— Чего налить? — хмуро осведомляется бармен. — Пива или водки?
— И побольше, — хихикает обутая. — Говорю же, надо стресс снять.
— С голой жопой по улице ходить не надо, — цедит бармен. — Тогда и стресса не будет.
— Ох, — подозрительно сверлит его глазами девица, — а чего это ты чурок защищаешь? Сам чурка?
— Я русский, да у меня такая же ссыкля растет. Если тебя, дуру голую, русский трахнет, легче будет?
Ответить девица не успевает, потому что сильным хлопком харкает входная дверь, и мелкий пузатый кавказец с порога радостно и гортанно орет:
— Вот они, нашел! Куда убежали? Зачем? — Он тут же оказывается возле девиц и одаривает их широкой золотозубой улыбкой. — За такси платить надо, так? Договаривались. Пошли! — Он грубо тянет к себе разутую блондинку.
— Отстань! — верещит девчонка и замахивается на золотозубого сапогом.
— А расчет? — Кавказец легко поднимает ее на руки.
— Рим, — прищуривается мгновенно напрягшийся Костыль, — видишь, что творят!
— Ньютон, пошли! — вскакивает Рим.
Ваня, с любопытством следивший за развитием ситуации, перехватывает на себе ожидающий и требовательный взгляд Костыля и вдруг мгновенно соображает, что надо делать.
— Я сам! — весело бросает он.
Танцующей легкой походкой, как учил тренер, скользит меж столиками, оказывается за спиной черного, все еще держащего на руках брыкающуюся девицу, примеривается и одним точным движением хлопает золотозубого по оттопыренным ушам.
Кавказец охает, разжимает руки и медленно оседает на пол.
— Козел! — орет уроненная на пол девица. — Сволочь!
Ваня секунду наблюдает за раскачивающимся, словно в трансе, коротышкой, чуть сгибает ноги в коленях, дергает пузана за куртку, приподнимая над полом, легко, как на тренировке, перехватывает его под вывалившийся из брюк жирный живот.
— Дверь открой, — бросает через плечо офонаревшему Риму и, примерившись, выбрасывает кавказца на улицу, будто грязный куль с барахлом. Разворачивается на ступеньках к застывшей публике: — Руки где можно помыть?
Потом, закрывшись в узком сортире, он долго тер ладони мылом и все никак не мог сообразить, как же он сотворил такое. Как не испугался? И он ли это? Одно дело — тренировки и совсем другое — обездвижить живого человека и потом, как мешок с дерьмом, на улицу… Что на него так подействовало? Стальной взгляд Костыля или желание покрасоваться перед девчонками? А может, стихи? Как там было? Мы за русский порядок? Вот именно! Он, Ваня, как богатырь, вышел против басурмана на правый бой. Илья Муромец. За кого он там воевал? За Василису Прекрасную, вроде?
Когда Ваня вернулся из туалета, девчонки, обе, уже сидели за их столиком и весело болтали с Костылем.
— А вот и наш герой! — кивает Костыль. — Как он его! Русские парни за русских девчат!
— А где Рим? — смущается Ваня.
— Каблук пошел мне чинить, — кокетливо сообщает одна из девиц, кареглазая, густо накрашенная, с черной родинкой на подбородке.
— Ну, а кто героя будет благодарить? — щурится Костыль. — Иван, ты какой благодарности хочешь?
— Никакой, — снова смущается Ваня.
— Нет, у нас так не положено! — Костыль прижимает к себе кареглазую. — Ты меня отблагодарить должна, а подружка — Ивана.
— Я готова! — весело вскидывается подружка. Синие глаза, вздернутый носик, светлый кудрявый пушок вокруг ясного лба. Даже серьга в носу этой красоты не портит! У Ваня от восторга аж сердце екает. Вот бы Катьке такой вырасти…
— А как благодарить, знаете? — лукаво спрашивает Костыль. — У нас способ один — естественно-натуральный.
— А место есть? — Синеглазая просто не сводит с Вани восторженных глаз.
— Найдем, — веско роняет Костыль и направляется к бармену.
— Первая дверь направо по коридору к кухне, — сообщает он, возвратившись. — Герои расовых войн вне очереди.
— Пошли, — тянет Ваню девица.
Он послушно встает, не понимая, куда и зачем надо идти.
В каморке, указанной Костылем, в полосе света из коридора нарисовался низкий диван. Девчонка закрыла дверь, и диван исчез. Ваня заоглядывался, пытаясь сообразить, где тут может включаться свет, а спутница вдруг обняла его за шею и впилась в губы. Ноги у Вани обмякли, голова закружилась, он опустился на мягкое, увлекая за собой по-прежнему висящую на шее девчонку. А потом все случилось само собой, Ване и делать ничего не пришлось. Синеглазая расстегнула его брюки, заурчала, ухватив Ваню за невероятно вспухший горячий член, и села точнехонько на него. Что было дальше — Ваня не помнил. Какой-то сумасшедший полет. Раз, другой, третий. Он оказывался то внизу, то вверху, то стоял на коленях перед диваном, держа в руках гладкие ноги. Тело все делало само, без усилий и напряга. Из Вани извергалось горячее семя, и тут же он был готов к новой битве! Девчонка стонала, извивалась, вскрикивала, а Ваня все никак не мог остановиться, протыкая ее насквозь неутомимым, будто заведенным, членом.
