Малышка.
«Неприятности? Милая моя, у такого придурка, как он, неприятности возникают постоянно».
Ну хорошо. В том случае его поведение могло бы быть более адекватным, но в том-то и закавыка.
«Нет. Ты права, он не придурок. Мне не следовало бы так говорить. Меня просто возмущает то, как ты беспокоишься за него».
Отводить глаза от труднодостижимой цели нелегко. Если так подумать, то это ее постоянная проблема. Безответная любовь. Вот почему ей никогда не удавалось добиться успеха. Как и чего-либо другого.
«Тише, малышка, не плачь. Скажи мне, что он сделал, почему ты так расстроилась?»
И она рассказала. Так и выплеснула все наружу. Описала во всех подробностях. Рассказала и о том, что собирается по этому поводу делать и послать все к чертовой матери. Глупышка — расписалась под своим смертным приговором.
«Послушай, у меня есть нечто такое, что поднимет тебе настроение. Отвернись и закрой глаза. Это сюрприз».
Барабанная дробь.
«Ну хорошо, я намекну тебе. Это ожерелье».
Остановись, вспомни. Разве это были не самые лучшие слова? Ожерелье. Он улыбнулся, повернулся к зеркалу и любовался собственной улыбкой. Ожерелье. Ожерелье из струны «ми». Эх ты, дурочка. Посмотри, как оно сидит.
Возбужден. Возбужден. Он возбужден.
Он не стал смотреть на ее реакцию. Чувствовать признательность аудитории всегда приятно. Тишина, наступившая после только что исполненного шоу, навеяла чувство… неудовлетворенности. Ну и черт с ней. У него еще есть время.
Джесси встретил меня в холле «Санчес-Маркс».
— Ты готова защищаться?
— На мне кольчуга, распятие и… чеснок. Пошли.
Когда мы вошли в кабинет, Лавонн показала мне на стул.
— Я спорила с Джесси по этому поводу в течение трех часов. Он не может оставаться равнодушным и позволить, чтобы тебя обвинили в краже денег клиента. И он не может защищать тебя в качестве адвоката, потому что это ставит фирму в крайне неловкое положение. — Она скрестила руки. — Так что скажи мне что-нибудь, что полностью опровергло бы эти аргументы.
Я подала ей папку. Лавонн надела очки и села за стол.
Она прочитала мое заявление о совершенном преступлении и материалы моего агентства кредитной информации. Джесси что-то писал в блокноте. Было видно, как он бледен. Я рассказала Лавонн о незаконно открытом счете для востребования. Она выслушала все с ледяным спокойствием.
— Еще что-нибудь?
— Да. — Джесси бросил блокнот на стол.
Черным по белому там было написано: «Эван никогда такого не сделала бы, черт бы вас всех побрал!» Она уставилась на блокнот. Я не смогла сдержать улыбки.
— Как всегда, лаконично и доходчиво, мистер Блэкберн.
— Карен Джимсон ищет не там, где нужно, — сказал Джесси.
— Согласна.
По мне словно электрическим током пробежало чувство облегчения.
— Так вы мне верите?
— Да. Я поговорю с Карен. — Она закрыла папку, а на лице у нее появилось страдальческое выражение. — И вы знаете, где нам следует искать?
— В этом деле замешан мой брат, — ответил Джесси.
— Я очень сочувствую вам.
Ее беспорядочно лежащие кудри тускло поблескивали в лучах солнца. Она казалась задумчивой.
— Кое-что в этом деле серьезно беспокоит меня, — сказала Лавонн. — Похищенные чеки и мошенническое использование данных о личности. Возможно, что в обоих преступлениях замешан кто-то из близкого окружения Джимсонов. И я в этом случае не имею в виду твоего брата, Джесси.
— Тогда кого?
Она наклонилась вперед.
— Будьте осторожны с дочерью Карен.
Снаружи доносился шум — сигналили машины. Лавонн казалась озабоченной.
— Говорю это не как адвокат, а как мать. — Она показала на фотографии своих дочерей — Яэль и Деворы. — Девочки ходили в среднюю школу с Син. А я общалась с Рики.
— Давно? — переспросила я.
— До Карен и Чарли.
Она кивнула в сторону фотографии своего мужа, Чарли Гольдмана. Он преподавал в университете античную литературу. На фотографии Чарли был в очках и смущенно улыбался. Мы с Джесси не отрываясь смотрели на Лавонн разинув рты.
