– Рак крови, как лейкемия у Стюарта?
– Да, а кроме того, это может быть и рак лимфотических тканей, и прочие лимфомы, и даже множественные миеломы. Мой профессор рассказал бы о частоте встречаемости каждой этиологии, и о том, как Центр по контролю и профилактике заболеваний наблюдал за поражёнными зонами.
– А они нашли такие? Поражённые зоны?
Несмотря на то, что я пропустила свой последний год обучения, курс продвинутого изучения химии дал о себе знать. Мне всегда нравился этот предмет. И меня бы даже зачислили в Университет Майями, если бы моя жизнь не приняла такой неожиданный поворот. И вместо приват-шоу для Стюарта, я куда больше предпочитала вот такие посиделки с Вэл, слушая её зловещие рассказы.
– Да, – задумчиво ответила она. – Они обнаружили множество подобных диагнозов в Чернобыле и Хиросиме. Побочные эффекты в обоих случаях были существенными. Однако, даже несмотря на то, что трагедия в Чернобыле произошла относительно недавно, в 1986 году, отсутствие технологий, таких, какие мы применяем сейчас, ограничило количество информации. – Лицо Вэл сияло, как всегда, когда она была чем-то увлечена. – Вообще-то, мой профессор был членом исследовательской группы, изучающей население японской Фукусимы. Теперь у них куда больше ресурсов. После расплавления реакторов в 2011 году, в течение длительного времени не могли обнаружить последствия, но благодаря тому происшествию у них возникли идеи о том, что нужно для восстановления. – Она с надеждой посмотрела на свой чай. – Мне бы очень хотелось узнать, что они выяснили. Это всё необычайно интересно.
– Но все эти случаи не относятся к биотерроризму, о котором ты недавно рассуждала.
– Нет. Они относятся к радиоактивному облучению. И нам всем известно, что радиация вызывает рак. Поэтому на базе этих облучений они могли многое выяснить. Вместе с тем, Центр по контролю и профилактике заболеваний конечно же наблюдает за вспышками заболеваний по неизвестным причинам.
– Ха! Как будто несколько препаратов, пропавших из наших клиник, могли стать этому причиной!
Лицо Вэл потемнело.
– Знаешь, Викки, так всё и начинается: немного медикаментов из одной клиники, немного из другой. Потом все они оказываются в одном месте. И, внезапно, без причины начинают происходить разные вещи. Люди теряют волосы, заболевают. Подумай только, немного порошкообразного цитоксана, распылённого через систему вентиляции в здании, в котором живут или работают тысячи людей, – это реальное свидетельство действия какой-нибудь террористической организации.
– Это правда может быть так просто?
– Нет. Такие вещи имеют свои последствия. Преступников либо поймают, либо они сами себя убьют. Нечто мелкомасштабное сработает лучше и привлечёт меньше внимания. Например, убийство, вызванное аварией. И это может иметь отношение к покушению.
– Боже, Вэл, ну и ужасы! Может, тебе стоит написать криминальный роман?
– Конечно, это ужасно. Поэтому и нужно столько всего преодолеть и заполнить кучу документов.
Я покачала головой.
– Прости, что напрягаю тебя со своим алиби. У тебя и так дел по горло.
Её губы растянулись в искренней улыбке.
– Вик, честное слово, ты же всегда можешь на меня положиться. Мне известно, что Стюарт далеко не любовь всей твоей жизни. И я также в курсе, что ты делаешь всё возможное, чтобы мужественно это переносить. И я не собиралась грузить тебя ежедневной медицинской фигнёй.
– Но, – спросила я, – если бы ты открыла клиники здесь, в США, такого количества проверок всё равно нельзя было бы избежать?
Она покачала головой.
– Нет… и да. Неважно, где находится клиника, над всем должен осуществляться учёт. Как бы то ни было, это нормальные и приемлемые издержки. В смысле, чего только не бывает. Неправильно смешивают растворы, списывают ампулы. Конечно же, это всё должно быть документально зафиксировано, но иногда медсёстры настолько загружены, что происходят накладки. И такие случаи тоже берутся в расчёт при проверках. – Она ухватила меня за коленку. – Да и это не важно. Пока у меня не было времени, чтобы подготовить предложение об открытии клиник в США.
– Милая моя, эта идея мне нравится куда больше, чем то, что ты болтаешься по всему свету. То есть, если какие-то террористические группировки ищут эти медикаменты, мне совсем не хочется, что ты путешествовала с ними. – Меняя тему разговора, я встала и подошла к полочке с фотографиями. В моих руках оказался снимок, стоявший посередине; на нём были запечатлены мы с Вэл во время моего обучения в выпускном классе академии. Мы выглядели такими молодыми, такими невинными. Ещё там были фотографии Маркуса и Лайла, а также мамы с Рэндалом. И это напомнило мне кое о чём.
