— Я этого не сделаю, — твердо заявил он.
Коттл водил влажным горлышком бутылки по
губам, вместо того чтобы отхлебнуть еще. Носом вдыхал поднимающиеся пары алкоголя.
— Если вы этого не сделаете, он выберет сам.
— Почему я должен выбирать? В любом случае я в полной жопе, не так ли?
— Не знаю. Не хочу знать. Это не мое дело.
— Черта с два.
— Это не мое дело, — настаивал Коттл. — Я должен сидеть здесь, пока вы не сообщите мне свое решение, потом я передам ваши слова ему и больше ни в чем не участвую. У вас осталось чуть больше двух минут.
— Я иду к копам.
— Слишком поздно.
— Я в дерьме по бедра, — признал Билли, — и только погружаюсь в него все глубже.
Когда Билли поднялся с кресла-качалки, Коттл резко его остановил:
— Сядьте! Если вы попытаетесь уйти с крыльца раньше меня, вам прострелят голову.
У бродяги в карманах были бутылки — не оружие. Даже если бы Коттл попытался вытащить пистолет, Билли не сомневался, что сумел бы отобрать его.
— Не я, — уточнил Коттл. — Он. Сейчас он наблюдает за нами через оптический прицел дальнобойной снайперской винтовки.
Темный лес на севере, залитый солнечным светом склон на востоке, скалы и поля к югу от шоссе…
— Он может читать по нашим губам, — продолжил Коттл. — У него отличная винтовка, и он умеет ею пользоваться. Может пристрелить вас с расстояния в две тысячи ярдов.
— Может, я этого и хочу.
— Он с удовольствием пойдет вам навстречу. Но не думает, что вы к этому готовы. Он говорит, что со временем до этого дойдет. В конце, говорит он, вы будете просить его убить вас. Но это еще впереди.
Даже с грузом вины Билли Уайлс вдруг почувствовал себя перышком и испугался внезапного порыва ветра. Сел на кресло-качалку.
— А к копам идти слишком поздно потому, что он оставил улики в ее доме, на ее теле, — буднично объяснил Коттл.
На деревьях не шевельнулся ни единый листок, а вот на крыльце задул ветер.
— Какие улики?
— Во-первых, несколько ваших волос у нее в кулаке и под ногтями.
У Билли пересохло во рту.
— Где он взял мои волосы?
— С фильтра в сливном отверстии душевой кабины.
До того, как начался весь этот кошмар, еще при жизни Гизель Уинслоу, выродок уже побывал в его доме.
Тень на крыльце более не могла сдержать летнюю жару. Билли словно стоял на самом солнцепеке.
— Что еще, кроме волос?
— Он не сказал. Но ничего такого, что позволило бы полиции связать вас с убийством… если только по какой-то причине вы не попадете под подозрение.
— А это он может устроить.
— Если копы подумают, что у вас нужно взять анализ на ДНК, с вами все будет кончено.
Одна минута. Билли Уайлс смотрел на свои наручные часы, словно они отсчитывали последние секунды до взрыва бомбы.
Он не думал о бегущих секундах, о вещественных уликах, превращающих его в убийцу Гизель Уинслоу, о том, что выродок сейчас держит его на прицеле.
Вместо этого он ранжировал людей из своей жизни. Перед мысленным взором чередой пробегали лица. Тех, кого он любил. К кому относился с безразличием. Кого терпеть не мог.
С последними он мог бы не церемониться. Не стал бы по ним скорбеть. И отвернуться от таких мыслей оказалось ой как сложно, ничуть не проще, чем не замечать приставленный к горлу нож.
Он все-таки отвернулся, благодаря другому ножу, ножу вины. По его телу пробежала дрожь отвращения, когда он осознал, сколь серьезно сравнивал ценность людей, которые окружали его, беря на себя право решать, кто и в какой степени достоин жить, а кто должен умереть.
— Нет, — заговорил он за несколько секунд до того, как время вышло. — Нет, никого я выбирать не буду. Он может катиться к дьяволу.
— Тогда он выберет за вас, — напомнил ему Коттл.
— Он может катиться к дьяволу, — повторил Билли.
— Хорошо. Это ваше решение. Вам и держать за него ответ, мистер Уайлс. Это не мое дело.
— И что теперь?
— Вы остаетесь в кресле, сэр, где и сидите. Я должен войти в дом, к телефону на кухне, дождаться звонка и сообщить ему ваше решение.
— Я пойду в дом, — возразил Билли. — И поговорю с ним.
— Вы сводите меня с ума. Он убьет нас обоих.
— Это мой дом.
Когда Коттл подносил бутылку ко рту, руки его так тряслись, что стекло задребезжало о зубы. Струйка виски полилась по подбородку.
