Из своей комнаты я видел и слышал все: полицейская машина, звонок в дверь, голоса, пронзительный вскрик, какой-то грохот в холле — наверное, отлетел и ударился о стену столик для телефона, когда мать, хватаясь за воздух вытянутыми руками, упала и ее с двух сторон подхватили два офицера. Затем по всему дому распространился запах горящего жира — видимо, горели бараньи ребрышки, которые она так и оставила на гриле, когда пошла открывать…
Я воспринял это как сигнал: пора уносить ноги. Или на крайний случай прибегнуть к спасительной музыке. Я надеялся, что смогу оставить в ухе хотя бы один наушник айпода. Мама так привыкла, что в ушах у меня вечно торчат эти крошечные штуки, что, скорее всего, даже ничего не заметила бы. Но полицейские — совсем другое дело, а в тот момент мне меньше всего хотелось обвинений в бесчувственности.
— О, Би-Би, как это ужасно…
Моя мать всегда немножко играет; то была роль королевы из какой-то трагедии. Черты лица искажены, глаза широко распахнуты, разинутый рот перекошен — она более всего напоминала маску Медузы. Вытянув ко мне руки, словно надеясь утащить меня вниз, она вцепилась мне в спину пальцами, точно когтями, и стала завывать мне прямо в правое ухо, теперь совершенно беззащитное, поскольку наушник я вынул, пятная слезами, подкрашенными синей тушью, чистый воротник моей рубашки. Я уже говорил, что ненавижу всяческий беспорядок, а потому попытался отстраниться со словами:
— Ма, пожалуйста!..
Женщина-полицейский (если полицейских двое или больше, то среди них всегда есть как минимум одна женщина) приняла огонь на себя и стала ее успокаивать. Мужчина-полицейский, человек пожилой, устало посмотрел на меня и терпеливо произнес:
— Мистер Уинтер, имело место ДТП. Несчастный случай.
— Найджел? — догадался я.
— Боюсь, что да.
Мысленно я сосчитал до десяти, повторяя гитарную интродукцию Марка Нопфлера к песне «Brothers in Arms». Я сознавал, что за мной внимательно наблюдают, и не мог позволить себе ни одного неверного шага. А музыка помогает воспринимать действительность как-то легче, снимает нежелательные всплески эмоций; мне она, во всяком случае, позволяет вести себя если не совсем нормально, то, по крайней мере, в соответствии с ожиданиями окружающих.
— Почему-то я так и подумал, — ответил я после долгого молчания. — У меня было некое странное чувство…
Полицейский кивнул, словно понимая, что я имею в виду. Мать продолжала в своем обычном духе — то вещала театрально-высокопарным тоном, то выкрикивала проклятия. А у меня крутилась одна мысль: «Ма, ты явно перегибаешь палку». Они ведь с Найджелом не были близки. Тот вообще напоминал бомбу с часовым механизмом: рано или поздно что-то подобное должно было случиться. В наши дни автомобильные аварии — дело, что называется, самое обычное, этакая трагическая неизбежность. Полоска льда на проезжей части, уличная пробка — почти идеальное преступление, о подозрениях не может быть и речи. У меня даже был порыв заплакать, но я решил воздержаться. Вместо этого просто сел, хотя и весьма неуверенно, и уронил голову на руки. Голова и впрямь болела. Головные боли преследуют меня всю жизнь, с особой жестокостью проявляясь в стрессовых ситуациях. Ничего, Голубоглазый, считай, что это просто художественный вымысел, запись в твоем веб-журнале.
И снова в поисках утешения я стал перебирать в памяти подборку своих любимых музыкальных произведений; вот у Нопфлера вступили ударные, мягко создавая фон гитарному рифу, они звучат почти лениво, без всякого нажима и словно без малейших усилий. Хотя, конечно, усилия там необходимы. Нет ничего более точного, чем ритм барабанов. У Нопфлера удивительные пальцы — длинные, на концах будто расплющенные, они словно созданы для игры на гитаре, прямо-таки предназначены для гитарного грифа, для этих струн. Может, он и не выбрал бы гитару, если б родился с другими руками? Или все же попробовал бы освоить ее, даже понимая, что так навсегда и останется второсортным исполнителем?
— Найджел был в машине один?
— Что, мэм? — уточнил пожилой полицейский, тут же повернувшись к моей матери.
— Разве там не было… девушки? С ним… вместе? — осведомилась она с тем особым презрением, какое неизменно выказывала, говоря о подругах Найджела.
Полицейский покачал головой.
— Нет, мэм.
— Мой сын никогда не проявлял беспечности за рулем, — заявила она, еще сильнее впившись пальцами мне в плечо. — Он отлично водил машину.
