– Семен Григорьевич, что вы про следы хотели сказать?
– А следы… Ну да… Тут в этом корыте с железками они заканчиваются, а точнее – начинаются. И обрати внимание, – эксперт подвел следователя к лесенке сбоку вагона: – Вот видишь?
Семен Григорьевич показывал на ржавые скобы с темными пятнами.
– Вот, смотри. Как думаешь, что это за пятнышко?
– Измазано в чем-то.
– Не в чем-то, а в кровушке. Сдается мне, что эта кровушка – наша, милицейская. Я сейчас пробу возьму, а потом мы эту версию аккуратненько в лаборатории проверим.
Семен Григорьевич артистично проделал нужные манипуляции и спрятал улику в чемоданчик.
– А теперь я хотел бы осмотреть угнанный служебный автомобильчик, – протирая платочком руки, сообщил он и уперся взглядом в капитана милиции. – Где преступник бросил транспортное средство?
– Так это, – капитан немного растерялся. – Автомобиль гаишники первыми нашли и к себе перегнали.
– Как? – густые брови Гурского поползли вверх. – Без осмотра и экспертизы?
– Тут столько навалилось! – милиционер хотел было показать на раскуроченные вагоны, но опустил руку. – Сами видите. Нам только сообщили, что машина пуста, брошена в степи около железной дороги. Про остальное надо в ГАИ спросить.
– Вот в каких условиях приходится работать. Не осталось в органах настоящих профессионалов, – картинно закатил глаза Семен Григорьевич. – Все равно, Руслан Ахметович, осмотреть автомобильчик не помешает.
Тихон Заколов добрел до первых одноэтажных домишек железнодорожной станции. Оставаться около разбитых составов он не желал. Оба свидетеля его невиновности – и машинист, и помощник – погибли. Идти в милицию и доказывать, что он не преступник, а сам чуть не стал жертвой бандитского умысла, ему не хотелось. Предыдущий опыт общения с милиционерами закончился заточением в камере и обвинением в убийстве кассира. Теперь на него наверняка повесят и два трупа милиционеров. Единственный человек, который сможет подтвердить его непричастность, по крайней мере к убийству кассира и крушению поезда, это Нина.
Тихон резко остановился и нервно взъерошил волосы.
Он только сейчас понял, почему дверь в его камеру оказались открытой. Тот, кто убил милиционеров, хотел, чтобы в убийстве обвинили именно его – Тихона Заколова! Кому он так насолил? Только тем двоим – Есенину и Нышу.
У Ныша появился пистолет! Раньше у него оружия не было, на платформе товарняка он пытался просто драться. Пистолет он мог взять у убитого сотрудника милиции. Выходит, Ныш и Есенин – убийцы!
И Нина все еще с ними! Спасти ее может только он. Милиция его и слушать не будет.
Дождь давно закончился. Тихон тщательно отряхнул подсохшие красные песчинки с одежды, поправил взлохмаченные волосы. Узкая канавистая улочка встретила Заколова тонким блеяньем козы из-за шаткого плетеного забора. Животное просительно скалило зубы, пихнув серую мордочку в ромбовидную ячейку. Обращалась она, по всей видимости, к большому черному козлу с седой бородкой, который равнодушно обгладывал на улице неказистый кустик. Козел скосил глаза на пришельца и даже перестал жевать. Коза тоже замолкла, но пасть оставила открытой, может, от удивления.
Заколов сорвал ветку и пихнул ее в пасть козы. Та принялась споро уминать листочки. Недовольный козел тряхнул куст и наклонил голову, показывая обломанный рог. Заколов поспешил пройти мимо.
Как понял Тихон из обрывочных фраз в кабине тепловоза, Есенин направился к своим родителям, которые проживают где-то здесь. Но как их найти?
В стороне погромыхивала вагонами железнодорожная станция. Там центр поселка, путь надо держать туда.
Песчаная площадь с узкой полоской асфальта перед типичным вытянутым зданием вокзала с островерхой серединой галдела разношерстными группками. Все шумно что-то обсуждали. Красные флаги, гроздьями торчащие со стены, дружно вздрагивали то ли от ветра, то ли от невнятных выкриков станционных динамиков. В обе стороны за вокзалом тянулась длинная шеренга зеленых вагонов. Вдоль них бестолково бродили пассажиры.
Тихон подошел к одному из кружков. Несколько мужиков яростно спорили:
– Я те говорю – московский шел! Там несколько вагонов завалило. Машины в область штабелями трупы увозят.
– Московскому завсегда зеленую дорогу стелют, а тот на красный шел!
– То-то! Он не сразу и сообразил, что ему по тормозам надо давать!
– А чья бригада-то ехала?
– То с Арыся смена. Наших вроде не было.
– Все равно люди. Помянуть бы…
– И то дело. Чего тут болтаться?
