Но себя Гюнтер чувствовал в безопасности. Снайперы-иваны пользовались оптическими прицелами ПУ с трех с половиной кратным увеличением, а это означало, что даже если враг следит за ним, детали будут такими нерезкими, что четкой картинки не получится – только не на двухстах пятидесяти метрах, а это все, на что годится винтовка Мосина-Нагана с таким прицелом. Поэтому Гюнтер чувствовал себя невидимым, даже немного богоподобным. Более высокое разрешение оптического прицела давало ему достаточное преимущество.
Он подождет еще немного. Низкое солнце скоро скроется и наступит полная темнота. Оба противника, если второй противник тут, дождутся, когда это произойдет, после чего осторожно уйдут, чтобы вернуться завтра утром. Но Гюнтер принял решение выстрелить. Он провел в этой чертовой квартире уже целую неделю и сейчас убедил себя в том, что увидел что-то новое, появившееся здесь около трех часов дня, и это мог быть только…
Гюнтер закрыл глаза. Досчитал до шестидесяти.
– Гюнтер, осталось совсем мало времени, – окликнул его пехотинец, высовываясь с лестничной площадки. – Вода горячая еще нужна?
– Тсс! – остановил его Гюнтер.
– Ты собираешься стрелять! Может быть, мы уйдем отсюда пораньше.
После чего солдат скрылся, понимая, что если и дальше будет отвлекать снайпера, то лишь навредит всем. Тем временем Гюнтер приготовился выстрелить. Он осторожно занял нужное положение, методично работая от пальцев на ногах до головы, фиксируя суставы, находя нужные углы для конечностей. Рамке делал микроскопические перемещения, выстраивая каркас из костей за прикладом своей четырехкилограммовой винтовки калибра 7,92 миллиметра, покоящейся на мешке с песком, сдвигая рычажок предохранителя, высовывая указательный палец правой руки из оболочки двух перчаток через специальные прорези. Гюнтер ощутил холод спускового крючка, почувствовал, как кончик пальца прикоснулся к нему, как спусковой крючок двинулся назад, оказывая небольшое сопротивление, и, наконец, дошел до границы перед выстрелом. В этой точке Гюнтер представлял собой один широко раскрытый глаз, получающий через стекла «Хеншольдт-Диалитана» изображение, увеличенное в четыре раза. Он навел перекрестие на центр тени. Чуть выдохнув, усилил давление на спусковой крючок, чувствуя, что тот вот-вот сорвется, и тут увидел вспышку.
Пуля попала Гюнтеру по нисходящей траектории в правое плечо, раздробив переплетение костей, хотя и не задев крупные артерии и кровеносные сосуды. Она не стала смертельной. Больше того, она спасла Гюнтеру жизнь: плечо оказалось настолько непоправимо изуродовано, что той же ночью Рамке эвакуировали из Сталинграда – одного из последних, кому удалось выбраться из «котла», полного несчастных солдат Паулюса. Гюнтер дожил до восьмидесяти девяти лет, в достатке и благополучии, и умер в окружении внуков в своем доме в Баварии.
Однако в тот момент ему показалось, будто кто-то с размаха обрушил на него десятикилограммовую кувалду, оторвав от пола, развернув, отбросив назад. Гюнтер почувствовал, что непроизвольно выстрелил в ответ на ранение, однако у него не было сомнений в том, что этот выстрел, судорожный и дерганый, не имел никаких шансов поразить цель.
Оглушенный болью, он быстро пришел в себя и попытался перезарядить винтовку, но, разумеется, сразу же обнаружил, что рука из-за уничтоженного плеча больше не работает. И все же, повинуясь снайперскому инстинкту, щека вернулась к прикладу, глаз прильнул к окуляру оптического прицела. Так получилось, что его противник, сделав выстрел, встал, собираясь уходить, как раз в тот момент, когда шальной луч солнца пронзил комнату. Фигура поднялась на ноги и обернулась, капюшон спал, и Гюнтер увидел сверкнувшие в лучах солнца светлые волосы, яркие, словно золото. И тотчас же снайпер исчез.
К Гюнтеру подбежали люди, наложили шины и повязки. Принесли носилки, но Гюнтер произнес так, чтобы его услышали все, кто хотел слушать:
– Die weisse Hexe!
Белая Ведьма.
Неподалеку от Каскейда
Усадьба
Наши дни
Он – старик, а на дворе засушливый месяц. На крыльце в кресле– качалке сидел Свэггер – крепкий, стойкий, одинокий, несломленный. Теперь его больше уже ничего не занимало. Он равнодушно наблюдал за тем, как солнце и луна сменяют друг друга, смотрел на причудливые формы облаков, на стаи птиц, на бегающих вдалеке луговых собачек, на антилоп, изредка появляющихся на горизонте. Он смотрел, как ветер дует над прерией, и видел далекие горы. Все это не имело никакого значения.
Свэггер пил кофе, который каждое утро варила ему жена. Играл на компьютере до тех пор, пока это ему не надоедало, после чего наблюдал за травой, сгибающейся под ветром, пока и это ему не надоедало. Он сидел, качался в кресле. Ему было одиноко.
