Воспоминания о Сильвене практически поблекли. Когда становилось совсем грустно или она ощущала тянущую пустоту в сердце, то просто-напросто запрещала себе думать о нем. Её жизнь наконец-то обрела истинный смысл. Беатрис казалось, что этому уже ничто не сможет помешать.
Событие, разорвавшее ставший привычным круг её существования, произошло летом тысяча семьсот девяносто третьего года. Тем вечером ничто не предвещало беды. Дмитрий сегодня собирался ночевать в казармах, равно как последние несколько ночей. Им предстояли серьезные учения, и муж все свое время проводил в заботах. Беатрис, будучи безмерно далекой от воинского дела, не задавала вопросов. Все свое свободное время она посвящала подготовке к появлению на свет малыша или малышки. Нежность и любовь, переполнявшие её в эти дни, сменялись грустью, а временами и слезами, после которых Беатрис чувствовала себя полностью опустошенной.
Она проснулась ближе к полуночи, ощутив чье-то присутствие. Успела увидеть только высокого мужчину, шагнувшего к её постели, встретилась с ним взглядом, и снова провалилась в сон. В себя Беатрис пришла в подвальном помещении, столь сыром, что холод пробирал буквально до костей. Она сидела на стуле, связанная по рукам и ногам. Кляп во рту мешал дышать, и Беатрис почувствовала охватывающую её панику. Дрожь во всем теле можно было приписать и ознобу, но она знала истинную причину: панический, животный страх.
— Графиня, — голос был издевательски-вежливым, — добро пожаловать.
Стоявшего напротив неё можно было бы назвать привлекательным, если бы не обстоятельства. Беатрис, привыкшая справляться со своим беспокойством до того, как оно справится с ней, старалась дышать глубоко и ровно.
— Вы гадаете, кто мы такие, Мария, а мы меж тем гадаем, как такая светлая женщина могла связать свою жизнь с человеком подобной профессии.
Он подошел и выдернул кляп. Стало немного проще, теперь не грозило захлебнуться собственной рвотой. В последнее время её часто тошнило.
Беатрис похолодела от осенившей её догадки. Возможно, Дмитрий не все ей рассказал о том, что происходит. Не в том ли дело, что готовится заговор или переворот? История была полна таких масштабных событий, и всякий раз страдало множество людей, зачинщиков и тех, кому просто не повезло оказаться в жерновах судьбы.
Из темноты выступил другой мужчина, высокий, с пронзительным взглядом. От ярости, светившейся в его глазах, у Беатрис по коже побежали мурашки.
— Она и правда ничего не знает? — удивился первый.
— Вполне возможно.
— Но как?
Высокий приблизился к ней вплотную, наклоняясь и заглядывая в глаза.
— Расскажите нам, графиня Воронова. Как вы ведете свою благополучную светскую жизнь. Не зная о том, что ваш муж по определению палач, а по сути убийца?
Палач?! Убийца?! Значит, дело не в заговоре и не в перевороте. Она испытала облегчение. Эти люди ошиблись, они, должно быть, говорят о ком-то другом.
— Дмитрий и мухи не обидит, — прошептала Беатрис. — Он играет со щенками и котятами, приносил домой раненого на охоте пса и мы вместе лечили его. Такого не может быть, вы ошибаетесь.
— Женщины — странное племя… — вздохнул мужчина, появление которого заставило её вспомнить истинную суть страха. — Придется вам показать. Семен, развяжи её.
— Но…
— Выполняй.
Тот, кого назвали Семеном, подчинился, и спустя несколько мгновений, Беатрис уже растирала запястья, не представляя, как будет передвигаться на затекших ватных ногах.
— Пойдемте, — высокий взял её под локоть. — Не пытайтесь сбежать. У вас все равно ничего не получится.
Он говорил спокойно, без малейшего намека на угрозу, но Беатрис ему поверила. Они прошли по длинному подвальному коридору. Пламя свечи, которую он нес, слегка подрагивало и извивалось во время движения. Казалось, эта свеча была единственным источником тепла в темном, промерзшем насквозь помещении. Мужчина остановился перед небольшой низкой дверью.
— Вы в положении.
— Пожалуйста, не…
— Мне очень жаль, но это не отменяет того, что я собираюсь сделать.
Он отпер большой замок и открыл перед ней дверь. Беатрис пришлось пригнуться, чтобы войти. Она сделала всего лишь один вдох и её замутило. Запах гниения, разложения и смерти был повсюду. А потом она споткнулась обо что-то лежавшее на полу, и её спутник подхватил Беатрис за несколько мгновений до того, как она бы упала.
Как только успел.
— Смотрите, Мария, на дело рук вашего мужа.
