— Троепольский, хватит, — необычно грубо перебил его завлаб Грачев. — Надоело слушать про твоего деда-посла. Тут конец эпохи, а вы…
Грачев был заметно пьян и бледен, жидкие волосы встрепаны, галстук сдвинут набок, Троепольский сочувственно причмокнул губами и не стал возражать. На экране под траурную музыку плыл хорошо знакомый профиль невинно убиенного мною генсека. Отчетливо чернели знаменитые брови. Отделанный кокетливыми рюшечками гроб тащили шестеро совершенно одинаковых полковников в красных повязках. Полковники прижимались к гробу щекой, уставив под одинаковым углом околыши низко надвинутых фуражек. Втиснувшись между ними и наверняка сильно при этом мешая, семенили старшие члены Политбюро. Первым шел Андропов.
— А вы мне не верили! — торжествующе проговорил Димушка. — Я сразу на него подумал.
— Да какая разница? — отмахнулся Троепольский и, понизив голос, добавил: — Ka-Гэ-Было, так и будет. Во несут-то, вы только гляньте… И как они друг другу на ноги не наступают? Бурлаки на Волге…
— Тише… — прошипел завлав.
— Ну что ты на меня тянешь, Грачев? — возмутился Троепольский. — Что такое случилось? Ну умер он, так что? Как говаривала моя бабушка, умер-шмумер, главное, шоб был здоров!
— Тише… — шикнул кто-то.
Димушка привстал и окинул взглядом собравшихся.
— Успокойтесь, — сказал он, снова садясь, — Вера Пална далеко. Рыдает в своей каморке.
Грачев икнул.
— Все равно, тише! — упрямо выговорил он и икнул снова.
Троепольский подошел и ласково приобнял его за плечи.
— Пойдем, Слава, пойдем…
Это был первый на моей памяти случай, когда кто-то называл Грачева по имени. Конец эпохи, не иначе. Я наклонилась к Зиночкиному уху и шепотом поинтересовалась, при чем тут Вера Пална и почему она рыдает в каморке.
— Вера Пална работает на товарища Андропова, — так же шепотом отвечала мне Зиночка. — Стучит, проще говоря. Призналась Троепольскому в момент интимной близости. А рыдает по впечатлительности натуры. Молодая еще.
— Тяжело он принял, — сообщил вернувшийся Троепольский.
Димушка кивнул:
— Тяжело и много. Сначала портвейн, а потом шило.
— Циник вы, Димушка, — вздохнула Зиночка. — Грачев и в самом деле переживает. Неизвестно ведь, как теперь всё повернется. Лаборатория и так на волоске висит. Раньше хоть стабильность была: пусть и на волоске, а висит. А теперь поди знай…
Троепольский снова махнул рукой:
— Ерунда. Ka-Гэ-Было…
— Говорят, он обоссался во время речи, — тихо сказал Димушка.
— Грачев? — не поверил Троепольский. — Да он в жизни речей не произносил…
— Да не Грачев…
— А, этот… Ну что, вполне возможно. Несчастный мужик, — Троепольский слегка пригнул голову и прошептал: — Мне верные люди рассказывали: ему сыворотку кололи. Выжимку из обезьяньих яиц.
— Троепольский, не говорите глупостей! — фыркнула Зиночка. — Обезьяны не несут яиц. Это млекопитающие. А то, что носят между ног самцы обезьян, называется яичками.
— Это смотря какого размера, — возразил Троепольский. — Яички — это у мартышек… или у нас с Димушкой. А генсеку, небось, выжимали из горилльих. А у гориллы там — ого-го!..
Я вышла в коридор. Дверь в каморку секретарши была приоткрыта. Вера Пал на сидела с заплаканным лицом. Глаза, обычно густо накрашенные, были на сей раз промыты слезами, как майские окна, что сразу лишало Веру Палну ее привычного сходства с участницей выпускного бала ПТУ штукатурщиц третьего разряда. Впрочем, едва прикрывающая лобок мини-юбка и охотничьи — на мужика — сапоги по-прежнему оставались неотъемлемой частью ее облика, пусть и глубоко скорбящего. Увидев меня, Вера Пална всхлипнула, и по щекам ее вновь покатились крупные слезы. Я попыталась припомнить, что говорят в таких безутешных случаях, но на ум шли только самые банальные фразы типа «все там будем» и «бог дал, бог взял».
— Посидеть с тобой, Вера Пална?
Она благодарно кивнула и попыталась что-то сказать, но не смогла вымолвить ни слова. Я примостилась рядом на пачках бланков — не то зарплатных ведомостей, не то профсоюзных взносов, — взяла Веру Пал ну за руку и стала ждать, когда она успокоится.
— Спасибо, Сашенька, — выговорила она наконец и добавила, скривив лицо в страдальческой гримасе: — Бог дал, бог взял…
— Все там будем, — подтвердила я.
Мне вдруг тоже захотелось поплакать. Слезы — очень заразительная штука. Стоит вот так залезть в каморку, и всё — не остановиться.