Джен почти весь день не было дома, одна дочь работала тележурналистом в Вашингтоне, другая уехала на летние курсы верховой езды в Массачусетс, где ей предстояло превратить свою западную грацию в восточную чванливость, сын занимал должность заместителя директора школы снайперов ФБР в Квантико, штат Виргиния. Свэггер проводил большую часть времени на крыльце в обществе воспоминаний и призраков.
Друзья, которых уже не было в живых, забытые места, мгновения, когда он сам оказывался настолько близко к гибели, что уже нельзя было сказать «на волосок», выстрелы, попавшие в цель с предельного расстояния, потерянная жена, обретенный сын, убитый отец, немного справедливости. Все это было куплено таким количеством шрамов, что их хватило бы, чтобы застелить дом. Запах огня и порохового дыма навечно застрял у него в носу: это совсем не похоже на то, что можно назвать одиссеей; всего лишь одна неприятность за другой.
– У тебя депрессия, – сказала ему жена.
– У меня есть все, чего я когда-либо хотел. У меня есть друзья, замечательная жена, прекрасные дети. Я остался в живых, пройдя через несколько войн. С чего у меня может быть депрессия?
– Потому что все это тебя никогда не волновало. Тебе было нужно что-то другое. Ты всегда старался порадовать своего отца, черт побери, но он умер до того, как ты смог это осуществить. Вот почему у тебя депрессия. В последнее время ты его ничем не радовал. У тебя проблемы. Ты должен с кем-нибудь встретиться.
– Со мной все в порядке. Я каждый день езжу верхом. Ем мало, жирком не оброс, и я по-прежнему могу всадить пулю во все, что вижу. С чего это у меня может быть депрессия?
– Тебе нужно какое-нибудь задание. Или новая женщина, в которую ты влюбишься, но которой не сможешь обладать. Да, я обратила внимание, одно как-то не вяжется с другим. Тебе нужна война. Нужно, чтобы в тебя стреляли, чтобы ты смог стрелять в ответ. Каким бы прекрасным ни было место, где есть все, о чем только можно мечтать, этого недостаточно. Пожалуй, большинству этого хватило бы. Но только не Бобу Ли Свэггеру, шерифу иссякших золотоносных жил, у которого каждый день недели главный.
Но тут пришло письмо по электронной почте, отправленное Дж. Ф. Гатри, бывшим оружейником британских спецслужб, который сделал карьеру, выпуская книги о снайперском искусстве в двадцатом и двадцать первом веках, и как-то раз обратился к Бобу, собираясь написать его историю. Боб наотрез отказался – у него не было ни малейшего желания переживать заново старые поединки, поскольку они и так каждую ночь являлись к нему в кошмарных снах; однако этот человек оказался таким обаятельным, что между ними завязалась дружба, которая расцвела благодаря интернету.
Дорогой Свэггер, – написал Джимми Гатри, – я тут подумал, не пригласить ли тебя на ежегодное состязание по стрельбе Британского стрелкового клуба, которое состоится в октябре на старом армейском полигоне в Бисли. Ты прекрасно проведешь время. Поклонники и фанаты будут знать ровно столько, чтобы держаться на расстоянии, а кроме того, ты познакомишься с британскими собратьями по ремеслу, с которыми можно будет поговорить о любимом деле. Поговорить о любимом деле хочется всем.
Я буду стрелять из своей драгоценной «Энфилд-4Т» и, разумеется, с радостью одолжу тебе или «Гаранд-М1Д», или «Спрингфилд» из своей коллекции. Можешь взять свою «М-40», если желаешь пообщаться с нашей придирчивой таможней.
Уверен, что тебе будет весело, а ребята будут рады пообщаться с самим Гвоздильщиком. Если тебя это заинтересовало, я сообщу подробности. Пожалуйста, обдумай мое предложение.
Джимми
Это было бы здорово. К подобной цели требовалось собраться и подготовиться. Это вернуло бы Боба на службу, дало бы возможность доказать самому себе, что и в шестьдесят восемь у него в баках еще осталось немного горючего.
Но подобное мероприятие свело бы его с теми, кого притягивают убийцы. Боб знал и хорошо понимал это. Есть люди, хотя, возможно, они в этом никогда не признаются, которые мечтают о том, чтобы кого-нибудь убить, и их неудержимо тянет к мастерам этого ремесла, каковым, несомненно, являлся Свэггер. Не ради секса, не ради знаний, не ради дружбы, а просто в вампирском стиле насытиться его аурой. Быть может, сам Джимми именно такой человек, и если так, он хорошо это скрывает. Свэггера всегда несколько оглушали подобные контакты, и не то чтобы в них было что-то плохое, но просто от них ему становилось не по себе. Эти люди слишком много значения придавали самому факту убийства, словно это было главным. Хотя истина состоит в том, что в таком ремесле не продержишься только на том, чтобы убивать. Нужно верить во что– то большое, и, служа этому большему – родине, парню в соседнем окопе, стремлению остаться в живых, победить, чему-то, что нельзя понять до конца, о чем никогда не говорят и что называется честь, – можно существовать и даже изредка радоваться. И чем бы это ни было, поделиться им очень нелегко, особенно потому, что Свэггер совершил в свое время большую ошибку, прочитав слишком много книг на подобную тему и поняв, что он обладает опасной информацией, которая толкает его к ужасам самопознания.
