У себя в кабинете он первым делом открыл люк стеклянной крыши. Парочка ос, злобно прожужжав, вылетела вон из спертой духоты. Роберт рухнул в кресло, не в силах даже думать о работе, пока в мозгах такая каша из мыслей об Эрин.
– Спроси ее, – произнес он негромко. – Возьми и задай вопрос, черт бы тебя побрал!
Роберт стукнул по столу – клавиатура подпрыгнула. Отношения с первой женой Дженной он раскромсал на миллион кусочков, так что даже останься в живых сама Дженна, их брак все равно был обречен.
Быть может, настороженность, подозрительность, недоверие – чисто профессиональные качества? За годы работы он столкнулся с достаточным количеством сомнительных личностей, чтобы понять: Эрин, полная противоположность омерзительным типам, с которыми ему обычно приходится иметь дело, не до конца с ним откровенна. Так в чем проблема? Будучи юристом, он обязан верить в невиновность Эрин, пока не доказано обратное. Проще некуда – если бы не проклятое ощущение, что все идет наперекосяк. Роберт не прислушивался к себе и не ждал уколов интуиции, однако предпочитал их не игнорировать.
Сегодня же позвоню Луизе, решил он и потянулся к бару за бутылкой виски, которую держал в кабинете на крайний случай – вроде сегодняшнего.
Впервые в жизни он почувствовал, что его карьера и жизнь вне фирмы смыкаются. Прежде он фанатично разделял их, хотя частенько и приносил работу на дом. А сейчас в семью просочились и свойственные юристу подозрительность, осторожность, привычка перепроверять факты. Обещание, данное им самому себе – строить новый брак на доверии и уважении, – уже начало терять смысл. А этические нормы его бизнеса, основа репутации фирмы «Мейсон и Найт», в свете истории с Мэри Боумен, похоже, существенно потускнели. Какая-то частичка жизни Роберта пошла под откос, и это ему ни в малейшей степени не нравилось: уж слишком сильно было сходство с недавним прошлым.
Эрин, приняв ванну, крикнула снизу, что сбегает в соседний магазин. Она уже бог знает когда вернулась с работы, а Роберта до сих пор не видела. Музыка Руби порхала по дому, добираясь и до мансарды, – девочка сочиняла для Арта. При воспоминании об этом парне у Роберта сжало желудок. Эрин еще предстоит узнать, что ее дочь приглашена на «вечеринку» к бездомным бродягам. Как-то жена воспримет новость? Она ведь над Руби буквально трясется, вряд ли она позволит дочери отправиться в трущобы. Эрин… Желудок Роберта вовсе стянуло узлом. Она ушла за продуктами – а значит, есть шанс заглянуть в ее секретную коробочку. Однако надо спешить, магазин совсем рядом. Роберт встал.
В голове у него все еще гудело и звякало от жары и чувства вины, не говоря уж о третьей порции виски, что плескалась внутри, перемешиваясь с клубничным коктейлем. На пороге кабинета жены Роберт подбадривал себя обещанием, что это в последний раз. Сегодняшний случай – исключение из правила, крохотное пятнышко на их с Эрин отношениях, в целом безупречных. Здравое объяснение без вести пропавшей метрике наверняка найдется. И Роберт решился.
Бросив быстрый взгляд за спину, он опустился на колени и вынул средний ящик из письменного стола Эрин. Вот он и заструился снова, тоненький ручеек эмоций профессиональных, перетекающих в личные. И снова прошлое вторгается в настоящее. В офисе или в зале суда Роберт автоматически отделял себя от низких типов – своих клиентов, красноречиво оправдывая их гнусности бременем обстоятельств. Но убедить себя, что он имеет право рыскать среди вещей жены, искренне поверить, что если найдется хоть какое-нибудь подтверждение – чего подтверждение? – то все наладится?! Невозможно. Немыслимо. Да и что наладится?
И тем не менее Роберт продолжал действовать – быстро, нервно, на подсознательном уровне понимая, что тревога его – скорее признак повторения уже однажды происходившего, эдакий условный рефлекс, как слюноотделение перед рвотой. Лоб взмок не от стыда, который ему предстояло пережить, если Эрин узнает о низости мужа, а от борьбы разума с инстинктами.
Роберт нащупал жестяную коробку и вытащил ее, как это два часа назад сделала Руби. Замер, прислушиваясь к звукам в доме. Ничего, одна лишь музыка. Достал из-под коврика ключ и вставил в замочек коробки. Сердце билось в унисон с энергичной мелодией Руби.
Он поднял крышку и аккуратно вынул всю кипу бумаг – их надо будет вернуть в том же порядке. Перед глазами на миг встала Эрин: сейчас она, должно быть, уже выбирает в магазине вино, или банку любимых оливок, или салат на ужин. Минут двадцать у него, пожалуй, есть.
