Элизабет едва заметно улыбнулась.
— Я тоже. Белое и сухое, именно так. Элизабет кивнула Коги и жестом указала на диван.
— У вас красивый дом, миссис Карлтон.
— Благодарю вас, — ответила она спокойно. — Как вы знаете, он принадлежит моему мужу.
Громко зазвонил телефон.
Элизабет уставилась на телефон, моля Бога, чтобы это не был Роуи. Она отказала ему сегодня в свидании, сославшись на то, что у нее назначена деловая встреча. Она слышала, как Коги взял трубку, пробормотал что-то, и на том дело кончилось.
— Может быть, вы ждали звонка?
— О, нет, вовсе не ждала. Пожалуйста, сядьте, доктор Хан… Кристиан. И называйте меня Элизабет.
Она посмотрела ему прямо в лицо и добавила:
— Раз вы спасли мою жизнь, я считаю, что называть друг друга по фамилии было бы нелепо.
— Не могу не согласиться, — ответил он, усаживаясь.
— Когда я впервые увидела вас в суде, я решила, что вы англичанин.
— Манерность, которую я так и не перерос, — понимающе кивнул он. — Моя мать была младшей дочерью английского баронета, сельского сквайра, и меня вырастили в уверенности, что английский твид носят люди изысканного вкуса, предпочитающие дорогие вещи, и что хорошо подстриженные и ухоженные усы обнаруживают интеллект большой глубины. То, что я курю трубку, конечно, показывает, что я, как и многие американцы, неравнодушен к табаку. Вы не возражаете, если я закурю?
— Конечно, нет. Мой отец курил трубку. Я люблю запах трубочного табака.
Она наблюдала, как он выполнял все стадии трубочного ритуала. Изящные, легкие движения — заметно, что этой привычке он следует давно.
— А вот и ваше вино. Благодарю, Коги.
— За вашу новую жизнь, Элизабет.
— Да, благодарю вас.
Она отпила крошечный глоток вина, думая о том, что же сказать ему. С чего начать? И чего можно от него ожидать?
— Прошло столько времени, — произнесла наконец Элизабет.
— Да, довольно много, — согласился он. — Вижу, что пресса наконец оставила вас в покое.
— В основном да. И, знаете ли, это большое облегчение.
— Я видел вас однажды в Линкольн-центре пару месяцев назад с Роуи Чалмерсом. Впечатляющий мужчина.
Он внимательно наблюдал за ней. Она побледнела, потом лицо ее приобрело холодное и замкнутое выражение.
— Вы так думаете?
— Я знаю его семью. Отец, как мне думается, недалекий человек, но мать исключительно умна и хорошо ведет дела.
Элизабет не ответила на эту реплику. Коги объявил, что обед подан, и у Элизабет возникло странное ощущение deja vu [20], когда он сел с ней за стол, — она вспомнила, что то же самое было с Роуи. Сегодня Коги приготовил изысканное блюдо из креветок в соусе провансаль, столь нежное и легкое, что оно просто таяло во рту.
— Вы психолог.
— Да. Но это что-то вроде хобби, прокурор не ошибся.
— И много у вас пациентов?
— Вероятно, с дюжину или около того. Поскольку мне не надо беспокоиться о хлебе насущном, я могу выбирать тех пациентов, которые мне более интересны.
— Понимаю.
— Например, один из них — бизнесмен средних лет, вполне удачливый, который однажды без всякой причины сорвал с себя одежду и в таком виде отправился на встречу со своим боссом, по несчастной случайности женщиной, и попытался изнасиловать ее.
Горсточка дикого риса на ее вилке так и осталась в воздухе, не донесенная до рта.
— И чт-что случилось?
Он усмехнулся, и на его левой щеке образовалась глубокая ямочка.
— Собственно говоря, женщина была крупнее его. Она дала ему оплеуху, лягнула так, что он свалился на пол, и у него начался сердечный приступ. Теперь он лечится у меня уже около трех месяцев. И совершенно не помнит об инциденте.
Рис упал с ее вилки на тарелку:
— Да вы сочинили эту историю! Он засмеялся и покачал головой.
— Нет, клянусь — чистая правда. Но я сконструировал для него особые подтяжки. Они защелкиваются сзади, на спине, и спереди их расстегнуть нельзя. Поэтому, если у него снова возникнет желание раздеться, к тому времени, когда ему удастся наконец освободиться от подтяжек, отстегнув их от штанов, желание иссякнет.
— А как его босс-леди?
— Она тоже, как я понимаю, лечится — у нее возник комплекс вины. Ведь она чуть не прикончила беднягу. Но дама не моя пациентка. Вообще этот случай в психологической практике классифицируют как “конфликт интересов”.
— Хотите еще хлеба, приготовленного Коги?
— Почему бы и нет?
"Какие красивые, изящные руки, — подумала Элизабет, наблюдая за тем, как он намазывает масло на ломтик теплого хлеба. — Руки художника с длинными узкими пальцами”.