— Не смотрите на меня так. Я не всегда была такой, какой стала сейчас. Я была слишком чувственной девочкой. Я хочу сказать, что с тех пор, как Рики женился на Карен, Синса стала для них большой проблемой. — Мы продолжали слушать. — Она всегда нервировала родителей. Издевалась над ними, выставляла напоказ свою сексуальность, вставала в провоцирующие позы. Тинейджер во всей своей неприглядности. И она в полную меру пользовалась своим положением падчерицы Рики.
Я все еще пыталась представить себе Лавонн в качестве чувственной девочки. Потом спросила:
— На сцену вызывается рок-наследница?
— Вы знаете эту историю о том, что Карен притащила сюда Рики, чтобы спасти его от пагубных привычек. На самом деле они отчаянно старались вытащить Синсу из Голливуда. Девушка совсем вышла из-под контроля. Разумеется, она не хотела уезжать в такое место, которое она презрительно называет «анальным сексом». За это она так и не простила их.
— За переезд в особняк в Монтесито? В таком случае почему она не найдет себе работу и не уедет оттуда? — спросила я.
— Это золотая клетка. По достижении двадцатипятилетнего возраста она получает в свои руки управление страховым фондом. Но в случае нарушения поставленных условий теряет все. И поводок, на котором ее держат, достаточно короток. Поверьте мне. Это очень несчастная молодая женщина. — Лавонн постучала пальцами по столу. — Синса профессионально манипулирует… людьми более мягкого склада характера для достижения своих целей. Она постоянно всех подстрекает.
Мне подумалось о ее игрушке Пи-Джее, и я подалась вперед:
— Ты полагаешь, что чеки украла Синса?
Зазвонил телефон. Она взяла трубку, сказала «не сейчас» и дала отбой.
— Я ничего не знаю о Бриттани Гейнс, но думаю, что подобные дела вполне соответствуют характеру Синсы, — сказала Лавонн.
Джесси взглянул на меня:
— Если Синса похитила чеки, то она стоит и за просроченными долгами Мингам.
— Каким образом мы это узнаем? — спросила я.
Лавонн покачала головой:
— Ничего вы не узнаете. Это сделает полиция. Просто держитесь от Синсы подальше.
Она раскраснелась. Мне никогда не приходилось видеть ее в таком состоянии.
— Лавонн, она создала какую-нибудь проблему твоей семье? — спросила я.
— Были случаи мошенничества. Деворе еще повезло. Она не пострадала физически и не оказалась под арестом. Давайте на этом и остановимся.
Насколько мне было известно, ее дочь была студенткой-отличницей в Сити-колледже. И я оставила эту тему.
— Возможно, все сводится к ней. У Синсы пустые глаза. Это ужасно. Похоже на то, что она впитывает в себя энергию других людей и расходует ее впустую.
Мы посидели еще некоторое время, прислушиваясь к шуму машин. Потом Джесси сказал:
— Возможно, ее родителям не следовало бы называть ее этим ужасным именем.
— Родители назвали ее Синтией. Синсемильей она назвала себя сама.
В дверь постучали. Вошла секретарь приемной.
— Извини, Джесси. Тебе нужно обязательно подойти ко мне. Твой брат оставил здесь для тебя кое-что.
В приемной на столе секретаря лежала картонная коробка. Внутри что-то попискивало.
— Бог мой! — сказал Джесси. — Надеюсь, это не младенец.
Секретарь открыла коробку.
— Я полагаю, что он не менее девяти с половиной фунтов весом, — сказала секретарь и вынула из коробки щенка.
Заходящее солнце в тот вечер заливало океан ярко-красным светом. У пляжа Исла-Виста на доске лежал любитель серфинга, ожидавший последнюю волну. Когда она накатилась, он отчаянно захлопал по воде руками и встал, взяв курс на скалы. В косых лучах солнца он заметил какой-то объект, торчащий из песка. В какое-то мгновение этот предмет показался ему рукой, которая высовывалась из воды, и он свернул в сторону. Но когда он подплыл ближе, то понял, что это не рука. Это была торчащая из песка шейка электрической гитары.
В тот вечер на кухне у Джесси я играла со щенком.
— Какой милый!
— Да, он должен быть в регистрационной книге.
Закат окрасил все в доме красным светом, отчего по всему помещению, служащему одновременно и гостиной, и столовой, и кухней, шли длинные тени. Под высоким потолком поблескивали деревянные и стеклянные предметы. Слышалось, как на берег набегали пенящиеся волны. Щенок лежал на подстилке в картонной коробке, свернувшись калачиком и зажав хвостик между лапками. Он был худ и покрыт коричневой шерстью с белым пятном вокруг одного из глаз. Джесси вытирал с пола следы его проступка.
— Фу!
Я открыла одно из окон, и в помещение ворвался соленый воздух, рассеивая дурной запах.
