Она проверила манометр — 1500 фунтов, а ее глубиномер показывал только 110 футов. Она ни за что не сможет осуществить задуманное. Она задыхалась и могла себе представить, как воздух с каждым вздохом исчезает. Она чувствовала себя окруженной со всех сторон, сдавленной, лишенной свободы. Она даже не сможет подняться к поверхности. Она погибает.
«Прекрати, — приказала она себе. — Все хорошо. У тебя все в порядке».
Сьюзи вцепилась в якорный трос и закрыла глаза, заставляя себя делать медленные глубокие вдохи. Кислород придал ей силы. Мозг просветлел, паника отступила. Девушка открыла глаза и вновь посмотрела на манометр — 1450 фунтов.
Она решила опуститься по тросу еще на пятьдесят футов. Может, ей хотя бы удастся взглянуть на затонувший корабль. А потом она начнет подниматься.
Все еще цепляясь за трос, девушка стала погружаться. Сто двадцать футов, сто тридцать, сто сорок, а потом... Что это? Что-то двигалось из глубины. Что-то поднималось к ней.
Это, должно быть. Скотт. Он осмотрел затонувший корабль, сделал снимки и уже находится на обратном пути.
Ей никогда не увидеть этот корабль. Она будет вынуждена удовлетвориться описанием Скотта — много раз повторенным, неизбежно приукрашенным. Ей придется переносить его лукавые замечания по поводу того, что «нырять на такую глубину — мужское дело, для девушек это слишком трудно».
Очень плохо, но...
То, что движется наверх, то, что отливает пурпуром, это не Скотт! Оно огромно, так огромно, что невозможно представить, что это что-то живое. Но что же это? Что это может быть...
Последним чувством Сьюзи было удивление.
* * *
Лукас посмотрел на часы: 10.59. В течение последних шестидесяти секунд им бы следовало подниматься. Если это не так, Лукасу придется узнавать по радио, где находится ближайшая декомпрессионная камера. Потому что эта парочка будет скручена, как два штопора.
То есть это произойдет в том случае, если они не отказались от задуманного и отправились на глубину. А может, они задержались на ста пятидесяти футах или около того, на том месте, откуда могли бы увидеть корабль. Это довольно часто случалось. Большие корабли, лежащие на морском дне, наводят панику на многих людей.
Так оно и есть. Должно быть так. Они добрались до середины троса и решили, что дальнейшее погружение им не по силам. Они, наверно, на глубине ста двадцати пяти — ста пятидесяти футов. И в таком случае имеют возможность задержаться еще на пять минут.
11.02.
Лукас лежал на баке, затенив глаза руками, и сосредоточенно смотрел вниз, на якорный трос, пытаясь увидеть хотя бы проблеск одного из этих элегантных костюмов для ныряния.
Он услышал какой-то шум у кормы. Господи! Идиоты всплыли не у якорного троса. Вероятно, истратили весь воздух и стремительно поднялись на поверхность. Просто повезет, если у одного из них не возникнет эмболия.
А может быть, они проводили декомпрессию на глубине десяти или двадцати футов, затем всплыли под судном. Наверняка. Это разумно.
Но почему он не видел их? Вода прозрачна, как джин.
Лукас поднялся и отправился на корму. Шум все продолжался, непонятный шум, какой-то мокрый сосущий звук.
А теперь Лукас почувствовал запах.
Аммиак. Аммиак? Здесь?
Когда рыбак пробирался вдоль стенки каюты, судно внезапно круто поднялось с правого борта.
Господи! Что это?
Он услышал, как треснуло и разломилось дерево.
Судно теперь резко накренилось, и Лукасу приходилось делать усилия, чтобы удержаться на ногах. Он спрыгнул в кокпит. Стрела лебедки упала, отломанная в трех футах над палубой.
Лукас посмотрел за транец[17], и то, что он увидел, заставило его заледенеть и остановило его дыхание. Это был глаз, глаз величиной с луну, даже больше, глаз в подрагивающей слизи цвета артериальной крови.
Из уст Коувена вырвался крик — не слова, просто звуки, — и он вскочил, чтобы бежать от ужасного глаза. Дернулся вправо, сделал шаг, но судно вздыбилось опять, и его отбросило назад. Он наткнулся коленями на транец, вскинул руки и свалился за борт.
Маркус Шарп проверил показания приборов о наличии горючего и увидел, что через пятнадцать — двадцать минут ему придется возвращаться на базу.
Он находился в воздухе уже пару часов под предлогом обычного тренировочного патрулирования, а на самом деле пытаясь обнаружить кораблекрушение. Он кружил вокруг островов, низко летал над рифами на севере и северо-западе, высматривая балластные нагромождения. Он обнаружил известные места крушений «Кристобаля Колона» и «Каракета», но ничего нового.
