Офицер перепугался до смерти. Он покачнулся, петля на его шее затянулась, человек повис на веревке и наверняка бы погиб, если бы Онни не подоспел вовремя. Релонен схватил полковника, перерезал веревку, успокаивающе похлопал неудавшегося самоубийцу по спине. Лицо висельника было потным и синим — веревка успела сильно сдавить ему горло. Онни Релонен снял веревку с шеи полковника и усадил несчастного на порог сарая. Мужчина перевел дыхание, потер шею. На ней осталась красная полоска — душа едва не покинула тело.
Какое-то время двое мужчин сидели молча. Затем полковник встал, протянул руку и представился:
— Кемпайнен. Полковник Герман Кемпайнен.
— Онни Релонен. Рад знакомству.
Полковник ответил, что он иначе представлял себе радость. Дело ведь шло к самоубийству. Он надеялся, что спаситель никому не расскажет о случившемся.
— Кому какое дело? Всякое бывает, — пообещал Онни Релонен. — Честно говоря, я тут по тому же делу, — добавил он и вытащил револьвер. Полковник долго смотрел на заряженное оружие, прежде чем понял: он в этом мире не одинок.
Случайное совпадение спасло жизни двоих дюжих мужчин.
И Онни Релонен, и Герман Кемпайнен случайно выбрали своим последним пристанищем один и тот же сарай и попали туда в одно и то же время. Это предотвратило два самоубийства. Обдумывая сложившуюся ситуацию, мужчины молча покурили. Потом Релонен предложил прогуляться к его дому — других занятий все равно не предвиделось.
Он рассказал полковнику о своей жизни, об обстоятельствах, которые подтолкнули его к страшному решению. Полковник слушал с участием. В свою очередь он тоже поведал о своей судьбе. Его дела также шли не лучшим образом.
Кемпайнен раньше был командиром бригады в Восточной Финляндии, незаменимым при карантине и в главном штабе помощником пехотного проверяющего. Теперь работы у него не было, бригады тоже. Кемпайнену все время казалось, что никакой он не офицер — пользы от него нет. Как от дипломата, которого вернули из-за границы домой: можно сохранить достоинство и зарплату, но больше — ничего.
Впрочем, солдат от такого пренебрежения не упадет духом настолько, чтобы повеситься. Проблема была в другом: жена Кемпайнена той зимой умерла от рака. Это его подкосило. Все вдруг потеряло смысл. Дом пуст, детей нет, даже собаки, и той нет. Одиночество было душераздирающим, особенно по ночам — полковник месяцами не мог спать. Даже вино не помогало. Полковник только после смерти жены осознал, какое большое место она занимала в его жизни.
Существование потеряло всякий смысл. Вот если бы началась война или вспыхнуло какое-нибудь восстание… Но международная ситуация в последние годы вроде стабилизировалась. Это, конечно, хорошо, но для профессионального военного означает безработицу. Даже у современной молодежи не было желания восставать против правящего порядка. Сегодняшняя финская молодежь выражала свой протест, пачкая непристойностями стены залов ожидания. Ни для возглавления, ни для подавления таких восстаний полковники не нужны. Этому миру ни к чему упавшие с карьерной лестницы офицеры. Престиж военных за последние годы упал. Государственных чиновников гладят по головке, а старых, прошедших строгую школу солдат ни в грош не ставят. Заставишь дерзкого новобранца слушаться — тебя тут же обвинят в муштре. Но эти борцы за права человека не понимают одного: солдата, который на войне не подчиняется приказам, убьют, а тело бросят в общую могилу.
Полковник Кемпайнен сказал, что профессия его опустошила. Солдаты все время упражняются: тренируются на сборах, организуют боевые учения, практикуются в стрельбе. В поту постигают искусство убивать, повышают свою квалификацию.
— Если бы существовала наука человекоубийства, я был бы по меньшей мере доктором наук. Но это искусство никогда не удастся применить на практике, ведь мы живем во времена всеобщего мира. Мою ситуацию можно сравнить с жизнью художника, который всю жизнь учился, совершенствовал свое мастерство живописца, писал картины одну за другой, наконец, стал настоящим мастером, но никогда не сможет представить на выставке ни одну из своих работ. Безработный офицер — это выдающийся художник, которому отказано в праве организовать собственную выставку.
Полковник рассказал, что он специально приехал на Ивана Купала в родной Ювяскюля. Вечером накануне праздника ему вдруг стало так тяжко, что он свернул в Хяме на проселочную дорогу, забрался на старый сеновал и всю ночь пролежал рядом с гнилой косой. С берега до него доносились веселые крики людей. Под утро полковник спустился к озеру, оторвал на причале кусок каната и вернулся на сеновал.