Он присел на корточки, и пламя свечи осветило зверски изуродованное тело. Это была женщина или девушка, определить не представлялось возможным. Длинные спутанные волосы были покрыты засохшей коркой крови, её лицо и тело представляло собой скопище жутких язвенных ран. Разорвав кожу, прямо из тела под неестественным углом торчали острые обломки костей.
Беатрис отвернулась, и её стошнило. Она не знала, сколько это продолжалось. Временами начинало казаться, что она исторгнет все свои внутренности на этот грязный пол, и упадет замертво рядом с изуродованным телом. Разум, привыкший все анализировать и сопоставлять, зацепился за один странный факт. Кожа вокруг торчащих костей не была рваной, она как будто обрастала их, стремясь залечить ужасную рану.
— Ей было семнадцать, — произнес мужчина тем временем, — она никого не убивала за всю свою жизнь. Просто питалась, оставляя людей в живых. Это её и погубило. Иногда я думаю, что слово «человечность» — достойное описание зла, творящегося на земле. Пойдемте.
Он поддерживал её под локоть, но теперь уже Беатрис опиралась на него. После приступа тошноты и всего увиденного, разум отказывался воспринимать реальность.
Дмитрий не мог, просто не мог… Но зачем им врать? Почему именно ей?
Мысли метались, как сумасшедшие. Память подсказала эпизод, когда она случайно нашла его окровавленную рубашку и собиралась отнести прачке.
— Дурачились с ребятами, — отмахнулся он, — никто не пострадал, только моя гордость. Оставь, её теперь уже только выкинуть.
«Никто не пострадал, только моя гордость».
Беатрис сама не понимала, почему разум зацепился за эту фразу. Она вообще мало что понимала, но ей было по-настоящему страшно. Сердце колотилось, как сумасшедшее, губы пересохли, ноги подгибались.
Тем временем они вернулись в комнату, из которой ушли. Семена там уже не было, и Беатрис без сил опустилась на стул, облокотилась на спинку.
— Кто вы? — спросила она. — Почему он это делает?
— Поверили, значит. Потому, что ему нравится убивать. Нравится причинять боль, чувствовать свою власть, — холодно ответил мужчина, но в его голосе не было ненависти. Она не уловила в нем никаких эмоций, лишь прямую безжалостную констатацию факта. В памяти всплыли несколько эпизодов из их совместной жизни. Дмитрий временами вел себя агрессивно, пусть и не по отношению к ней. Разве что был один эпизод в постели, когда несмотря на её просьбы он был излишне грубым.
Беатрис помотала головой, отгоняя неприятные воспоминания.
— Вы не ответили на мой первый вопрос.
— Люди называют нас вампирами, и вкладывают в это определение смысл «убийца». Нам нужна кровь, чтобы жить, но убивать для этого вовсе необязательно. Хотя милосердие иногда играет с нами злую шутку, через него нас можно найти. Лизу выследили именно так.
— Вы умалишенный, — произнесла она. Произнесла, и вспомнила эпизод на балконе. Ольгу, а точнее, её бездыханное тело. Того, кого всеми силами стремилась забыть. Ещё до того, как она задала вопрос, Беатрис уже знала, что это правда, хотя рассудок отказывался её принимать.
— Вы убьете меня?
— Зачем? — усмехнулся мужчина. — Мария, мы сделаем вам подарок. Думаю, ваш муж оценит его.
Он одним движением выхватил кинжал и Беатрис, инстинктивно отпрянув назад, отчаянно закричала. Боль была резкой, острой, мгновенной. Она с ужасом смотрела на стекающую по руке кровь. Плечо сводило от глубокого пореза. Мужчина одним движением полоснул себя по ладони и обхватил её рану, с силой сжимая руку. Беатрис почувствовала, будто в рану впиваются раскаленные иглы, раздирая её изнутри. Мужчина отнял руку, и она вскрикнула, закусив губу.
— Этого достаточно, — произнес он, прижимая к ладони белоснежный платок. Лицо его оставалось абсолютно бесстрастным. Бросив окровавленный платок на пол, он продемонстрировал ей свежий шрам на ладони.
— Не переживайте, Мария. Очень скоро ваша рана перестанет вас беспокоить.
— Что… что вы… — теперь её трясло по-настоящему, и она больше не старалась справиться с этим. — Что вы сделали? Как…
— Успокойтесь, вы сами все поймете. Завтра, может быть послезавтра. Обычно это происходит в течение суток, максимум двух.
— Я слышал об итальянце, который продержался неделю, — с улыбкой заметил вошедший Семен. Он промыл и перевязал ей руку, накинул на плечи шаль. Во всех его действиях читалось подобие плохо скрываемой вины, будто он извинялся за то, что с ней произошло. За то, что ничего не сделал, чтобы этому помешать.