— Вы играете на каком-нибудь инструменте? — спросила Элизабет.
— Пытался, когда был помоложе. На скрипке и фортепьяно. К сожалению, у меня таланта не больше, чем у этой солонки. Я один из ваших величайших, но неотесанных поклонников.
— Вы так и сказали в суде.
— Ну, уж это-то по крайней мере было правдой. Он говорил так, будто соглашался, что погода ужасная — ни больше, ни меньше.
— Расскажите об остальных ваших пациентах. Он так и сделал. Хотя Элизабет и слушала его с широко раскрытыми глазами, она все-таки заподозрила, что он импровизирует — и очень искусно.
— ..и, видите ли, дочь продолжала громко жаловаться, что на нее напал отчим и приставал к ней с определенными намерениями. Самое интересное, что ее отчим был импотентом уже много лет. Оказалось, что дочь пыталась таким образом защитить мать от злобных сплетен. В их загородном клубе посмеивались над ним, а мать очень переживала. Обвинив своего отчима в сексуальных домогательствах, дочь наивно пыталась доказать, что он был кое на что способен в постели.
— И что же вы предприняли на этот раз?
— В конце концов мы нашли решение. Я отыскал хирурга, способного помочь парню, и теперь, похоже, отчим и вправду охотится за девочкой.
Кристиан слышал смех Элизабет и чувствовал, как ее очарование струится как бы сквозь него, согревая. Медленно он поставил кофейную чашку.
— Полагаю, Элизабет, вы достаточно наслушались моих профессиональных историй.
— Не знаю, — ответила она, глядя ему прямо в лицо. — Согласитесь, что иногда уклончивость — необходимое условие спасения души и рассудка.
— Верно, но вы ведь хотите знать, не так ли?
— Да, хочу.
— О, да в сущности все очень просто. Я знаю, что вы не убивали своего мужа.
Слова были произнесены с такой искренностью, с такой простотой, что с минуту она могла только смотреть на него.
— Но как вы можете быть настолько уверены? Он неторопливо закурил трубку.
— Я слышал все концерты, которые вы когда-либо давали. Вы творите, интерпретируете, порождаете красоту и чувства. Вы живете своей внутренней жизнью и, будь ваша воля, так и прожили бы свою жизнь, обратив свой взор внутрь себя. Я не верю, что люди когда-нибудь имели для вас значение, что они когда-нибудь затрагивали глубинную внутреннюю сторону вашей натуры до такой степени, чтобы вызвать в вас ненависть столь сильную, чтобы это могло закончиться убийством. Вы никого не смогли бы убить — для вас это было бы бессмысленным актом. По правде говоря, я готов держать пари, что вы не смогли бы заставить себя и паука убить.
На минуту он замолчал, посасывая трубку, но не услышал ее ответ.
— Видите ли, — продолжал он мягко, — вам даже непонятна идея покушения на чужую жизнь. Она вам столь же чужда, как мне мысль о том, чтобы снять одежду и попытаться изнасиловать женщину-ассистента.
Элизабет изучала свою кофейную чашку.
— Вы заставляете меня ощущать себя каким-то бесчувственным созданием, убившим в себе человечность ради искусства, так, будто в моих генах есть нечто, сделавшее меня странной, иной, отличной от других.
— Конечно, иной. Чтобы достичь совершенства в любой области, нужна огромная концентрация внутренних сил и еще напористость. Поэтому некоторые стороны нормального человеческого развития и не могли в вас проявиться. Для них не осталось места. Я думаю, что, даже будучи подростком, вы не испытали тех ужасных судорожных порывов, которые юные девушки испытывают к противоположному полу. Она улыбнулась.
— Ну, по правде говоря, кое-что было. Однако воля моего отца была сильнее влияния гормонов. Я думаю, он убедил меня, что здоровая доза презрения — единственный достойный ответ юным искателям.
— Так вот почему вы вышли замуж за Тимоти Карлтона! Искали в нем некое подобие сильной личности отца?
Он заметил, что она отшатнулась, и быстро сказал:
— Простите. Я вовсе не собирался проявлять нескромность и излишнее любопытство. Думаю, сработала профессиональная привычка: психоаналитик всегда пытается узнать о людях как можно больше, чтобы понимать их лучше. Гены въедливости. Думаю, вы могли бы назвать их по своей доброте. Но иногда это похоже на несносное любопытство.
— Нет, все верно. Возможно, вы правы. Собственно, я никогда не пыталась проанализировать, почему я вышла замуж за Тимоти. Во всяком случае, не по молодой наивности, это уж точно, девчонкой я уже не была. Так что не в незрелости дело. Я и сейчас не могу ответить: почему? — Она опустила глаза в надежде, что он не заметит по ним, что она лжет. Никогда никому она не признается, почему вышла за Тимоти.