Шарп надеялся открыть нетронутое кораблекрушение для Випа. Лучше всего испанский корабль конца шестнадцатого века, нагруженный слитками и золотыми цепями и, может быть, необработанными изумрудами. Но он согласился бы на что угодно старинное и нетронутое, чтобы восполнить быстро убывающие резервы энтузиазма, надежды и денег у Випа.
Шарп чувствовал себя виноватым: он практически обещал Випу, что тот может оставить себе плот, но, как он уже слышал, полиция конфискована плот по приказу этого много о себе воображающего маленького дерьма Сент-Джона.
И все по вине Шарпа, по крайней мере частично, потому что, как подчеркнул капитан Уиллингфорд в своей надменной манере, Шарп не имел права уполномочивать Випа Дарлинга предпринимать что-либо, уже не говоря о том, чтобы отдавать Дарлингу то, что практически являлось вещественным доказательством. Логика оправданий Шарпа не смогла тронуть Уиллингфорда, который заставил Маркуса выслушать получасовую лекцию о том, как надлежит себя вести американским военнослужащим, размещающимся на территории иностранных государств.
Сейчас Шарп летел над южным побережьем у Элбоу-Бич. Он видел множество людей, резвящихся среди пенистых волн, и нескольких аквалангистов, обследующих затонувший корабль «Поллокшилдс».
Приманка для акул, думал Шарп, если здесь еще остались акулы.
«Поллокшилдс» представлял собой опасность для многих поколений. Это был стальной корабль, нагруженный снарядами Первой мировой войны, затонувший на мелких рифах в 1915 году. Хотя значительная часть снарядов все еще оставалась взрывоопасной, дело было не в них. Опасен был металл. Аквалангисты приплывали с Элбоу-Бич, ковырялись среди остатков корабля, и волны, которые разбивались о корабль, иногда бросали ныряльщиков на острые осколки металла. Люди получали порезы, раны кровоточили, а аквалангисты вынуждены были плыть сотни ярдов до берега через спокойное непрозрачное мелководье, которое являлось охотничьим угодьем рифовых акул или, вернее, было таковым когда-то.
Шарп медленно покружил над аквалангистами на высоте пятисот футов, убедился, что никакие темные силуэты не прячутся поблизости, а потом сделал вираж к западу.
Вип однажды сказал, что друг его друга рылся в архивах Вест-Индии, разыскивая подробности об испанском флоте, который затонул у острова Доминика в 1567 году, и наткнулся на упоминание — почти в скобках — о том, что один корабль отделился от остальных еще в начале пути и ушел к южной оконечности Бермуд.
Разыскивать этого пропавшего ягненка было просто пустым номером, но чем черт не шутит?.. Маркусу все равно больше нечего было делать.
Второй пилот Шарпа, младший лейтенант по имени Форестер, закончил чтение «Пипл» и заявил:
— Мне нестерпимо хочется отлить.
— Мы почти дома, — отозвался Шарп.
Он уже был готов отказаться от поиска, набрать высоту и повернуть обратно к северу, когда вдруг ожило радио:
— Хьюи-один, говорит Киндли.
— Слушаю, Киндли.
— Как насчет небольшого патрульного полета, лейтенант?
— Если он не займет больше десяти минут. Иначе у Форестера лопнет мочевой пузырь и нам придется плыть домой. А в чем дело?
— Какая-то женщина позвонила в полицию и сказала, что видела, как в миле к югу от Юго-Западного барьера развалилось судно.
— Развалилось? Что она имела в виду? Взорвалось?
— Нет. Это и есть странная часть сообщения. Она сказала, что высматривала в подзорную трубу горбатых китов, иногда она может видеть их из своего дома, и видела, как это рыбацкое судно тридцати пяти или сорока футов длиной, по ее словам, просто развалилось на куски. Никакой вспышки пламени, никакого дыма, ничего. Оно развалилось, и все.
— Да, пустой номер. О'кей. Посмотрю, — ответил Шарп. — Это, во всяком случае, по дороге домой.
Он отжал рычаг налево, и вертолет повернул к югу.
Форестер проговорил:
— Давай быстро, а то я налью в штаны.
— Зажми его и задуши, — отозвался Шарп. — Это приказ.
Маркус оставил Юго-Западный барьер справа от себя, так чтобы солнце было прямо над головой и немного позади, стремясь избежать слепящего блеска на воде. Теперь ему было все отлично видно.
Но видеть было нечего.
Он держал курс на юг в течение двух минут, затем повернул на юго-восток. Ничего. Ничто не всплывало, ничто не качалось на воде, ничто не нарушало бесконечный покой голубых волн.
