Дубовая лестница с левой стороны комнаты вела на второй этаж. Оттуда слышались голоса — высокий девичий и ворчливый баритональный.
Тед Добблер остановился у ступеней.
— Я не хочу вмешиваться, детектив, но у моего брата в последнее время все хорошо. Может, появились новые данные? Могу я сказать ему об этом?
— Ничего существенного, — заверила его Петра. — Мы просто наводим порядок в старых делах.
Тед вскинул плечи.
— Понял. Располагайтесь поудобнее. Скажу Курту, что вы здесь.
Петра и Айзек уселись в противоположных концах длинного дивана. Очень мягкий диван с нарядной обивкой. На белом хлопке набивной рисунок — огромные красные розы и зеленые лианы, изогнутые, словно змеи. Круглые подлокотники, отделанные кантом швы, снизу — красная с золотом оборка. Напротив дивана стояли два кресла, на металлическую раму которых натянута очень черная кожа.
Журнального столика в комнате не было, стоял лишь пуфик, на нем лежал пульт от телевизора.
Убранство комнаты было в том же роде: женственность его весьма причудливо сочеталась с формами, свидетельствующими о присутствии в доме мужчины. Возле одной стены стояли огромный телевизор с экраном в семьдесят дюймов и почти пустые книжные шкафы. Рядом — антикварный столик для рукоделия, накрытый кружевной салфеточкой. На белых стенах висели репродукции фламандских натюрмортов и две большие фотографии в медных рамках — на одной был запечатлен пуск космического шаттла, а на другой — бомбардировщик, рвущийся в небо. Ковер на полу был серого цвета, такого же, как и сам дом. Похоже, что его давно не чистили. В доме сильно пахло вареным мясом.
Мужчина, спустившийся по лестнице, оказался еще выше Теда Добблера, по прикидкам Петры, шесть футов четыре Дюйма. Более худой, чем брат. Волосы такие же густые, вьющиеся, только совершенно седые. Кожа более смуглая. Толстые линзы очков в серебристой оправе. Руки длинные с большими кистями. Чертами лица похож на Теда, тем не менее не кажется привлекательным.
На нем была белая рубашка с воротником поло, коричневые штаны, черные туфли.
Остановившись там же, где недавно стоял его брат, он молча смотрел на них и одновременно куда-то в пространство.
— Мистер Добблер? — сказала Петра.
— Вам это уже известно.
Другой бы на его месте улыбнулся, но Курт Добблер оставался серьезным.
— Извините за беспокойство, сэр. Добблер ничего не сказал.
— У вас не найдется времени на разговор?
— О Марте?
— Да, сэр.
Добблер крепко сцепил ладони, поднял глаза к потолку, словно отыскивал там божественное откровение. Петра знала, что такая поза означает неискренность.
— О чем именно?
— Знаю, вам это будет неприятно, сэр. Прошу прощения…
— Ладно, — прервал ее Курт Добблер. — Почему бы и не поговорить?
Он сел в одно из черных кресел, напряженный и сутулый. Длинные ноги, костлявые колени. Лоснящиеся штаны. Где она в последний раз видела что-то подобное?
— Возможно, вопрос вам покажется глупым, но не хотите ли сообщить что-нибудь касательно Марты… то, чего шесть лет назад не сказали следователю?
— Конраду Баллу, — уточнил Добблер.
Он произнес номер телефона. Это был телефон их участка.
— Я часто звонил Баллу. Иногда он и сам мне звонил. Даже сидя, он был значительно выше уровня глаз Петры.
В его присутствии она чувствовала себя маленькой.
— Так есть ли и у вас что…
— Он пьяница, — сказал Добблер. — От него часто несло алкоголем. В первый же вечер я учуял это, когда он сюда явился. Мне следовало пожаловаться. Он до сих пор работает следователем?
— Нет, сэр. Он вышел на пенсию. Добблер никак не отреагировал.
— А к детективу Мартинесу вы чувствовали большее расположение? — спросила Петра.
— К кому?
— К следователю, которому передали это дело после ухода Баллу.
— Единственный детектив, с которым я имел дело, был Баллу. Да и то не часто.
Губы Добблера раздвинулись в неприятной улыбке. Да ее и улыбкой-то назвать было нельзя.
— Такие там у вас, выходит, порядки.
— Понимаю, это трудно, мистер Добблер…
— Не трудно. Бесполезно.
— В тот день, когда пропала ваша жена, вы были здесь, — сказала Петра.
Добблер не ответил.
— Сэр?
— Это было утвердительное предложение, а не вопрос.
— То, что я сказала, верно?
— Да.
— Что вы тогда делали?
— Домашнее задание, — ответил Добблер.
— Вместе с дочерью?
— Она спала. Я делал свое домашнее задание.
