Что ранило меня сильнее – смерть отношений или смерть книги? Моей книги? Конечно, книги. Она была смыслом моей жизни, ступенькой к успеху. Целый год в моих жилах струились как будто не кровь, а слова, и именно они поддерживали во мне жизнь. Но позже, ночью, когда я лежала одна в постели, осознавая, что коробки у входной двери исчезли и, значит, Джек уехал на самом деле, я внезапно пожалела, что написала эту книгу. Не будь я так погружена в творчество, заметила бы то, что Джеку было очевидно не первый месяц, а может, и год – что мы отдаляемся друг от друга. Я могла постараться наладить нашу связь, пока не стало слишком поздно. Да, инициатором расставания стал Джек, но как он сказал несколькими ночами ранее, стоя на нашей крохотной кухне, где я ополовинила бутылку «Пино гриджо», сказал очень тихо – это я перестала пытаться удержать нас вместе. Но это было неправдой. Я просто с головой ушла в историю, в выдуманный мир, в отчаянные попытки забыть о провале «Бекки» и возродить едва начавшуюся карьеру. Писательский труд был моим призванием – и моим наркотиком. Я просто забыла, что отношения надо поддерживать. На какое-то время. Надолго. И к тому моменту, как Джек ушел по-настоящему, я, даже если бы захотела, не могла вспомнить, любила ли его самого или некий абстрактный образ.
Внезапно раздался сигнал оповещения о новом письме – от Чарли! – и я снова, как раньше, выкинула Джека из головы. Предложение работы, свалившееся как снег на голову, все еще казалось нереальным, но впервые за много месяцев мной овладело радостное нетерпение. «Писать» для меня означало «дышать».
Чарли сообщала, что договор стандартного образца достаточно просто подписать, так что я просмотрела его наискосок, подписала и тут же выслала обратно. Телефонный звонок раздался чуть ли не в ту же секунду, как я нажала кнопку «отправить».
– Итак, ты там сидишь? – спросила Чарли.
– Да, – соврала я, хотя на самом деле стояла у аквариума и наблюдала за передвижениями Оскара, моей рыбки. После того, как Джек съехал, мне нужно было чем-то заполнить пустоту, оставшуюся от шестидесятидюймового телевизора, а поскольку интернет советовал для укрепления нервов наблюдать за рыбками, я купила аквариум и шесть рыбок. Пять из них, правда, уже сдохли.
– Генри Эшервуд, – изрекла Чарли.
– А что с ним? – Оскар изящно, как гимнаст, проскользнул сквозь веточки розового коралла.
– Это он тебя нанял.
Я рассмеялась, потому что определенно Чарли пошутила – не мог миллиардер-отшельник, дважды обладатель титула «Самый сексуальный мужчина современности» по версии журнала People, нанять меня.
– Оливия, я серьезно, – оборвала Чарли мой смех, и я вспомнила, что совершенно не в ее обычае было шутить – работа поглощала Чарли целиком и не склоняла к розыгрышам. Но ее заявление звучало совершенно неправдоподобно.
– Я не… понимаю, – запнувшись, выговорила я и села на кушетку, вцепившись в подлокотник.
– Его менеджер позвонил утром и сообщил, что ты нужна Генри Эшервуду для его проекта.
В голосе Чарли звучало такое удивление, что, не будь я сама настолько ошарашена, обиделась бы.
– Но почему я? – Едва этот вопрос слетел с губ, я выбранила себя за то, насколько самоуничижительно он прозвучал. «А почему не ты?» – говаривал в колледже мой друг Ной, стоило мне усомниться в своих силах или начать переживать, что я не напишу ничего достойного публикации. – Я имею в виду, откуда Генри Эшервуд вообще знает о моем существовании, не говоря уж о желании меня нанять?
– Его менеджер ничего не сказал на этот счет, но, может, он читал «Все маленькие огоньки»?
Что ж, мой первый роман разошелся тиражом в сто тысяч экземпляров, и подобное предположение имело почву. Однако с тех пор прошло уже пять лет.
– Он считает, что твой стиль идеально подходит для его проекта, – добавила Чарли.
– Так что там за проект-то?
Несколько мгновений Чарли молчала, а потом призналась:
– В том-то и загвоздка – он не сказал мне ничего конкретного. Спросил, можешь ли ты прилететь в Лос-Анджелес, он оплатит перелет и трансфер, и если у вас все сладится, мы обсудим условия контракта. Он платит пятьдесят тысяч, ты делаешь работу.
