тебя за все, что ты для меня делаешь?
— Дай-ка подумать. ― Стучу указательным пальцем по губам. — Никогда.
— Может, я не выражал это словами, но ты же знаешь, что я благодарен. Ты же это знаешь, так?
Он чешет лицо.
— Так ты дашь мне денег или нет?
— Пора прекращать. Тебе двадцать два года. ― Складываю руки в молитвенном жесте и касаюсь кончиками пальцев подбородка. — Ты уже достаточно взрослый, чтобы сам о себе заботиться и найти работу. Я не против помогать тебе деньгами. Если скажешь, что тебе нужны деньги, чтобы отправиться в колледж, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь. Я устроюсь на еще одну работу, если придется. Но я не могу финансировать твои опасные занятия. Мне едва хватает денег, чтобы оплачивать счета и оставленные мамой долги.
— Знаешь что?― Его верхняя губа оттопыривается, когда он выпаливает следующие слова: — Забудь. Я возьму деньги в другом месте.
Райан берется за ручку двери, но вместо того, чтобы открыть ее, наклоняется вперед и прижимается лбом к дереву.
Борясь со слезами, я кладу ладонь на его плечо.
Он стряхивает ее.
— Не трогай меня.
— Райан, я лишь пытаюсь помочь тебе. Я делаю это, потому что люблю тебя.
— К черту и твою любовь, и твои деньги.
С этими словами, он рывком распахивает дверь и мчится прочь, его ботинки стучат по мощеной дорожке весь путь до ржавых ворот.
Я остаюсь стоять на пороге и наблюдаю, как Райан пинком распахивает ворота и наклоняется, чтобы обменяться парой слов с Ирокезом. Парень выбрасывает сигарету и скалит на Райана зубы.
В ответ Райан хлопает ладонью по крыше машины, а затем поворачивается к ней спиной. Заходит обратно в ворота и оглядывается как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ирокез проводит пальцем по горлу.
Я ощущаю дрожь, наблюдая, как брат идет ко мне.
Слава Богу, Райан с ними не уедет.
Когда Райан проходит уже полпути, ночной воздух разрезает резкий звук.
Райан оседает на землю, словно в замедленной съемке. Я даже не видела, как Ирокез вытащил пистолет.
Мой крик тонет в реве автомобильного двигателя, когда «Тойота» съезжает с обочины и с визгом покрышек уносится прочь. Когда она исчезает в ночи, я подбегаю к брату. Все во мне рушится в тот момент, как я падаю рядом с ним, не обращая внимания на маленькие камешки, впивающиеся в колени через тонкую ткань пижамы.
Вокруг моего брата расползается лужа крови. Ее поверхность блестит под лунным светом, похожая на ослепительный бирманский рубин. Но уродливее этого момента нет ничего.
В два часа дня мои ученики собирают вещи и вскакивают из-за парт. Рюкзаки застегиваются, стулья царапают пол, кроссовки скрипят в спешке и желании вырваться из класса. В коридоре их голоса перемежаются звуками захлопывающихся дверей шкафчиков.
Охваченные волной радости, сопровождающей окончание школьного дня, они не дожидаются, когда я пожелаю им удачного дня. Все, что остается после них и подтверждает, что они здесь были — исчезающие запахи грязной обуви, сладкого блеска для губ и лака для волос.
Как обычно, я прогуливаюсь по проходу между столами, собираю скомканные бумаги и брошенные канцелярские принадлежности, задвигаю стулья и поправляю столы. Беру брошенный учебник по алгебре и какое-то время смотрю на него. Разум уносится в прошлое.
Моя любовь к математике началась еще в детстве. В редких случаях, когда отец не был под кайфом или пьян, мы часами решали задачи и разгадывали головоломки судоку.
Кто бы мог подумать, что моя любовь к числам будет поддерживать меня, когда дела пойдут плохо, что она станет щитом, который я буду использовать, чтобы защититься от боли, разочарования, одиночества и чувства потери? Математика — единственная константа в моей жизни, единственная вещь, которая, я могу рассчитывать, останется неизменной.
Острые ощущения от решения сложных уравнений всегда приводят меня в восторг. Я стараюсь привить такое же отношение своим ученикам. Хочу, чтобы они не боялись математики.
Вернувшись к своему столу, сажусь на мягкий стул и обхватываю голову руками, отчего мои распущенные локоны волнами спадают вперед.
Основная масса преподавательского состава покинет территорию школы к четырем. Но не я. Я часто ухожу последней, в большинстве случаев не раньше шести вечера.
При одной мысли о том, что я поеду домой и увижу Райана, у меня сдавливает горло. Работа — это мой побег, мой шанс снова дышать, ведь атмосфера в доме слишком тяжела.
Я вскидываю голову, когда дверь в класс открывается и входит Талия Норман. Ее длинные блестящие косы качаются из стороны в сторону, когда она подходит к моему столу. Как обычно, она приносит с собой аромат спелых персиков и бергамота.
Она на два года старше меня — учительница истории — и мой друг с первого дня моей работы в средней школе Бакстера или BJHS, как ее называет большинство.
Меня никогда не перестает удивлять, как она продолжает быть моей подругой, даже когда я не в состоянии быть подругой, которую она заслуживает, а это почти всегда. Но она всегда рядом, всегда готова выслушать, даже когда я не говорю ни слова.
Талия садится на край моего стола, скрещивает длинные ноги в джинсах и какое-то время наблюдает за мной, сузив глаза.
— Ты выглядишь ужасно.
— Ну, спасибо.
Я улыбаюсь, хоть мне и не весело.
— Я серьезно, Пейдж. Тебе нужно немного побаловать себя.
Талия само воплощение женственности. Она ходит на маникюр, на педикюр, на массаж и процедуры для лица как минимум раз в месяц.
Не то, чтобы мне такое не нравилось, просто у меня нет на это денег, и даже если бы были, я не смогу пережить чувство вины, позволив себе такие излишества.
С другой стороны, на Талии не лежит такая ответственность, как на мне. Она может позволить себя побаловать, насладиться деньгами, которые зарабатывает, заниматься тем, чем хочет. Она не замужем, у нее нет детей и горы долгов, то, что она зарабатывает — ее, и она может тратить это на то, что хочет.
— Ты права. Мне, наверное, это пошло бы на пользу, но я не могу себе такое позволить.
Я занимаю себя уборкой стола, беру ручки и бросаю их в черную кружку, забираю содержимое пластикового контейнера для домашней работы.
Тема денег меня нервирует. Она мучает меня изо дня в день.
— Кто сказал, что тебе придется за это платить?
Талия спрыгивает со стола и достает