— Слушай, — сказала девица, когда он наконец, кончив в десятый или сотый раз, лениво водил рукой по ее гладкой груди, — у меня такого никогда не было! Ты просто секс-машина! Меня Алла зовут.
Так они познакомились.
* * *
Что там блеяла эта заполошная мамаша? Будто азербайджанская диаспора поклялась убить ее сына? Сериалов насмотрелась, не иначе. Конечно, вместо того чтоб за сыном присматривать, все вечера у ящика проводила. На красивую жизнь любовалась. Клушка, клушка и есть, кудахчет, руками, как крыльями, машет. А ему что, у палаты усиленный пост выставлять? Черт! Откуда вообще эта зараза появилась? И почему милиция так явно бездействует? Позавчера в метро тувинскую журналистку чуть не убили, а в линейном отделе у нее даже заявление не приняли. Что происходит?
— Да то и происходит! — Зорькин выхлебал полграфина теплой мутной воды. — Значит, у ментов такое указание сверху: не трогать скинов. Почему? Кому они так любы-дороги? Для каких целей? Может, прав Рогов и из этих отморозков растят боевые отряды? Против кого? Ведь стоит МВД дать указание на места, с этими полудурками за неделю разберутся! У нас это умеют.
Значит, нет такого указания. Нету.
А на какие шиши они существуют? Листовки, плакаты, помещения — все это денег стоит.
Зорькин покопался в папочке Рогова, выудил один из листочков. В отчете московской правозащитной организации говорилось, что две самые жестокие антикавказские группировки, имевшие на счету более тридцати покалеченных и изувеченных выходцев с гор, финансировали… сами кавказцы! С одной-единственной целью: держать земляков в постоянном напряжении и ужасе, дабы вызывать у них послушание и агрессию. Сообщалось также, что фашистов все более охотно финансируют бизнесмены, естественно не афишируя этот факт.
— Ну вот это точно вранье! — возмутился Зорькин. — Клевета! Что у нас, Германия тридцать второго года, что ли? Это у них частный капитал Гитлера выкармливал, как породистую овчарку! А он же потом их и схавал. Наши-то умнее, им и кроме скинов есть кого подкармливать!
— Максимыч, — заскочил в кабинет коллега, молодой следователь Леха Дронов, — сводку смотрел? Не твои подопечные опять отличились?
— Ты про что? — насторожился Зорькин.
— Да вчера на концерте в клубе бритоголовые одного так отметелили, что он прямо там коньки отбросил.
— На каком концерте?
— «Король и шут» выступал.
— Кто такие? Никогда не слыхал.
— Да панк-группа, страшные, с зубами, как у вампиров.
— А они что, тоже из этих, из скинов?
— Наоборот! Темнота ты, Максимыч! Панки — злейшие враги скинов. Ну, хоть Егора Летова знаешь? «Гражданская оборона»?
— Нет, — пожал плечами Зорькин. — А надо?
— Самый главный панк. Скины объявили его личным врагом движения.
— Так его избили, что ли?
— Да ну тебя, Максимыч, — махнул рукой Дронов. — Летов — культовая личность. А убили пацана какого-то. Но главное, менты получили указание, чтоб в деле на скинов даже намека не было! Все свалить на футбольных фанатов.
— Откуда знаешь? — быстро спросил Зорькин.
— От верблюда! — ухмыльнулся Дронов. — Так глянь по сводке, не твои?
— Не мои, — помрачнел Петр Максимович. — Мои пока еще в СИЗО парятся.
* * *
Ване снова колют какой-то укол, суют под мышку градусник, меряют давление. Он покорно, не открывая глаз, терпит. Знает: откроешь глаза — все. Исчезнут картинки. А так будто кино смотришь. Вроде сто раз видел, а все равно интересно.
В тот вечер они ушли из бара вместе, не дождавшись ни возвращения из каморки очередников — Костыля с кареглазой, ни Рима с починенным сапогом. Ушли недалеко, завинтили в какой-то подвернувшийся подъезд и там, на грязном подоконнике, повторяли понравившееся действо до тех пор, пока не распахнулась дверь на площадке и не послышались близкие голоса. Потом зарулили в сквер, и Ваня усадил Алку себе на колени. Со стороны могло показаться, что девчонка просто скачет у парня на ногах. Допустим, от избытка чувств. Последний раз случился в лифте, когда он провожал ее домой. Синеглазая нажала какую-то кнопку, кабина встала между этажами, ну и…
