-белое, не нуждающееся в пояснении.
В панике Сэмюэл Наткин спрятал фотографии под ковер, где лежал журнал. Но тут же забрал все оттуда и сжег за гаражом, а пепел втоптал в землю. Не сказаться ли ему больным, чтобы остаться дома? Но это насторожит Летицию – выглядел он отлично. Отдав ей письмо от сестры, он забрал грязную посуду и поспешил на поезд в Лондон.
Глядя в окно, он переживал случившееся. Наткин догадался, как все произошло, только когда поезд дошел до Нью-Кросс.
– Пиджак, – прошептал он. – Конечно же, пиджак и бумажник…
Фогарти, корпевший над очередным кроссвордом, разочарованно покачал головой.
– Нет, – произнес он, – это не годится – слишком много букв.
Смотря на мелькавшие за окном дома пригорода, Сэмюэл Наткин пребывал в отчаяньи. Разве приходилось ему сталкиваться с чем-либо подобным?
Сосредоточиться на работе он сегодня не мог. В перерыв позвонил Салли, но телефон не ответил. Взяв такси, он подъехал прямо к полуподвальной квартирке на Бэйсуотер… Дверь была заперта. Тут он заметил объявление о сдаче квартиры внаем, прикрепленное к перилам, на уровне мостовой.
Вернувшись на работу и обдумав все еще раз, он решил не обращаться в полицию – бесполезно. Журнал посылал ответы на данное объявление по адресу, который, вероятно, являлся временным прибежищем. Квартиру покинули, не оставив никаких следов. И снимали ее, конечно же, под вымышленным именем. Жилец мог бы сказать, что пару месяцев находился в отъезде, а по возвращении обнаружил дверь взломанной. По телефону звонили, спрашивая Салли, это очень его озадачило. А потом бы и он испарился.
Летицию Наткин застал в крайне раздражительном состоянии. Кто-то три раза звонил ему, и послеобеденный отдых был испорчен. Эта новость не сулила ничего хорошего.
Четвертый звонок раздался сразу после восьми. Наткин вскочил с кресла, где они с Летицией сидели у телевизора, и вышел в прихожую. От волнения он не сразу смог взять трубку. Мужской голос звучал приглушенно, будто микрофон прикрыли носовым платком.
– Мистер Наткин?
– Да.
– Мистер Сэмюэл Наткин?
– Да.
– А если точнее, Генри Джонс?
Внутри у Наткина все перевернулось.
– Кто это? – растерянно спросил он.
– Мое имя тебе ничего не скажет, дружище. Ты получил мой подарок?
– Чего вы хотите?
– Я задал тебе вопрос, приятель. Ты получил фотографии?
– Да.
– Вдоволь налюбовался?
– Да-да, – еле справился с комком в горле Наткин.
– Ну что, набезобразничал? И как это я сразу не сообразил послать снимки твоему боссу? Я же знаю, где ты служишь. И имя директора тоже знаю… Кстати, одну фотографию я вполне мог бы послать миссис Наткин. Или секретарю теннисного клуба. У тебя, Наткин, столько всего в бумажнике…
– Прошу вас, не делайте этого! – вырвалось у Сэмюэля.
– Я не собираюсь слушать твою болтовню. Смотри, не вздумай пойти в полицию. Они не смогут найти меня. Делай как велено – и получишь свои негативы. Во сколько ты выходишь утром из дома?
– В восемь двадцать.
– Я позвоню завтра в восемь. Спокойной ночи!
В трубке послышались гудки отбоя.
Ночь Наткин провел, не сомкнув глаз. Сказав Летиции, что последит за очагом, он тщательно проверил содержимое бумажника: проездной билет, чековая книжка, членское удостоверение теннисного клуба, два письма, две фотографии – он вдвоем с Летицией, водительские права, членский билет домашнего клуба страховой компании… Более чем достаточно, чтобы понять, кто он такой.
Тусклый свет уличного фонаря сквозь занавески осветил недовольное лицо жены. Летиция спала рядом на второй кровати – она всегда настаивала на парных кроватях. Наткин попытался представить, как она вскрывает коричневый конверт. Попробовал он вообразить и мистера Бенсона, сидящего в директорском кабинете с разоблачительными фотографиями в руках; комитет теннисного клуба, пересматривающий вопрос о его членстве… Нет! Представить такое было выше его сил! В одном он был уверен: Летицию это убьет. Бедная, разве сможет она перенести такое! Он обязан оградить ее.
На рассвете, погружаясь в прерывистую дремоту, он твердил про себя, что в жизни не сталкивался с подобными штуками.
Телефон зазвонил ровно в восемь утра. Сэмюэл Наткин, одетый в темно-серый костюм, белую рубашку и галстук, в шляпе, со складным зонтиком и портфелем, стоял в прихожей, готовый отправиться на станцию.
– Ну что, подумал? – спросил мужской голос.
– Да, – промямлил Наткин.
– Хочешь получить негативы?
– Да, пожалуйста…
– Хорошо. Но, боюсь, тебе придется их купить, дружище. Это покроет наши расходы, а для тебя послужит уроком.
Мистер Наткин несколько раз судорожно сглотнул.
– Я ведь не богач, – жалобно произнес он. – Сколько вы хотите?
– Тысячу фунтов, – ответил неизвестный, не колеблясь.
Наткин был ошеломлен.