— Вы что же, где-то учились?
— Я беру работу на дом. День у меня не нормированный. Я работаю не с девяти до пяти.
— Вы работаете на компьютере?
— Я составляю аэрокосмическую программу.
— Что это за программа?
— Система управления полетом и посадкой летательного аппарата.
Судя по тону, Добблер не надеялся, что она поймет.
— Кольцевые волноводы? — спросил Айзек. — Аккумуляторные кольца?
Добблер обернулся к юноше.
— Аккумуляторные кольца являются разработкой физиков и инженеров, работающих в области авиационной и космической техники. Я составляю инструкции, которые позволяют сводить к минимуму действия человека.
— Человеческий фактор, — сказал Айзек. Добблер махнул рукой.
— Это психология.
И обратился к Петре:
— Так вы раскопали что-либо новое в деле Марты?
У него подпрыгнула коленка. Губы были крепко сжаты.
— Мне хотелось бы знать, какой была Марта.
— В каком отношении?
— Как человек.
— Что именно вас интересует — какую она любила музыку? Какую предпочитала одежду?
— Да, что-то в этом роде, — сказала Петра.
— Она любила негромкий рок и яркие краски. Любила звезды.
— Она ведь астроном?
— Да, но звезды ей нравились и с эстетической точки зрения, — сказал Добблер. — Ей хотелось, чтобы мир был красив. Она была умна, но эти иллюзии я считаю глупыми.
— Наивными?
— Глупыми.
Добблер посмотрел ей в глаза.
Петра вынула блокнот и сделала вид, что записывает. «Негромкий рок и яркие краски».
— Зачем вы здесь? — спросил Курт Добблер.
— Мы смотрели незакрытые дела, пытались понять, не сможем ли их разрешить.
— Дела Баллу. Вы их смотрели, потому что он алкоголик. Он допустил серьезные ошибки, а теперь вы боитесь скандала.
— Нет, сэр. Мы смотрели и нераскрытые дела других следователей. У Баллу было только дело Марты.
— Незакрытые дела, — повторил Добблер. — Это эвфемизм провала. Получается, что дело Марты для вас всего лишь статистический факт.
— Нет, сэр. Она… была человеком. Поэтому мне и хочется узнать о ней больше.
Добблер, похоже, обдумывал ее слова. Покачал головой.
— С тех пор прошло много лет. Я уже забыл ее лицо.
— В тот вечер, когда она вышла из дома, — сказала Петра, — какое было у нее настроение?
— Настроение? Она была в прекрасном настроении.
— А она не планировала после спектакля пойти куда-то еще?
— Да, говорила, — сказал Добблер.
Коленка задергалась. Костяшки сжимавших ее пальцев побелели.
Вопрос, похоже, сильно его задел.
— Что она вам говорила? — спросила Петра. Ответа не было.
— 28 июня, — подсказала она.
— А что это значит?
— Эта дата имеет для вас какое-то значение?
— В этот день убили мою жену. В чем дело? Вы играете со мной в какую-то игру?
— Сэр…
Добблер соскочил с места и в три длинных прыжка оказался у лестницы. Побежал, переступая через две ступеньки, остановился посреди марша.
— Я должен помочь дочери. Прощайте.
Он исчез. Айзек начал было подниматься, но, увидев, что Петра осталась сидеть, плюхнулся на диван. Наконец она встала, и он наблюдал, как она перемещается по комнате Добблера. Петра дошла до коридора в кухню, внимательно приглядываясь к обстановке. Услышав шаги на ступенях, сделала знак Айзеку, чтобы тот шел к выходу.
Она взялась за дверную ручку, когда Тед Добблер сказал:
— Извините. У Курта стресс.
— Новый стресс? — обернулась к нему Петра.
— Работа. Очень ответственная работа. Он и в самом деле ничего больше не может сообщить вам о Марте.
— Он только что сказал вам это? Тед помотал головой.
— Он не сказал ни слова, просто пошел в свою комнату и запер дверь. Извините, если он немного… Курт сильно страдал.
— А как ваша племянница? Тед моргнул.
— Курт очень для нее старается.
— Ну, да, — сказала Петра, — фанатичный отец-одиночка. В некоторых темах она была докой. Профессор Кеннет
Коннор был идеальным отцом-одиночкой. Петра могла себе представить, что значит вырасти под опекой Курта Добблера.
— Точно, — подтвердил Тед.
Петра повернула ручку и вышла из дома. Тед крикнул им вслед:
— Наверняка он захочет узнать, что вам удастся обнаружить.
Даже на улице по пути к машине она ощущала запах вареного мяса. Петра страшно проголодалась. Айзек позвонил маме и сказал, что не придет сегодня обедать, но Петра была уверена, что мать оставит что-нибудь для своего золотого сыночка.
