Мимо прогромыхали ковбойские сапоги; Пол взглянул на удаляющуюся фигуру верзилы в деловом костюме и белой десятилитровой шляпе. Пол чуть было не подавился смехом. Человек в сапогах вышел и Пол прошелся взглядом по стойке бара и людям, сидящим за ней. Как они были обеспокоены тем. что их городок может понравится всяким пришлым и они его оккупируют!.. Вынужденное радушие и отчаянная реклама наоборот. Для Пола это была чужая страна; даже в Европе он чувствовал себя менее одиноко. Здесь бы Сэм Крейцер чувствовал себя как рыба в воде, но не я.
“Одинокий поезд мчится вдаль по рельсам
Слышу как надсадно он гудит
Сквозь шумы я слышу нежный голос
Что зовет меня из памяти твоей
Из Юмы, из далекой-дали – Юмы...”
Гитара, скрипка, ритмическое подвывание равнинной песни. Как всегда – потерянная любовь, печаль. Здесь не услышишь Гершвина, Портера или Роджера – чужой язык.
Пол заказал еще стакан и принялся вслушиваться в простые печальные мелодии. Прошлое они превращали в растревоженное настоящее. Пол быстро выпил, заказал еще и принялся вертеть в пальцах пустой стакан. Он вспоминал времена, когда все стояло на своих местах, когда он точно знал, что такое хорошо, и что такое плохо. Времена черных телефонов, двухэтажных автобусов на Парк-Авеню и шикарных парадов в честь героев, над которыми никто не смеялся, пачки чистых чековых бланков у окошечка каждой кассы, Грейбл и Гейбла, Хэйворта и Купера, неизбежных полицейских на перекрестках, завернутых в газету рыб, тайные мечты в простых коричневых обертках, Дядюшки Ирвина во время великой Депрессии, носящего белью рубашки, чтобы показать всему миру, что он еще может оплачивать счета, приходящие из прачечных, важность целомудрия и зло, которое приносил алкоголь, великодушие Наших Американских Парней, Пэт О’Брайен и яблочные пироги, материнство и “напиши-об-этом-в-газету” и “Звездная пыль” Гленна Миллера. Боже, я помню Гленна Миллера, Блин, я совершенно четко помню его – это очень важно помнить Гленна Миллера.
– Меня зовут Ширли Маккензи.
Она стояла возле его стола со стаканом в руке, помешивая палочкой для коктейля ледяные кубики. Пол был настолько ошарашен, что поначалу ничего не мог сказать, а только тупо на нее уставился. Темные волосы были обвязаны бордовой бархатной лентой; длинное лицо с огромными глазами и полными сочными губами. Худенькое упакованное в серебристую блузку и короткую кожаную юбку тельце. Она слегка, но совсем не развязно улыбнулась.
– Вы выглядите не в своей тарелке. Вот почему я к вам подошла. Если вам не приятно – могу отвалить.
– Нет, нет, ни в коем случае, присаживайтесь. – Он неуклюже выбрался из кабинки, припомнив хорошие манеры.
– На самом деле я не хотела вторгаться. Мне просто...
– Да нет же. Я с удовольствием проведу время в вашей компании.
– Ну, если вы так думаете. – Хороший голос: низкий, сочный с примесями виски баритон. Лицо цвета орехового дерева; когда она повернулась к свету, Пол понял, что на самом деле женщина много старше чем он решил вначале. Тридцать пять или около этого, ногти ее были обгрызены до мяса.
Стоя рядом с кабинкой и пропуская женщину на место, Пол внезапно сообразил, что почти пьян – опасно пьян; зрение мутилось, равновесие было шатким, а язык распух как погибший моллюск в раковине. Он сел на свое место и взглянул на женщину.
– Пол, Пол Бенджамин.
Она едва улыбаясь кивнула.
– Мне кажется, имена не имеют особого значения. Я имею в виду корабли, проплывающие в ночи и все такое. – Губы ее задрожали, но Ширли быстро прикусила их зубками. Обеими руками она как за спасательный круг держалась за стакан с выпивкой.
– Ну, пусть тогда будет Ширли Маккензи...
– Так вы запомнили – хорошо... Подумайте над этим. – Она наклонила голову; улыбка стала шире и насмешливей.
– Что вы имеете в виду? Я вам нравлюсь?
– Мир рухнул у ваших ног. – Она запрокинула голову и подняла стакан – тостуя; кубики звякнули о зубы и освобожденный от содержимого стакан встал на свое место. – Слушайте, я вовсе не сопливая дура со слезодавильной историей за пазухой, если вы так подумали...
– А я бы кстати ничего не имел против такой истории.
– До обидного честно. Честно для вас, обидно для меня. – И она снова улыбнулась, желая показать, что не собиралась нападать.
– Еще хотите? – Пол показал на ее стакан.
