Тук-тук… тук-тук… тук-тук…
Ⓒ The Pounding Room by Bentley Little, 1990
Ⓒ Анастасия Алибандова, перевод
Мой отец знал Дугласа Макартура
Некоторые люди рождаются лидерами. Для них почти не имеет значения: на правое, или неправое дело используется эта способность — они будут на передовой той стороны, которую выберут. «Мой отец знал Дугласа Макартура» — боевой клич человека, которому не нравится как устроена загробная жизнь.
***
Не было никакого рая.
Не было никакого ада.
Он не знал этого до своей смерти - очевидно, никто не знал, - но теперь он в курсе. Было только это место, эта комната, если ее можно так назвать. И хотя он не видел стен - был потолок, был пол. Насколько он мог видеть, во всех направлениях, между двумя этими поверхностями, находились мертвые - сидящие, стоящие, лежащие, - тесно прижавшиеся друг к другу.
Все они были обнажены, включая его самого. Что было вполне логично. В конце концов, когда человек умирает, его одежда вместе с ним нет. В штанах нет души. Не может быть души и в рубашке.
Справа от него Уитни Хьюстон [34] пинала Ричарда Никсона [35] в лицо, в то время как опальный экс-президент пытался выцарапать глаза неизвестной женщине, лежащей рядом с ним на полу. Они занимались этим с тех пор, как он прибыл, хотя он понятия не имел, сколько времени прошло, поскольку здесь не было часов, а рассеянный свет, который каким-то образом освещал комнату, никогда не менялся по интенсивности. Казалось, прошел, по крайней мере, день с тех пор, как он внезапно появился в этом месте, но это было просто ощущение, ни на чем существенном не основанное. После его прибытия он тупо стоял на месте, слишком оцепеневший, чтобы пошевелиться, и слишком испуганный, чтобы узнать, сможет ли он это сделать. Какое-то время он пытался отсчитывать минуты, просто чтобы чем-то себя занять, но подсчет был таким же скучным, как и бездействие, и через час он это бросил.
Поэтому он понятия не имел, как долго был здесь.
Но он был одним из вновь прибывших. В этом он был уверен.
Остальные были здесь уже довольно давно. Самые старые были изношены и больше не имели каких-либо индивидуальных особенностей или узнаваемых черт. Они выглядели как манекены и обладали теми же безликими стандартными признаками, что и манекены в магазине одежды. Казалось, у этих старых мертвецов вообще отсутствовало сознание. Подобно растениям в своей пассивности, они казались сделанными из гипса или глины, и не реагировали или не могли реагировать на то, что происходило вокруг них.
В отличие от тех, кто умер в течение недавнего времени.
Эти мертвецы казались либо тупыми, либо злыми. Часто одновременно. Уитни Хьюстон, например, была в бешенстве, в ярости, в то время как Ричард Никсон был достаточно зол, чтобы напасть на женщину рядом с ним, но слишком глуп, чтобы понять, что Уитни бьет его по лицу.
Сам он не испытывал никаких эмоций и, насколько мог судить, был единственным, кто, казалось, знал, где он и что с ним случилось. Могли быть и другие, но не в его ближайшем окружении. Все его крики, все его попытки общаться были встречены молчанием и безразличием, чем враждебностью, что, возможно, было лучше в ближайшей перспективе, - по крайней мере, Уитни Хьюстон не нападала на него, - но в дальнейшем было бесполезно.
Ему нужно выбраться отсюда. Сейчас. Пока он не застрял. Пока он не забыл, что хочет уйти. Прошло уже слишком много времени. Он должен был сразу же уйти, попытаться найти выход, но почему-то не сделал этого; он просто стоял и смотрел, сам не зная почему.
Он все еще просто стоял там. Потребуется огромное усилие, чтобы заставить себя покинуть это место. Может быть, это место было тем, где он и должен быть, может быть, это было его предназначение в загробной жизни, но это делало еще более необходимым, чтобы уйти, прежде чем он закрепится здесь навсегда.