Заговорил он, не вытирая лица:
— Он хочет, чтобы вы сидели в этом кресле. Если вы попытаетесь войти в дом, он вышибет вам мозги до того, как вы доберетесь до двери.
— Какой в этом смысл?
— Потом он вышибет мозги мне, потому что я не смог убедить вас прислушаться к моим словам.
— Не вышибет, — не согласился с ним Билли, начав понимать образ мыслей выродка. — Он еще не готов поставить точку. Такой исход его не устроит.
— Откуда вы знаете? Вы не знаете. Не можете знать.
— У него есть план, цель, нечто такое, что не имеет никакого смысла для вас или для меня, но многое значит для него.
— Я всего лишь никчемный чертов пьяница, но даже мне понятно, что вы мелете чушь.
— Он хочет, чтобы все получилось в полном соответствии с его замыслом, — обращался Билли скорее к себе, чем к Коттлу, — и, уж конечно, не оборвет процесс на середине, разнеся двумя пулями две головы.
В тревоге оглядывая залитый солнцем день за пределами крыльца, брызжа слюной, Ральф Коттл заголосил:
— Упертый ты сукин сын! Послушай меня! Ты не слушаешь!
— Я слушаю.
— Более всего на свете он хочет, чтобы все было, как он говорит. Понимаете? — Коттл вновь перешел на «вы». — Может, он не хочет, чтобы вы слышали его голос.
Разумное предположение, если выродок был знакомым Билли.
— А может, он, как и я, не хочет слушать чушь, которую вы несете. Не знаю. Если вы хотите ответить на звонок, чтобы показать, кто у нас босс, и только разозлите его, после чего он разнесет вам башку, мне на это насрать. Но следующая пуля достанется мне, и вы не имеете права выбирать за меня. Вы не имеете права выбирать за меня!
Билли точно знал, что рассуждает верно: выродок их не пристрелит.
— Ваши пять минут истекли, — Коттл указал на часы, которые лежали на ограждении террасы. — Даже шесть минут, ему это не понравится.
По правде говоря, Билли не мог знать, что выродок не нажмет на спусковой крючок. Он подозревал, что так и будет, интуиция подсказывала ему, что смерть от пули им не грозит, но он этого не знал.
— Ваше время истекло. Прошло семь минут. Семь минут! Я уже должен уйти с крыльца, ждать звонка у телефонного аппарата.
В выцветших глазах Коттла стоял дикий страх. В жизни его вроде бы осталась только выпивка да табак, и тем не менее он отчаянно хотел жить.
«А что еще делать?» — такими словами он определил свое желание жить.
— Идите, — бросил Билли.
— Что?
— Иди в дом. К телефонному аппарату.
Резко вскочив с кресла-качалки, Коттл выронил открытую бутылку. Нисколько унций виски вылилось из горлышка.
Коггл не наклонился, чтобы спасти остатки драгоценной влаги. Более того, так спешил к открытой двери в дом, что пнул бутылку, и она, вращаясь, заскользила по полу крыльца.
На пороге Коттл обернулся.
— Я не знаю, как скоро он позвонит.
— Вы просто запомните, что он скажет, — наказал ему Бидли. — Точно запомните каждое слово.
— Хорошо, сэр. Запомню.
— И все интонации. Вы запомните каждое слово и как он его произнесет, а потом расскажете мне.
— Да, мистер Уайлс. Каждое слово, — пообещал Коттл и вошел в дом.
Билли остался на крыльце один. Возможно, в перекрестье оптического прицела.
Три бабочки, воздушные гейши, танцуя, залетели в тень крыльца. Их шелковистые кимоно сверкали яркими цветами, застенчивые, как лица, скрытые за веерами ручной росписи. И тут же они улетели в яркий свет.
Представление.
Возможно, это слово и охарактеризует убийцу, позволит найти объяснение его действиям, а объяснение сможет открыть его ахиллесову пяту?
Согласно Ральфу Коттлу, выродок назвал убийство женщины и лишение ее лица «вторым актом» одного из его «лучших представлений».
Предположив, что этот подонок воспринимает убийство прежде всего как захватывающую игру, Билли ошибся. Возможно, спорт и играл тут какую-то роль, но желание позабавиться, пусть и в столь извращенном виде, не являлось ведущим мотивом.
Билли не знал, как истолковать слово «представление». Может, для его Немезиды весь мир был сценой, реальность — фальшивкой, окружающий мир — выдумкой.
Как такой взгляд мог объяснить асоциальное поведение (или предсказать его), Билли не знал, не имел ни малейшего понятия.
Немезида представляла собой анормальный образ мышления. Немезидой назывался враг, победить которого невозможно. Нет, этого врага следовало называть «противником». Билли еще не потерял надежды.