Возвращаясь, он вдруг почувствовал сильную боль в правом виске, как будто там лопнул сосуд. Его охватило пьянящее чувство освобождения! Такой удачей бьшо бы умереть естественной смертью летом на природе. Кровоизлияние в мозг — вот подходящая смерть для офицера в мирное время. У полковника даже закружилась голова, и он упал на колени посреди поля в надежде, что смерть скоро примет его в свои объятия.
Полковник потер висок: лопнув, сосуд запачкал кровью кожу. Черт возьми! На пальцах осталась не кровь, а какая-то белая вонючая масса. И тут он понял, что никакого кровоизлияния у него не было. Виновницей оказалась кружившая в небе чайка.
Разочарованный и обиженный, полковник поднялся с земли, умылся из ручья и, мрачный, поплелся на сеновал. Отдохнув немного, он взобрался на кучу сена и стал прилаживать к потолку веревку, чтобы повеситься. Но и тут ничего не вышло: пришел Релонен и помешал ему в самый ответственный момент.
Мужчины решили, что на сегодня самоубийство уже утратило для них свою прелесть. Азарт смерти утих. Самоубийство — это все-таки сугубо личное дело, оно требует полного покоя. Некоторые иностранцы, может, и совершают публичные самосожжения — демонстративно, из политических или религиозных побуждений, но финну для самоубийства публика не нужна. В этом они были единодушны.
За оживленной беседой мужчины не заметили, как подошли к дому Релонена. Оказалось, что Онни, одержимый бурными эмоциями, забыл запереть дверь.
Он угостил Германа парой бутербродов и пивом, а потом оба отправились топить сауну. Кемпайнен носил воду с озера, Релонен-дрова из сарая.
К середине дня сауна была готова. Мужчины как следует попарились. Тела очистились, а вместе с ними и души.
— В жизни не бывал в такой отличной сауне, — похвалил полковник.
Сидя на террасе, они продолжили разговор на тему дня. В порядке обмена опытом поведали друг другу такое, о чем никогда раньше не рассказывали ни одному смертному. Попытка самоубийства сближает сынов человеческих. Мужчины откопали друг в друге массу достоинств. Вскоре им уже казалось, что они знакомы сто лет. Время от времени ходили купаться. Купание бодрило, жизнь переставала казаться такой уж мрачной. Если бы в тот момент кто-нибудь с кромки воды, колышущейся в свете солнца Иванова дня, взглянул на товарищей по несчастью и на мир вокруг них, он бы понял, как прекрасен этот мир. Зачем же торопиться его покинуть?
Вечером у камина они приняли по рюмочке коньяка.
Полковник поднял свой бокал и произнес:
— Все-таки, Онни, хорошо, что ты забрел на тот сеновал в самый… ответственный момент.
— Да… благодаря этому мы остались в живых. А вот если б я опоздал или выбрал какой-нибудь другой сарай, были бы мы сейчас покойники. Ты болтался бы на веревке, а у меня голова разлетелась бы вдребезги.
Полковник оценивающе взглянул на голову Ре-лонена.
— Человек с размозженным черепом — жуткое зрелище, — произнес он задумчиво.
Да и рослый полковник, болтающийся на веревке, по мнению Релонена, выглядел бы не особо привлекательно.
Полковник заявил, что случившееся было величайшим совпадением, таким же редким с точки зрения теории вероятности, как выигрыш в лотерею. Мужчины взвесили, насколько велика вероятность того, чтобы двое мужчин решили покончить жизнь самоубийством в одном сарае и в одно и тоже время. Если бы они затеяли самоубийство где-нибудь в Похьян-маа,[1] их вряд ли бы что-нибудь спасло. Ведь в Похьян-маа куда ни глянь — бескрайние поля, и там сотни, тысячи таких сеновалов. Хватит, чтобы повеситься или застрелиться сотне человек, — и никто тебе не помешает.
Рассуждали и о том, что заставляет человека покинуть дом в час самоубийства. И почему люди ищут для этого какое-нибудь укромное местечко, вроде того старого сарая? Неужели человек так устроен, что бессознательно не хочет грязи в собственном доме? И в то же время он пытается найти такой уголок, чтобы труп не остался под открытым небом, где хлещут дожди и гадят птицы.
Полковник в задумчивости потер висок, взглянул Релонену в глаза и сказал, что он намерен отложить самоубийство по крайней мере до завтра. А там кто знает, может, он сведет с жизнью счеты на следующей неделе или вообще осенью. А что, спросил он, Онни по-прежнему настроен так же серьезно, как и утром?