Коробка хранила старые поздравительные открытки, сложенный вчетверо аттестат по музыке, с именем Руби, тонко выписанным черной гуашью, несколько снимков маленькой девочки – лет трех, прикинул Роберт – на галечном пляже. Без сомнения, Руби: эти шоколадные глаза и подбородок с ямочкой нельзя не узнать. Роберт пробежал глазами школьные табели, незаконченное письмо, которое Эрин, судя по дате, писала десять лет назад. Начиналось оно, как ни странно, со слов: Дорогая Эрин… Душу на бумаге пыталась излить, решил Роберт, поток горьких слов, а по сути – бессмыслица. Наконец он добрался до пухлой пачки писем, перевязанной фиолетовой ленточкой. Помня о цейтноте, Роберт не знал, за что браться в первую очередь. Открыл наугад. Открытка ко дню рождения.
С любовью моей дорогой доченьке на ее пятилетие. Целую. Мама.
Роберт улыбнулся, отложил открытку, взял другую – на семилетие Руби. И снова подписано «Мама».
«А где же папа?» Пожав плечами, Роберт вложил одну открытку в другую, как они хранились. К делу не относится. Роберт точно не помнил, когда, по словам Эрин, она развелась с первым мужем – такие подробности ее прошлой жизни его не интересовали, – однако произошло это, судя по всему, довольно скоро после рождения Руби.
Роберт принялся перебирать письма. В основном они были посланы на прежний лондонский адрес Эрин, в квартиру, где она жила до знакомства с ним, но на полудюжине конвертов значился адрес «Маргаритки». Краткие записки на почтовых карточках или послания в несколько страниц. Все их, однако, красной или зеленой шариковой ручкой писал некто с инициалами «Б. К.». Почерк жуткий, едва поддающийся расшифровке, а на первом письме, которое Роберт вынул из конверта, каракули вились поперек печатного бланка.
Роберт глянул на обратный адрес: «Королевские цветы», Маркет-стрит, Брайтон. Чувство вины, так и застрявшее комом в горле, не помешало ему полюбопытствовать, что имел сказать Эрин этот самый Б.К.
Дорогая моя Эрин,
Я скучаю по тебе безумно. Все спрашивают, куда ты подевалась. Очень, очень рад, что ты теперь работаешь в столице. Только берегись разных грязных типов, которых там не счесть. Сама понимаешь – меня ведь рядом нет, чтобы тебя защитить. Через месяц-другой, наверное, выберусь к тебе. Заранее позвоню. Ложись пораньше, детка.
Как ты исчезла – все цветы вянут.
С вечной любовью. Целую.
Б.К.
С вечной любовью? Роберту стало тошно от слов, адресованных его жене. Вечная любовь к Эрин – только его, Роберта, право, верно? Он просмотрел еще несколько посланий: опять Б. К. скоро приедет, и как всем в Брайтоне не хватает Эрин, и что там поделывает малышка Руби, да какой она подарок для своей мамы. Под одним из писем стояло: «Дядя Бакстер».
Дядя? Значит, ни о каком романе речь идти не может. Странно, однако, что она ни разу даже не упомянула о родном дяде. Узнав в самом начале знакомства, что родители Эрин умерли, близкой родни у них не осталось и она была их единственным ребенком, Роберт больше не задавал вопросов о ее семье. Эрин и Руби – вот и вся семья. То есть «дядя» – наверняка фамильярное обращение, и кровное родство тут ни при чем.
Среди прочих нашлись два письма, которые Эрин написала в ответ «дяде Бакстеру», да так и не отослала. Она рассказывала о своей жизни в Лондоне, о том, как ей стыдно, что она сбежала из Брайтона после пожара – это был самый тяжелый шаг в ее жизни, – об учебе Руби в новой школе. Тысячу раз благодарила за все, что для нее сделал Б. К. Писала, что была счастлива встретиться с ним на выходные, и делилась радостью: ей удалось найти новую работу, теперь она составляет свадебные букеты. В том цветочном магазине Роберт с ней и познакомился…
Перед глазами возник образ Эрин в тот миг, когда Роберт увидел ее впервые в жизни, – и тут же исчез, стертый стыдом, обидой, гневом. Не самое лучшее время лелеять счастливые воспоминания, если ты роешься в личных вещах жены, подозревая, что у нее интрижка на стороне.
Отложив письмо, Роберт уставился в потолок. Глаза отчаянно щипало. Он понятия не имел, что Эрин когда-то жила в Брайтоне, о своей любви там она ни полусловом не упоминала, как, впрочем, и о пожаре. Предполагалось, что после разрыва с первым мужем у нее больше никого не было. Только вот кем предполагалось, спрашивается? Поскольку Эрин помалкивала, Роберт уцепился за версию, для него самую удобную и безобидную, не представляющую ни малейшей угрозы.
