Он сквозь занавеску выглянул в окошко. Сердечко стучало колко. Тюрьма – не санаторий, нервишки уже ни к черту, устало подумал вор. На пороге разглядел женскую фигуру. Больше вроде никого.
Он открыл дверь.
– Володя! – расплылось в улыбке пожилое женское лицо. – Вернулся?
Есенин признал соседку.
– Да, – крякнул он в кулак, настороженный взгляд ощупал дворик.
– А я смотрю, свет вроде мелькнул. Думаю, ну вот, Лиза с Васей вернулись. Решила зайти по-соседски.
– А где они? – спросил Есенин про родителей, стойко загораживая порог.
– Как? А ты с ними не встретился? Они же тебя поехали встречать! Вдвоем. Неужели разминулись? – всплеснула руками соседка. – Вот незадача.
– Бывает, – недовольно пробурчал Есенин. – Скоро, значит, будут.
– Ой! А на дороге-то составы, говорят, столкнулись.
– Пассажирские? – напрягся Есенин.
– Не, два товарняка. Спьяну, наверное. Но пока разгребут завал да рельсы починят… Хорошо, что ты успел проскочить. На каком приехал?
– Да, хорошо, – согласился Есенин, игнорируя вопрос. Ему действительно стало спокойнее, что не пострадал пассажирский поезд. – Я здесь поживу несколько дней, – Есенин мучительно вспоминал имя-отчество соседки, но никак не мог вспомнить. – Отдохнуть надо после всего, отлежаться. Может, и выходить никуда не буду. Понимаете?
– Понимаю, Володя, понимаю. Исхудал, не с курорта, чай, – соседка осеклась. – Ну, ты, Володя, отдыхай. Я пойду, более тревожить не буду.
Есенин дождался, когда соседка прикроет калитку, и вернулся на кухню. Ныш невозмутимо жрал все подряд и пил водку, найденную в шкафчике. Осунувшаяся, потухшая Нина, прижав грязного медвежонка с оторванной лапой, тускло и неподвижно глядела на еду. После прыжка с поезда она слышала ужасающий грохот столкнувшихся составов. Где-то там среди обломков ей мерещилось растерзанное тело любимого Тихона. Остальное она воспринимала как в тумане и делала все машинально.
– Садись, Есенин, – Ныш плеснул водку в стаканы. – И ты давай! – Ныш придвинул водку девушке. – Это для аппетита – первое дело.
Нина безропотно взяла, глотнула, поперхнулась, а когда прокашлялась, накинулась на еду.
– Вот так, Ромашка. Молодец! – подбадривал развеселившийся Ныш.
– Сидеть тихо! Свет не включать! – хмуро скомандовал Есенин. – Вас не должны здесь заметить. Утром сваливаем.
Он выпил, закусил и вышел в комнату родителей. Есенину нужны были деньги. Зависеть в этом вопросе от Ныша было унизительно. Он знал, где мать хранит сбережения. «Гробовые, – говорила она, пряча целлофановый пакетик под матрас. – Помрет кто из нас, тебе, Вова, тратиться не придется». Есенин нашел пакет, отсчитал несколько купюр и решил написать записку, чтобы мать не думала, что ее обокрали.
Отвыкшая рука с трудом выводила слова: «Мать, это я взял. Не переживай! Через неделю верну с лихвой». Он подумал и подписался: «Твой Вовка». Свернутый тетрадный листок вместе с деньгами вернулся на место под матрас.
В дверях он столкнулся с Нышем.
– Не колобродь, следи за девчонкой, раз взял ее с собой, – рявкнул Есенин.
– А я местечко приглядываю, где ее завалить.
– Сюда не суйся.
Они вернулись на кухню. Ели молча. Ныш напивался и багровыми глазами из-под колышущихся сальных волос смотрел на Нину. Та нашла где-то нитку с иголкой и старательно пришивала медвежонку оторванную лапу. Губы девушки осторожно улыбались.
Вечерело. Сумерки закрасили светло-серой мутью квадратики оконных стекол. Есенин скрипнул расшатанным стулом и встал:
– Я за инструментом.
Он вышел во двор и отпер дверь в сарай, где в тайнике хранился полный комплект отмычек.
Этого момента уже давно ждал Заколов.
Тихон притаился под окном дома Есенина и напряженно вслушивался в неясные звуки за стеклом. Он уже заглядывал внутрь и видел Нину. Потерянный вид девушки вселял тревогу, но главное, что она жива и невредима. На этот раз безрассудно врываться в дом, как в кабину локомотива, Тихон не решался. Бандитов двое, у одного из них пистолет, ножом его не испугаешь. Да и пускать в ход холодное оружие в планы Заколова не входило. Он ждал подходящего момента для атаки.
Вот внутри послышались шаги, за углом скрипнула дверь. Заколов юркнул за смородиновый куст и затаился. Есенин пересек дворик, обернулся из-за плеча и вошел в небольшой сарай.
Вот и наступил тот самый момент. Бандиты разделились. Дверь в дом открыта. С кого начать?
Тихон переместился к входу в сарай, приложил ухо к шершавым доскам. В руке он сжимал большой нож.