– Конечно. И что самое главное – сама заплачу. – Она грохнула на стол сумочку.
– Это не обязательно, – пробормотал Пол неуклюже. Что вы пьете?
– Скотч с содой.
– Какой-нибудь специальный сорт?
– Обычный скотч. Никогда не замечала между ними особой разницы.
Пол купил им выпить и принес стаканы. Ширли не стала возникать по поводу оплаты, но сумочка так и осталась лежать на столе. Пол глотнул и понял, что к полуночи во рту можно будет тушить пожар. Пошло все к черту.
– Ну… – произнес он и замолчал, не зная, что бы этакое сказать.
– Прошу простить, но и от меня пользы будет не больше. Я не так уж часто подсаживаюсь в барах к незнакомым мужчинам.
– А я к женщинам.
Они оба улыбнулись. И тут форма ее глаз изменилась.
– Знаете ли вы, что ненависть захватывающее ощущение?
– Что вы имеете в виду?
– Не знаю, как бы получше объяснить... вот, примерно таким вот образом: я сидела здесь, в баре и думала о том, как бы мне получше прикончить этого сукина сына моего муженька – экс-муженька, прошу прощения. То есть по-настоящему подумывала об убийстве. Представляла себе как было бы замечательно удавить его струной от пианино или всадить ему в глотку кухонный нож. Конечно, я бы ничего такого в жизни не сделала – я не психованная какая-нибудь, А у вас бывали такие мечты?
– Более-менее.
– Это восхитительно, вам не кажется? Кровь начинает быстрее двигаться в жилах. Возбуждает.
– Это верно...
– Вы сказали это так, словно испытывали подобные ощущения, но не задумывались над ними.
– Что-то в этом духе... да.
Ширли покачала головой – и в ее глазах снова появилась насмешливость.
– Судя по всему, вы не хотите говорить о своем, так же как и я.
– О своем чем?
– О том, что заставляет мир падать у ваших ног. Хорошо, принимается, не будем говорить об этом – поговорим о чем-нибудь другом, вы здешний?
Пол округлил глаза.
– Здешний? Вы имеете в виду, что живу здесь? В Таксоне?
– Понятно. Не живете.
– Я думал, это очевидно. Я из Нью-Йорка.
– Если бы я была здешней, то наверное бы все поняла. Но я-то из Лос-Анджелеса.
– Домой едите или наоборот?
– Наоборот. Категорически наоборот. Сегодня добралась до этого места – остановилась в близлежащем мотеле.
– И я.
У женщины сбилось дыхание, и она опустила глаза, уставясь в стакан с выпивкой. Пол быстро сказал:
– Послушайте, я ничего не имел в виду. Это не уловка. Просто, я на самом деле там остановился, вот и все.
– Я начинаю себя чувствовать, – прошипела Ширли каким-то странным шипящим полуголосом, – как знаменитая охотница за мужиками. Пожалуйста, простите.
– Да за что?
– За то, что подвалила, как какая-нибудь кабацкая нимфоманка и ударилась в воспоминания как только услышала, что вы не прогнали меня в первую секунду. Простите.
– Да я вас уверяю, вам не зачем просить прощения, следующий глоток: ты бы поаккуратнее с этим пойлом. – И куда отправитесь отсюда?
– А вы спросите меня об этом завтра, когда я усядусь в машину. Может к тому времени у меня появится какая-нибудь идейка.
– Вы действительно легки на подъем и свободны как птица.
Перекошенная улыбка; как шрам на лице, волосы упали на глаза, скрывая выражение.
– У меня сестричка живет в Хьюстоне. Так что похоже мне в ту сторону. Хотя и неохота.
– А других родственников нет? Детей?
– Детей трое. – Закушенная губа. – Муж отобрал.
– Простите. Неловко получилось. Я не хо…
– Да, все в порядке. Вам стоило бы почитать лос-анджелесские газетенки. Всем все известно. Я не могу содержать собственных детей – так сказал судья.
– Простите. Ей-богу...
– Конечно неплохо, когда твой муж – адвокат, а судья его ближайший приятель. – Лицо женщины смялось. – Неужели я похожа на тварь пренебрегающую собственными детьми?.. Черт, извините, на такой вопрос ответить в принципе невозможно... Все, обещаю вам, что больше не стану разговаривать на эту тему – поговорим о чем-нибудь другом. Чем вы здесь занимаетесь? Отдыхаете?
– Я по делам. Очень скучным...
– Приехали заниматься скучными делами аж из Нью-Йорка... Тогда видимо здесь что-то крупное.
– Крупное для тех на кого я работаю. Для меня же – самая обыкновенная работа.
– Что у вас за профессия? Или это слишком нагло?
– Ничуть. Я бухгалтер, а здесь ревизую гроссбухи одной компании. Понимаю, что каждый человек должен гордиться своей работой, но уверяю вас, что моя намного скучнее мытья посуды.
