– Не нравится мне все это, – снова повторяет Софья по-русски, опустившись на стул. – Скоро весь город будет знать. Ваня, что ты устроил?
– Не понимаю, как еще мы могли бы это провернуть, – пожимает плечами Иван. – Скоро все равно все откроется, теперь это дело нескольких дней. Просто ты слишком долго ждала и не можешь поверить, что скоро эта история закончится.
– Так я позвоню Винсу? Ну, реставратору? Он мог бы приехать прямо сегодня. – Молинари по-прежнему полон энтузиазма.
Софья кивает, всем своим видом демонстрируя неуверенность. Иван подходит обнять ее:
– Не бойся, все будет хорошо.
Молинари уже разговаривает со своим приятелем и диктует ему адрес.
– Он будет через полчаса, только захватит свои записи. Винс вам понравится, отличный парень. Кстати, а где остальное? Тут только четыре предмета.
– Я заметил, что ты всегда сначала действуешь, а потом думаешь, – отвечает Штарк за Софью. – Давай дождемся твоего реставратора, а потом мы тебе расскажем всю историю. Ты же вроде звал меня на ужин к маме?
– Да, кстати, – вы оба званы. Сегодня в шесть. Мама обещает превзойти себя.
– Ты и ей, что ли, рассказал про картины?
– Ну как я мог промолчать? Это же мама. Ну, вы сами увидите.
Софья больно щиплет Ивана выше локтя. Он закрывает глаза. Какой-то бардак – то ли неаполитанский, то ли московский, думает он. Сейчас не хватало только, чтобы вместо реставратора ворвался взвод крепких мужиков в куртках с надписью «ФБР». С итальянской мамой во главе.
Но ничего такого не происходит. Выясняется, что все трое проголодались, и Софья хозяйничает на кухне, будто сама ее оборудовала. Режет сыр – холодильник загружен едой, – делает бутерброды, варит еще кофе. Молинари смешит ее попытками изобразить старосветскую обходительность и одновременно вполне по-американски помочь женщине по хозяйству. Иван не вмешивается. Он пытается прикинуть сценарий дальнейших событий. Пока ему кажется, что наметившийся милый междусобойчик – взаправду; как бы странно он ни выглядел, ни у одного из присутствующих вроде бы нет ни фиги в кармане, ни камня за пазухой. Вот этим жизнь не похожа на шпионский роман или голливудский триллер, думает аналитик, глядя, как дурачатся любимая женщина и гиперактивный новый приятель.
Одно только по-прежнему непонятно Штарку: почему все это происходит сейчас, двадцать два года спустя после ограбления. Даже полусонного, его не удовлетворило вчерашнее объяснение Софьи. Если гангстер Джимми Салливан сам интересовался судьбой картин, то сразу после того, как он пустился в бега, было относительно безопасно «выйти из подполья»: вряд ли его подручные в такой ситуации стали бы рисковать, вмешиваясь в это дело. А в бега он ударился – Иван достает айпод, чтобы проверить, – в 1995 году! Ну, допустим, об этом широко не сообщалось. Но теперь-то даже в Википедии сказано! То есть информация в какой-то момент стала общеизвестной.
Никакой страх, думает Штарк, не может прожить так долго, если его не поддерживать, не давать для него новых поводов. Да ведь и сидеть на этих картинах тоже должно быть страшно! То есть Софья врет? И если все-таки есть у кого-то здесь камень за пазухой, то у нее?
– Софья, – зовет Штарк. Она оборачивается с кофейником в руке. – Я еще хочу познакомиться с Лори. Это можно устроить?
Он специально говорит по-русски, хоть это и невежливо по отношению к Молинари: итальянцу, возможно, и не стоит встречаться с запуганной подругой Софьи.
Даже не дослушав вопрос, Софья качает головой.
– Нет, с ней встречаться тебе не надо. Она вообще не хочет ни в чем участвовать. Я только разделю с ней деньги.
– Это она неплохо устроилась, – замечает Иван. – Выходит, ты берешь на себя весь риск, а она отсиживается?
Молинари безропотно слушает русский диалог, уплетая Софьины бутерброды. А Софья начинает злиться.
– У нее убили парня, Иван. Что тебе тут непонятно?
– Да, конечно, ты права, – спешит согласиться Штарк. Ссориться совершенно не хочется. А ответ придется искать как-то иначе, и лучше поскорее. Потому что здесь скоро будет проходной двор, и картины надо будет возвращать, пока не случилось что-нибудь неожиданное и необратимое.
