— Это мне льстит. Нет, я не шучу. Я ничего не знал об этом. Но я не уверен, восхищается ли он мной сейчас. Но даже если он и приедет, я не знаю, чем он может мне помочь. Если он приедет сюда для того, чтобы я мог поплакать у него на плече, то мое состояние станет еще тяжелее.
— Джек, как судмедэксперт, много раз выступал в суде, и его опыт может оказаться для нас весьма ценным. Он известен в стране как эксперт Нью-Йоркского центра судебной медицины. Джек говорил мне, что по-настоящему любит свою работу. Он, знаешь, весьма изобретателен — правда, не всегда в положительную сторону. Учитывая, в каком состоянии ты находишься, его изобретательность может пойти нам на пользу.
— Не вижу, каким образом.
— Я тоже пока не знаю и, возможно, поэтому не предложила этого раньше.
— Что же, он твой брат — тебе и решать.
— Я еще подумаю, — сказала Алексис и посмотрела на часы. — У нас осталось не так много времени. Ты уверен, что не хочешь перекусить?
— Знаешь, после того как я вышел из суда, у меня в животе урчит от голода, так что против сандвича у меня нет никаких возражений.
Они поднялись с гранитного парапета, и Крэг обнял жену за плечи. Он был по-настоящему благодарен ей за поддержку и очень раскаивался в душе, что принес семье столько неприятностей. Алексис была совершенно права, говоря о его способности отделять одно явление от другого. Он полностью отделил свою профессиональную жизнь от жизни семейной, делая слишком большой упор на первую. Теперь он молил Бога, чтобы обе стороны его существования стали совместимы.
Бостон, штат Массачусетс
5 июня 2006 года, 13.30
— Прошу всех встать! — произнес судебный пристав.
Судья Дейвидсон вышел из своей комнаты в тот момент, когда секундная стрелка настенных часов достигла цифры двенадцать. Он шагал так быстро, что полы мантии развевались за его спиной.
Солнце светило все ярче, и жалюзи на доходящих до потолка окнах были наполовину подняты, открывая вид на кусочек городского ландшафта и клочок синего неба.
— Прошу садиться, — сказал пристав, когда судья занял свое место.
— Надеюсь, вам удалось перекусить и освежиться, — сказал судья, обращаясь к присяжным.
В ответ на эти слова многие утвердительно кивнули.
— Полагаю, что вы, следуя моим инструкциям, ни с кем и ни в коем виде не обсуждали данное дело.
На этот раз утвердительным кивком ответили все присяжные.
— Превосходно. Теперь нам предстоит выслушать заявление защиты. Прошу вас, мистер Бингем.
Рэндольф неторопливо поднялся со стула, подошел к трибуне и разложил свои заметки. После этого он слегка одернул темно-синий пиджак и поправил запонки. Он стоял совершенно прямо во все свои шесть с лишним футов. Длинные пальцы рук касались края трибуны. Каждый серебряный волос на его голове точно знал предназначенное ему место. Галстук с гарвардскими щитами, рассыпанными по малиновому полю, был завязан безукоризненным узлом. Рэндольф являл собой образец аристократичной, утонченной элегантности и в затрапезном зале суда выглядел как принц в хижине.
Облик Рэндольфа произвел на Крэга благоприятное впечатление, и он подумал, что его контраст с Фазано может благотворно подействовать на присяжных. Рэндольф выглядел как отец, защищающий сына. Разве можно не доверять такому человеку? Но, посмотрев на присяжных, Крэгу видел на всех лицах выражение явной скуки. Появление на трибуне Тони Фазано эти люди встретили совсем по-иному. И прежде чем Рэндольф успел открыть рот, энтузиазм Крэга испарился, как капля воды на раскаленной сковороде.
Тем не менее быстрая смена настроения принесла некоторую пользу, поскольку напомнила ему слова Алексис об умонастроении. Поэтому Крэг закрыл глаза и воссоздал в своей памяти образ Пейшенс в тот момент, когда они с Леоной вбежали в ее спальню. Он вспомнил, как потряс его вид больной и как быстро реагировал он на все изменения в ее самочувствии. За последние восемь месяцев Крэг много раз прокручивал в своей памяти события того вечера и всегда приходил к выводу, что если по отношению к другим пациентам и совершал незначительные ошибки, то в случае с Пейшенс Стэнхоуп действовал так, как того требует современная медицина. Крэг не сомневался, что, окажись он в той же ситуации снова, поступил бы так же. Никакой халатности или небрежности с его стороны не было. Он был в этом абсолютно уверен.