Как только Есенин покинул дом, Хамбиев мягко прошел в спальню.
– Чем это тут хрустел старый ворюга? – бурчал под нос Ныш, доставая пакетик из-под перины. – Ух ты! Деньги сами к рукам липнут. – Он просмотрел записку и слезливо передразнил: – Слышь, Ромашка, чего поэт накарябал. Мамочка, я все верну с лихвой. Ой, какие нежности!
Ныш сунул все купюры в карман, а пустой пакет с запиской положил на место. В коридорчике метнулась девичья фигура. Нина стремилась к двери.
– Ты куда? – Ныш бросился наперерез и обхватил девушку за талию у самого выхода.
Боль пронзила локоть. Он отдернул руку. Из сустава торчал кончик стальной иголки с ниткой.
– Ну, сука! Пожалеешь! – Ныш выдернул иглу и наотмашь ударил Нину.
Девушка упала. Ныш поволок ее в спальню.
– Ну, все! Церемонии кончились. Сейчас ты у меня за все отработаешь, сучка.
Заколов услышал из дома сдавленный крик девушки. Бежать туда? Но здесь, в сарае, остается главный бандит, который в любой момент может вернуться. Сердце рвалось на куски и толкало в дом на помощь Нине, рука сжимала нож, но разум заставлял ждать около сарая.
Скрипуче открылась деревянная дверца. Появился Есенин с котомкой в руке. Заколов, не давая вору опомниться, заломил его руку за спину, приставил острие ножа в бок под ребра.
– Быстро в дом! – тихо скомандовал он.
Вор от неожиданности замер и крутил зрачками.
– Ты?! – маленькие удивленные глаза косили на Тихона.
– Двигай, двигай, – Заколов для убедительности надавил на нож, вор изогнулся.
– А разве поезд не… – Есенин явно растерялся.
– Тихо идем к дому, – подтолкнул вора Заколов.
– Инструмент, – вор потянулся за упавшей котомкой.
– Вперед! Не стоять! – Тихон понимал, что нужно действовать, пока бандит растерян.
Перед дверью Заколов придержал Есенина и зашептал:
– Мне нужна только девушка. На вас мне наплевать. Отдаете Нину, и я тебя отпускаю. Усек?
Вор понимающе кивнул.
– Прикажешь своему придурку отпустить девушку, – сказал Тихон. – Открывай дверь.
Они вошли и остановились у порога. Из глубины помещения слышались звуки борьбы, вскрики девушки и гогот Ныша.
– Ныш! – громко позвал Есенин. – Ныш!
– Чего тебе?
Звуки борьбы не прекращались. Тихон нервно давил ножом на бандита.
– Отпусти девчонку! – приказал Есенин.
– Отстань, старый пень! У нас дело молодое, – огрызнулся Ныш.
– Веди ее сюда! – злился вор и тихо добавил: – У нас гость.
Растрепанная физиономия молодого бандита с горящими глазами показалась в проеме двери. Лицо тут же вытянулось, он застыл, опираясь на косяк.
– Нина! – крикнул Тихон. – Нина, иди скорей ко мне!
Девушка выскочила из-за спины Ныша. Ворот ее кофты был разорван, на лице краснел кровоподтек.
– Тиша! Ты жив! – Нина кинулась к Заколову. Робкая улыбка радости слизнула горькое отчаяние с ее лица. По щекам обильно расплывались слезы. Влажный нос девушки уткнулся Заколову в шею.
Тихон отодвинул Есенина и освободил дверь.
– Выходи и беги по улице направо к станции, – кивнул он Нине. – Я тебя догоню.
Краем глаза он заметил, что Ныш воспользовался моментом и скрылся в комнате.
– Я сейчас, – сказала ожившая Нина и побежала на кухню. – Я только Нюсю возьму! – звенел ее радостный голос. – Я ему лапку пришила!
– Нельзя! – запоздало крикнул Тихон.
Когда Нина вновь появилась, Ныш метнулся к ней и цепко обхватил рукой. Он загородился девушкой и приставил пистолет к ее виску. Нина беспомощно стискивала мягкую игрушку. Медвежонок, как всегда, мило улыбался.
– Брось нож, студент! – Ныш говорил жестко. Сузившиеся глаза обжигали злостью.
– Отпусти Нину! – Тихон в свою очередь заслонялся Есениным. Рука пихнула нож в бок бандита. – Прикажите ему отпустить девушку!
– Бросай нож! А то я ее убью! – кричал Ныш.
– Не кричите, услышат соседи, – подал голос Есенин.
– А тебя не спрашивают, – огрызнулся Ныш. – Облажался, как сопляк, – молчи!
– Отпустите Нину! Или я его, – Тихон не мог сказать слово «убью». Оно прозвучало бы неубедительно в его устах. Он лишь демонстративно оттопырил руку и вновь надавил на нож.
Ныш усмехнулся и взвел курок. Теперь любое неосторожное движение пальца могло привести к выстрелу.
– Студент, я устал ждать. Сейчас замочу ее, а потом и вас обоих положу.