Подняв ногу и шагнув в сторону, он внезапно почувствовал слабость, как будто у него иссякла энергия. Ему потребовались все его силы, чтобы продолжать идти. Он сделал это, заставил себя целенаправленно двигаться вперед, проходя сквозь неподвижную толпу.
Впереди, справа, было еще одно лицо, которое он узнал: Пол Ньюмен [36], мельком увиденный позади толстой латиноамериканки. Смерть не делала различий, и было странно видеть, как знаменитое и печально известное смешивается с неизвестным.
Он шел.
И шел.
Он шел по бесконечной, слабо освещенной комнате, должно быть, дни, а может, и недели, скользя между людьми, вокруг людей, всегда двигаясь в одном направлении, надеясь наткнуться на стену. Куда бы он ни шел, мертвые на различных стадиях смешивались. Он думал, что дойдет до того момента, когда встретит только тех, кто был здесь веками или тысячелетиями, и, конечно, он видел их, но всегда были новоприбывшие, вперемешку с этими изношенными выцветшими фигурами.
Однако, как бы далеко он ни забирался, как бы сильно ни кричал, он не встречал никого, похожего на себя: ни шагающего, ни говорящего. Никого с какой-либо целью.
Слабость, охватившая его, когда он впервые попытался отойти от своего первоначального места, не уменьшалась, а, скорее, стало еще сильнее, но он продолжал идти, боясь, что если остановится, то не сможет начать снова. Как ни странно, он не нуждался в пище. Он не испытывал ни голода, ни жажды, ему не хотелось спать. Была только постоянная слабость. И стремление, которое заставляло его двигаться, несмотря ни на что.
В конце концов, он начал замечать разницу в своем окружении. Он не был уверен, когда это началось, но он оказался в месте, где все мертвые стояли и смотрели в одну сторону. У него появилось отчетливое чувство, что он приближается... к чему-то.
Много бесконечных часов спустя он обнаружил, что это было.
Дверь.
Она была закрыта, но казалось, что она вот-вот откроется. Это чувство исходило скорее от него самого, чем от неподвижных зомби вокруг, но тем не менее оно было. Он протиснулся между стоящими телами, пытаясь рассмотреть ее поближе. Он обнаружил, что мертвые здесь сильнее, и пройти мимо них труднее. Они не двигались, но у него было ощущение, что они могут.
Что они будут.
Если дверь откроется.
Он был почти у стены, и теперь мог видеть дверь более отчетливо. У нее не было ручки, и своей плоской металлической поверхностью она напоминал вход в лифт, хотя и не было центральной разделительной линии. Петли заподлицо на левой стороне указывали, что она распахивается, а не скользит. Он поймал себя на том, что размышляет о том, как долго эти люди стояли перед дверью. Дни? Недели? Месяцы? Годы? Десятилетия? Столетия? Он не мог представить себя, стоящим там, как и другие, ожидая, когда откроется дверь. Движение все еще отнимало у него последние силы - если бы он не заставлял себя идти дальше, каждый шаг был бы последним. Он боялся, что если будет стоять на одном месте, то останется там навсегда. Даже сейчас перспектива остановиться и отдохнуть наполняла его приятным предвкушением, почти страстным желанием.
Нет.
Он рванулся вперед, решив открыть дверь, хотя понятия не имел, как это сделать, и, посмотрев направо, увидел первого знакомого мертвеца, которого он действительно знал.
Свою бабушку.
Внезапно дверь открылась.
И сразу начал закрываться.
Там было место только для одного, и, раздумывая и двигаясь так быстро, как только мог, он оттолкнул бабушку в сторону и протиснулся в сужающийся проем, прежде чем дверь полностью закрылась.
Он должен был чувствовать себя виноватым, но не чувствовал. Он ощутил, что другие тоже пытаются войти, хотя, сколько именно, сказать не мог, потому что дверь за ним закрылась с громким металлическим лязгом.