— Дамы и господа присяжные заседатели, — медленно и уверенно начал Рэндольф. — Мы сегодня выслушали совершенно уникальную вступительную речь человека, признающегося в том, что не имеет никакого опыта в делах о медицинской халатности. Это самоуничижение на старте было хитроумным приемом, вызвавшим у вас улыбки. Я не улыбался, поскольку сразу раскусил этот фокус. Но я не стану занимать вас рассказами о различных ораторских трюках. Я буду говорить только правду, с которой вы, вне сомнения, согласитесь, выслушав показания свидетелей защиты. В отличие от моего оппонента я более тридцати лет защищаю наших добрых врачевателей и лечебные учреждения. Поверьте, за все эти тридцать лет я ни на одном судебном заседании не слышал выступления, подобного выступлению мистера Фазано, который пытался очернить моего клиента доктора Крэга Баумана.
— Протестую! — завопил Тони, вскакивая. — Бездоказательное и провокационное заявление!
— Ваша честь, — произнес Рэндольф, раздраженно отмахнувшись от Тони с таким видом, словно отгонял комара. — Вы позволите мне к вам подойти?
— Безусловно, — ответил судья, жестом приглашая враждебные стороны приблизиться.
Рэндольф подошел к судье, следом заспешил и Тони.
— Ваша честь, мистеру Фазано во время его выступления была предоставлена весьма широкая свобода, и я рассчитываю на то, что тоже удостоюсь этого.
— Я в своем вступительном слове рассказывал лишь о том, что получит дальнейшее подтверждение в показаниях свидетелей. А вы, мистер Бингем, каждые десять секунд выступали с протестом, пытаясь сбить меня с толку.
— О Боже! — простонал судья Дейвидсон. — Мы слушаем дело всего лишь о медицинской ошибке, а не об убийстве при отягчающих обстоятельствах, а вы уже вцепились друг другу в глотки. Если процесс продолжится в том же темпе, мы не закончим его и за месяц. — Он помолчал, чтобы его слова лучше дошли до слушателей. — Считайте это предупреждением для вас обоих. Я хочу, чтобы дело продвигалось. Вы меня поняли? У каждого из вас достаточно опыта, чтобы знать, что допустимо и что способна вытерпеть противная сторона, поэтому держите себя в узде и придерживайтесь фактов. Теперь по поводу вашего протеста, мистер Бингем. Что подходит для гусыни — подходит и для гусака. Вы протестовали против слов мистера Фазано, находя их подстрекательскими, и у него есть полное право поступать так же. Да, мистер Фазано, вам была предоставлена очень широкая свобода, и да поможет вам и вашему клиенту Бог, если дальнейшие показания не подтвердят выдвинутых вами обвинений, Мистер Бингем, вы получите точно такую же свободу, какую имел мистер Фазано. Я ясно выразился?
Оба адвоката покорно кивнули.
— Прекрасно! Продолжаем.
Рэндольф вернулся на трибуну, а Фазано занял место за столом истца.
— Дамы и господа присяжные заседатели, — повторил Рэндольф, — в делах о медицинской халатности мотивы, как правило, не являются предметом дискуссии. Дискутируется главный вопрос — отвечала ли медицинская помощь современным стандартам, или, иными словами, соответствовала ли она тому уровню помощи, которую в данных условиях мог оказать другой достаточно компетентный врач. Мистер Фазано в своем вступительном слове не говорил о том, что его эксперты ставят под сомнение профессионализм доктора Баумана. Подобных свидетельств нет! Поэтому мистер Фазано, чтобы подтвердить свою версию, что мой клиент не в полной мере использовал свои знания, начал говорить о мотивах. Сделал он это еще и потому, что наши эксперты, как ему известно, докажут, что доктор Бауман, с самого начала зная о тяжелом состоянии пациентки, действовал быстро и предельно использовал все свои возможности как врача.
Алексис вдруг заметила, что, слушая Рэндольфа, она непроизвольно кивает. Ей понравилось, что сказал адвокат, и она перевела взгляд на Крэга. Тот наконец сидел прямо. Ей хотелось увидеть его лицо, но с места, где она находилась, это было невозможно. Когда Алексис взглянула на присяжных, ее восторг от речи Рэндольфа пошел на убыль. Их позы заметно отличались от тех, в которых они сидели, слушая выступление Тони. Сейчас они казались какими-то расслабленными, как будто слова Рэндольфа пролетали мимо их ушей. Водопроводчик, словно подтверждая ее опасения, широко зевнул. Его действие оказалось заразительным, и следом за ним зевнули еще несколько присяжных.