Получается, рано я положила пятьдесят тысяч себе в карман. Я вздохнула.
– Ну так что, Оливия, ты в деле? – Голос Чарли смягчился, и мне почудилось, что она раскусила ложь о том, что черновик новой книги уже готов.
Я уставилась на одинокого бедняжку Оскара, потом окинула взглядом полупустую квартиру. Неважно, светят мне эти пятьдесят тысяч или нет, главное – я уеду отсюда, из этой квартиры, из Бостона, который, несмотря на наступивший март, все еще томился в мрачных объятиях зимы. А Лос-Анджелес где-то там, за тридевять земель, купался в тепле и солнечном свете. Мне предлагали бесплатный перелет и встречу с Генри Эшервудом! Как же я могла отказаться?
Глава 3
Впоследствии мне не раз приходило в голову, что стоило отказаться. Даже в том самом, первом, разговоре с Чарли было достаточно тревожных звоночков, которые я бы заметила, не находясь в отчаянии и депрессии.
Но когда я несколько дней спустя поднималась на самолет в аэропорту Логана, меньше всего мне хотелось критически анализировать ситуацию. Мысли были заняты, во-первых, Тихим океаном – Чарли перевела на мой счет деньги, которыми я оплатила билет на самолет и номер с видом на океан в отеле «Малибу хайтс». Во-вторых, я переваривала тот факт, что Генри Эшервуд III знает мою почту, потому что накануне вечером мы с ним переписывались. Ну, точнее, он спросил, где я остановлюсь и во сколько прислать за мной машину, а я просто ответила по существу – но все равно! В-третьих, был Ной.
Ной Вайсман, мой лучший друг в пору обучения в Брауновском университете и по совместительству оппонент на литературных семинарах. Мы оба планировали пойти на степень в области изящных искусств после колледжа, но в итоге, когда выпустились, я переехала в Бостон вместе с Джеком, а Ной поступил в Калифорнийский университет. Он так и остался в Лос-Анджелесе помощником профессора при кафедре, преподавал и пытался опубликовать первый роман. А я уже через два года после выпуска написала «Все маленькие огоньки», заключила контракт с Чарли, и почти сразу на книгу нашелся издатель. Не могу сказать, что моя более успешная карьера проложила трещину в наших отношениях, но если раньше мы с Ноем списывались чуть ли не каждый час, то потом всего раз в день, раз в неделю и дошли до двух раз в год, когда поздравляли друг друга с днем рождения. Теперь я даже и не могла вспомнить, когда мы последний раз списывались и тем более говорили вживую. Я не рассказывала ему о том, что мы с Джеком расстались и о неудаче с третьим романом, но, сев на место в самолете, я открыла в телефоне список контактов и задумалась, стоит ли вообще сообщать Ною, что я приезжаю в Лос-Анджелес.
Да ну нет, глупости! Это же Ной. Если бы он приехал в Бостон и не сообщил мне, я бы обиделась. Так что я поспешно набрала и отправила: «Привет, прилетаю в ЛА на неделю, встретимся, если у тебя есть время?» Несколько минут я прожигала экран взглядом, ожидая немедленного ответа, а потом пришлось переводить телефон в режим полета.
Устроившись в кресле поудобнее, я достала купленный накануне толстенный том под заголовком «Восставшие из пепла. История самой богатой семьи в Америке». Я знала о семье Эшервудов ровно столько, сколько любой преданный читатель журнала People. Я знала, что дед Генри Эшервуда III был моряком и героем Первой мировой, представленным ко многим наградам, и что в начале тридцатых годов он открыл магазин на окраине Лос-Анджелеса (сегодня в сети Эшервудов было больше магазинов, чем в Costco и Target вместе взятых). Я знала, что его сын почти привел компанию к банкротству, прежде чем умер от передозировки наркотиков в девяностые, и что в последние годы Генри Эшервуд III возродил предприятие. Но эту семью неотступно преследовали несчастья – начиная с бабушки, погибшей в автокатастрофе, заканчивая женой самого Генри, скончавшейся год назад и оставившей его вдовцом в сорок лет. По слухам, с тех пор он замуровался в поместье в Малибу, и даже самые настойчивые таблоиды с трудом могли урвать его фото для публикаций.