– Догадайся, кто пытался связаться со мной?
Вэл опустила глаза.
– Я знаю. Она мне тоже звонила.
Я развернулась.
– Зачем? Зачем ей, чёрт возьми, нужно было тебя беспокоить?
– Потому что она не может дозвониться до тебя. Она просила меня попросить тебя ей перезвонить.
Я потёрла переносицу.
– Ты знаешь, чего она хочет?
– Нет, – коротко ответила Вэл. – Но я догадываюсь.
– Только не говори, что она опять просила денег.
– Не просила. Ну, с тех пор, как ты отругала её и объяснила разницу между моей работой доктором и работой Рэндала.
– Хорошо, – как ни в чём не бывало проговорила я.
– Мне кажется, это связано с деньгами на образование Маркуса, – предположила Вэл. – Она весьма взбудоражена тем, что он будет учиться в Университете Майями. Туда очень тяжело попасть.
– Я знаю, – сухо сказала я.
– Да, я помню. Ты тоже была туда зачислена. Что ж, мне кажется, что причина её непрерывных звонков – это плата за обучение. Скоро потребуется оплатить второй семестр. А мама слишком уж быстро растранжирила деньги от страховки Рэндала.
Я покачала головой.
– И что это за мать, которая тратит миллионы долларов, когда два её сына нуждаются в образовании?
Вэл пожала плечами.
– Рискну предположить, та, у которой есть дочь, что в состоянии купить чёртов университет, если захочет.
– Проклятье! – пробормотала я себе под нос. Насколько мне не хотелось спасать её тощую задницу, настолько не хотелось, чтобы пострадали Маркус или Лайл. Чёрт, он ведь был зачислен благодаря лишь своим собственным достижениям.
Моя мать винила меня в гибели её второго мужа. Как она красноречиво заявила после похорон, "ещё один труп на моей совести". Потому что, именно я отказала Рэндалу, когда он попросил денег. Как будто им было мало того, что ради них я продала своё тело и свою душу. Но у него хватило наглости попасть в ту же самую ловушку - он задолжал букмекеру больше миллиона.
Стюарт оставил выбор за мной. И мне нужно лишь было сказать «да», чтобы долг Рэндала был выплачен. Но чёрт! Я уже делала это, а ещё обеспечила образование для Вэл. А как меня отблагодарили? Мэрилин и Рэндал играли роль идеальных родителей, притворяясь, что именно они помогли своей дочери с последним курсом обучения и медицинским университетом.
Поэтому, когда мне снова предстояло принять решение, я склонилась к тому, чтобы самой сделать ставку. Если уж на то пошло, возможно, именно в то время я была единственной, кто получал удовольствие от азартных игр. И к тому же, какая-то часть меня всегда сомневалась в том, что неспособность выплатить долг может на самом деле привести к смерти. Ведь мы же не на Диком Западе!
И я проиграла, через два дня, как сделала ту ставку. Машина Рэндала съехала с берегового вала. Расследование показало, что не сработала педаль тормоза, и это позволило моей матери получить деньги по страховке. Значительная их часть пошла на выплату долга Рэндала; однако, ей осталось немало, чтобы отложить или инвестировать.
После похорон мы с Мэрилин Саунд почти не разговаривали. И всё-таки, по мнению Лизы, а теперь и Вэл, она по-прежнему считала, что имеет право обращаться ко мне за деньгами. Уверена, если бы её спросили, она бы так и ответила.
Останавливая этот поток мыслей, я посмотрела на часы.
– Мне нужно вернуться домой до того, как проснётся Стюарт. Сегодня утром он был не в духе.
Выражение её лица смягчилось.
– Викки, я наблюдала многих пациентов, которые пошли по той же дороге, что и Стюарт. Ему было трудно примириться со своим диагнозом. И это понятно. По статистике, он слишком молод для такого агрессивного типа рака. И я уверена, от этого ему ещё тяжелее. Он мужчина, который привык добиваться своего, а теперь ему не смогут помочь ни его деньги, ни его положение. Как я уже выяснила в ходе своей практики, когда у человека такой диагноз, как у Стюарта, он просто не может смириться с фактом того, что умирает. Кроме того ему пришлось столкнуться лицом к лицу с потерей контроля. И не важно, что это за человек: семидесятилетняя старушка или пятидесятилетний исполнительный директор «Харрингтон Спа энд Сьютс» – это одинаково тяжело для любого. И не редко, такие пациенты пытаются вернуть себе способность контролировать, любыми доступными им способами. Конечно же, тебя раздражают такие вещи, как например то, что ему хочется знать о твоём местонахождении. Но сейчас это единственное, что у него есть.