Мужики организовали несколько бутылок и направились к кучке тополей, выстроившихся двойным рядком с краю площади. Деревья прижимали ветки к стволу, почти не создавая тени. Но было не жарко. Под одним из тополей сидел Заколов, лениво жуя сухую травинку. Он заранее догадался, куда придут мужики, и расположился в самом лучшем месте. Мужики остановились, с подозрением глядя на незнакомца.
– Располагайтесь, чувствуйте себя как дома, – хозяйским тоном предложил Тихон.
– Шел бы ты, паря, – один из мужиков с уже залитыми глазами выступил вперед и даже попробовал подпихнуть ногой Тихона.
Заколов резко схватил ногу, вывернул ступню, мужик грузно ухнул на землю. Тихон вскочил и предупредил остальных:
– Спокойно! Не рыпаться.
Мужики хмурились, но не встревали. Тихон присел к упавшему:
– Местный?
– Ну, – мужик ощупывал ногу и пялил на Заколова испуганный взгляд.
– Мне тут весточку передать надо, да адресок забыл, – Тихон небрежно сплюнул сквозь щель между зубами.
– Кому? – мужик тревожно косился на лихого парня.
– Поэт один своей старухе привет шлет. Он на зоне срок мотает, а у него тут предки. Знаешь такого?
– Есенина? – обрадовался мужик.
– Он самый! – поддакнул Тихон, до сих пор не разобравшись, фамилия это или кличка. – Где его старуха костями гремит?
– Так это, – мужик оживился и поднялся. Крутанув головой, он выбрал направление и показал: – Вон магазин на углу видишь? Хозяйственный. – Заколов разглядел одноэтажную постройку с двумя зарешеченными окнами на фасаде. – Справа обойдешь, и вдоль улицы. Как сеялку рыжую увидишь без колес, еще раз направо возьмешь и до упору топай. А там спроси бабу Лизу.
Мужик улыбнулся, чрезвычайно довольный своим объяснением.
– А если не спрашивать?
– Чего?
– Как дом выглядит?
– Так это? – мужик задумался. Потом его лицо осветилось радостью: – Второй с краю по левой руке. Зеленого цвета раньше был.
Заколов покровительственно похлопал мужика по плечу. Тот зарделся.
– Хозяйственный работает? – спросил Заколов.
– Какой там! Праздник!
Тихон посмотрел на широкий нож, которым мужики нарубили толстые ломти черного хлеба, и требовательно попросил:
– Продай.
Мужик задумался. Тихон достал пятерку и решительно обменял ее на нож.
– Ну, ладно, – согласился мужик, торопливо сминая в кулаке бумажку, и заискивающе предложил, показывая на бутылки: – Может, с нами дерябнешь?
– В следующий раз, – пообещал Заколов и пошел вразвалочку, цепляя подошвами землю, через замусоренную площадь. Наверное, так должны ходить блатные, решил он.
Есенин с неожиданным для себя трепетом постучал в родной дом. Никто не отозвался. К горлу подкатил большой ком. Он постучал в окошко. Тишина. Странно, неужели мать его не ждет, ведь столько раз писала об этом дне. Пришлось открыть замок подручными средствами, не маячить же на пороге.
Вор огляделся и сделал знак Нышу. Хамбиев вышел из-за сарая, придерживая Нину, и быстро прошмыгнул с ней в открытую дверь.
В доме все было чисто и опрятно, но свежие запахи пищи не витали в комнатах, как было принято в праздничные дни. Где же мать, не слегла ли в больницу, думал Есенин, оглядывая давно забытые вещицы. Но может, и хорошо, что ее пока нет, а то с таким довеском долго объяснять, что к чему. Особенно папаше. Старикан с годами стал занудливым.
Ныш уже по-хозяйски шуровал на кухне, выбрасывая из маленького холодильника на стол все, что там имелось. Девчонку он держал рядом.
– Слышь, Есенин. Да к твоему приезду бабка готовилась. Смотри, сколько жратвы припасла! Давай, Ромашка, налегай, а то мягкость потеряешь. А баба без сала – это все равно что доска.
Неожиданно раздался стук в дверь. Ныш отшатнулся, уронив табуретку. Рука потянулась за пистолетом.
– Не смей! – остановил его Есенин. – Сиди тихо. В случае чего, ты – мой гость, а она – твоя подружка. Я с вами в поезде познакомился.
Он сквозь занавеску выглянул в окошко. Сердечко стучало колко. Тюрьма – не санаторий, нервишки уже ни к черту, устало подумал вор. На пороге разглядел женскую фигуру. Больше вроде никого.
Он открыл дверь.
– Володя! – расплылось в улыбке пожилое женское лицо. – Вернулся?
Есенин признал соседку.
– Да, – крякнул он в кулак, настороженный взгляд ощупал дворик.