Что ж, это всего лишь доказывает, как плохо она его изучила. Найджел привносил в вождение автомобилем ту же сдержанность и коварство, что и в отношения с людьми. Уж мне ли этого не знать, у меня на руках до сих пор остались свидетельства. Впрочем, теперь он мертв, а значит, превратился для моей матери в образец добродетели. По-моему, это не очень-то справедливо, не правда ли? После всего, что я сделал для нее.
— Я приготовлю тебе чай, мама.
Все, что угодно, лишь бы убраться отсюда. Я направился в кухню, но полицейский преградил мне путь.
— Боюсь, вам необходимо поехать с нами в участок, сэр.
Во рту у меня мгновенно пересохло, и я тупо переспросил:
— В участок?
— Чистая формальность, сэр.
На секунду я вообразил, что меня арестовали и я выхожу из дома в наручниках. Мама в слезах, соседи в шоке, а я почему-то в оранжевом спортивном костюме (вот уж совсем не мой цвет!). Потом я увидел, как сижу взаперти в комнате без окон, и стал думать о побеге: сбить с ног полицейского, угнать его машину и пересечь границу, пока еще не успели разослать мою фотографию и перечень особых примет. А ведь на самом деле…
— Какого рода формальность?
— Вы должны опознать тело, сэр.
— Ах, вон оно что…
— Простите, сэр.
Мать заставила меня это сделать. А сама ждала снаружи, пока я опознавал то, что осталось от Найджела, и тщетно пытался перевести происходящее в область фантазий, представить себе, что вокруг съемочная площадка. Но мои уловки не помогли, и я все же грохнулся в обморок. Домой меня отвезли на «скорой помощи». Тем не менее оно того стоило! Увидеть его мертвым! Навсегда избавиться от этого подонка…
Моя история — чистый вымысел, вы же понимаете. Я никогда никого не убивал. Обычно говорят: напишите все, что знаете, словно человек вообще способен написать все, что знает, словно знание и есть самое главное. А ведь самое главное — это желание. Но желать смерти брату — отнюдь не то же, что совершить преступление. И я не виноват, что весь мир читает мой веб-журнал. Итак, жизнь продолжается, во всяком случае, для большинства из нас, почти так же, как прежде; и Голубоглазый спит сном праведника, хотя и не совсем безгрешного.
ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOYВремя: 18.04, понедельник, 28 января
Статус: ограниченный
Настроение: депрессуха
Музыка: Del Amitri, Nothing Ever Happens
Прошло всего два дня, а мы уже снова вернулись к нормальной жизни. К своим уютным ритуалам, к повседневной рутине. Мать опять вытирает пыль со своих фарфоровых собачек. Ну а я, понятное дело, сижу в Интернете, размещаю в веб-журнале посты, слушаю любимые мелодии, упиваюсь своими убийствами.
Интернет. Интересное словечко. Словно что-то, извлеченное из бездны. Сеть для того, что уже похоронили или собираются хоронить, потайной мешок для тех вещей, которые мы предпочли бы оставить в тайне до конца жизни. Однако мы очень любим наблюдать за другими, верно? Сквозь стекло мы мрачно следим за тем, как вертится земля, точнее, наш мир, населенный тенями и отражениями и такой близкий — достаточно разок кликнуть мышью. Человек, убивший себя, продолжает жить на фотографиях и видео. Это отвратительно, но и странным образом притягательно. Мы пытаемся понять, не обманывают ли нас, не подделка ли это. Ну да, вполне может быть и подделкой; нет того, чего нельзя подделать. Но на экране компьютера все выглядит так реально! Даже самые обычные, повседневные вещи — и, возможно, они в первую очередь — как бы обретают некое дополнительное значение, особую важность, если увидишь их, скажем, в объектив фотоаппарата.
Например, та девушка. Почти каждый день она проходит мимо моего дома, в ярко-красном пальто из бобрика, подгоняемая ветром, и даже не подозревает о том, что на нее кто-то смотрит через объектив. У нее, как и у меня, есть свои привычки. Ей ведома сила страсти. Она понимает, что мир вращается не благодаря любви или богатству, а благодаря одержимости.
Одержимости? Ну конечно. Мы все одержимы. Мы просто помешаны на телевизоре, на размерах собственного пениса, на деньгах и славе, на чужой любви. Этот виртуально-добродушный, хотя и далекий от добродетельного мирок представляет собой вонючую помойку, где полно всякого вздора, интеллектуального мусора и прочей чепухи — от торговли подержанными автомобилями и «Виагрой» до музыки, игр, сплетен, лживых историй и даже маленьких личных трагедий, которые, впрочем, теряются в общем потоке информации, не оправдывая тщетной надежды, что ты в кои-то веки оказался кому-то небезразличен, что кто-то попытается установить с тобой связь…