— Пойдем к людям, Вера Пална, — скорбно предложила я. — Помянем покойника. По русскому обычаю.
Секретарша закивала и достала зеркальце.
— Боже, какое страшилище… Спасибо, Сашенька… Ты иди, я сейчас подкрашусь и тоже приду.
Личный состав лаборатории по-прежнему смотрел церемонию похорон. Закрытый гроб уже стоял возле ямы; два могильщика в меховых шапках подтягивали длинные белые полотенца.
— Вовремя вернулась, — сказал Троепольский. — Сейчас опускать будут.
— Вдвоем? — поднял брови Димушка. — Не удержат.
— А чего не удержат-то? Гроб ведь обычный, не железный, — возразила Зиночка. — Железный только у Кащея.
Троепольский усмехнулся:
— Вот и узнаем. Удержат — обычный. Не удержат — желез…
В этот момент гроб вдруг резко накренился: раскорячившийся над ямой могильщик дрогнул плечами, и полотенце заскользило в его руках. Послышался явственный глухой стук — то ли упавшего гроба, то ли кремлевских курантов, то ли первого залпа траурного салюта.
— Не удержали! — удивленно вымолвила Зиночка. — Неужто и впрямь железный?
Димушка торжествующе воздел вверх руки, как будто праздновал забитый «Зенитом» гол:
— Уронили! Уронили! А вы мне не верили! Я ж говорил — не удержат!
Странный полузадушенный писк заставил нас обернуться. За нашими спинами, прижав кулачки к перехваченному спазмом горлу, стояла несчастная Вера Пална — стояла и пищала, как, возможно, пищал бы хомяк, жестоко насилуемый медведем.
— Что с тобой, Вера Пална?! — вскочил Трое-польский.
Секретарша сглотнула и указала на экран телевизора, где руководители партии и правительства под торжественные звуки гимна поочередно бросали в яму горсти плодородной кремлевской земли. Т£>ое-польский схватил Веру Палну за плечи и сильно встряхнул.
— Что?! Да говори же ты что-нибудь!
— Уро-нили… — выдавила из себя секретарша. — Горе-то какое…
— Да ничего страшного, — успокоил ее Димушка. — Уронили-то не в пучину морскую. Куда надо, туда и уронили.
Вера Пална посмотрела на Димушку и мотнула головой из стороны в сторону. Ее безумные глаза были полны слез.
— Нет… — горестно пробормотала она. — Нет… Вы ничего не понимаете. Это ж дурная примета. Хуже не бывает. Теперь покойники косяком пойдут…
И тут же, словно в подтверждение ее слов, содрогнулась под ногами земля, и в окна нашего полуподвала ударил мощный гул, перемежаемый громом артиллерийских залпов.
— Что это? — испугалась Зиночка.
— Заводы гудят, — как-то очень буднично ответил Троепольский, потирая ладони. — Пора бы и нам погудеть, как вы думаете? Сегодня во все лабазы хорошую бормотуху завезли, я проверял. Не скинуться ли по рублику на помин души? С практиканток полтинничек.
И мы скинулись — все по рублику, а я полтинником, хотя по справедливости могла бы не скидываться вовсе. Ведь, что ни говори, а мой личный вклад в убийство эпохи был решающим и без этих жалких пятидесяти копеек
А впрочем, действительно ли она издохла, эта эпоха, вместе с невинно убиенным генсеком? Поначалу так не казалось. На город накатывался декабрь — самый страшный питерский месяц, время промозглой слякоти и темноты в природе и в душах. Неба в тот год не было вовсе — лишь дрожащая мокрая взвесь, именуемая воздухом и предположительно годная для дыхания. По тротуарам, пряча лица от ветра и прихватив на груди лацканы пальтишек, торопливо семенили полуавтоматы, именуемые людьми и предположительно годные для жизни.
Я и сама чувствовала себя такой же.
Автоматически поднималась с постели в утреннюю темь, которая не отличалась от вечерней теми ничем, даже положением стрелок на часах: те же шесть, те же семь, те же восемь… Автоматически исполняла ритуал санузла, кухни, одежного шкафа, вешалки. Автоматически выходила наружу и вливалась в поток полуавтоматов… — почему «полу», а не полных? — потому, что в мелочах они все-таки были непредсказуемы: например, наступив на ногу, могли извиниться, а могли и обматерить.
Ведомый полуавтоматом трамвай доставлял меня в лабораторию, где завлаб Грачев автоматически опохмелялся после вчерашнего, а грядущая пенсионерка Зиночка и недавняя пионерка Вера Пална автоматически заполняли каждая свой список Первая — каталог назначенных к ежедневному розыску продуктов, вторая — перечень нежелательных высказываний сотрудников. Оба списка удручающе напоминали предыдущие, и предпредыдущие, и предпред-предыдущие, и, вероятно, будущие. Затем приходили Троепольский и Димушка, автоматически расставляли шахматы и начиналась всегдашняя баталия, сопровождаемая одними и теми же присказками.