Неловкое молчание, повисшее на кухне, прерывает звонок в дверь. Винс, как и Иван с Софьей, не поехал на такси до самой двери, а прошел часть пути пешком. Он мгновенно вливается в ряды заговорщиков, и этому есть хорошее объяснение: Винсент Ди Стефано вырос вместе с Молинари, бегал по тем же улочкам Маленькой Италии, ходил в ту же школу. Правда, они совсем не похожи: у реставратора кудри до плеч и длинные тонкие пальцы, а в огромных карих глазах печаль вместо дьявольских искорок.
Все снова взбираются на второй этаж. Теперь сцена напоминает просмотр в художественном училище: уже целая экзаменационная комиссия собралась посмотреть на разложенные на полу работы. Только написали их не студенты, а Рембрандт, Флинк, Вермеер и Мане. Скоро Винс ползает между картинами на четвереньках, сверяясь с какими-то записями на своем айподе и бормоча:
– Да, и эта царапина была… И полдюйма воска с изнанки… Черт, отрубить руки тому, кто это сделал, да и не только руки… Жаль, что в этом штате нет смертной казни…
Молинари стоит, сжав кулаки, и старается не дышать. Кажется, если Винс скажет «да», он подпрыгнет да потолка. Штарк уже предвкушает его лобзания. А вот Софья явно нервничает, ее ладони сложились в нехарактерный замочек, она заглядывает Винсу через плечо – что это за царапину он там нашел? И за что надо отрубить руки? На училищных просмотрах она вела себя гораздо увереннее, вспоминается Штарку. Что сейчас не так?
Скоро ему наскучивает следить за Винсом, и он спускается обратно в кухню, к бутербродам. По крайней мере, если все хорошо, Молинари расплещет свою бурную радость по пути вниз и больше не полезет целоваться. Интересно, кто живет в этом доме, думает Иван, и почему Софья так хорошо знает здешнюю кухню. Это что, ее дом? Тогда какой смысл был отпускать такси у «Книжного мира»? Или, может быть, это дом таинственной Лори, а сама она где-то прячется? Одно очевидно: дети здесь не живут – ни игрушек, ни детских книжек. С другой стороны, на вешалке у входа – только одежда четырех гостей, как будто хозяева, оставив им еды и собрав все свои пожитки, надолго уехали.
Остальные трое спускаются вместе. Молинари не прыгает от восторга, зато у Софьи явно отлегло от сердца. Все выжидательно смотрят на Ди Стефано, и он, откашлявшись, произносит речь:
– Я, конечно, не работал в музее в девяностом году, но мой предшественник оставил очень детальные описания этих картин, всех царапинок и трещинок, изнанки холстов – вообще всего, что можно описать. Я сейчас сравнивал картины, которые вы показали, с его данными, и вижу очень много совпадений. Конечно, картины в ужасном состоянии – они неправильно хранились, их сворачивали в трубку, только что рыбу на них, кажется, не чистили. Поэтому появилось много новых дефектов. Но я практически уверен, что это картины из Музея Изабеллы Стэнли Гарднер. Вряд ли кто-то смог бы изготовить копии, настолько точно соответствующие нашим записям. Конечно, я должен взять на анализ образцы красок и холстов. Их мне придется отправить в лабораторию, так что окончательный ответ я дам только через пару недель. Но если ваша цель – вернуть картины музею, вы можете начинать какие-то контакты. Не знаю, какой у вас там план. Я со своей стороны могу пообещать, что ничего никому не скажу. Том – мой друг с детства, и, если он просит, чтобы я молчал, я буду молчать. Он еще просил, чтобы я не задавал вам вопросов. – Тут Винс пристально смотрит в глаза сперва Ивану, который краснеет, будто его только что обвинили в организации ограбления, а потом Софье, которая принимает этот взгляд как вызов. – Я задам только один вопрос: вы знаете, где остальные похищенные предметы?
– Да, я тоже спрашивал об этом и что-то не помню ответа, – оживляется Молинари.
– Это потому, что я тогда не ответила, – спокойно произносит Софья. – Нет, мы не знаем, где остальные предметы. Мы только посредники.
Молинари порывается что-то возразить, но решает промолчать. Он не мог не заметить, что Софья нервничает из-за появления все новых и новых действующих лиц, думает Иван. Наверняка он понимает, что при Винсе она точно не станет отвечать честно, да и вообще развернуто.
Все важное вроде бы сказано, но они медлят расходиться. Молинари не хочется выпускать картины из поля зрения; тот факт, что Иван и Софья теперь снова пара, не внушает ему доверия к обоим. Ди Стефано наверняка тоже опасается, что видит их в последний раз, – все-таки столько лет безуспешно пытались водворить их на место, вдруг и в этот раз ничего не выйдет? Все сомнения разрешает Софья.
– Мальчики, вам надо идти. Всем. Я останусь, надо будет перевезти картины. Им нельзя сейчас долго быть в одном месте; надеюсь, вы поймете.
